Не сотвори себе кумира — статья Леопольда Константинова
Наш соратник Михаил Светов написал эссе, в котором изучил вопросы самого глубокого порядка: о природе силы, слабости и власти. Высказывание Михаила уже получило широкую огласку, но я боюсь, что многие не возьмутся утруждать себя вдумчивым участием в общественном разговоре, начатом нашим товарищем. С досадой я думаю о том, что наши сограждане, находясь большую часть времени в рассеянном состоянии (в числе людей, наиболее подверженных этому хроническому рассредоточению — я сам), если им доведется бросить свой блуждающий взор на обрывок световского размышления, не смогут соединить разбросанные точки в единую картину, задуманную Михаилом. Мне бы очень не хотелось, чтобы в его формулировках вместо искреннего и проникнутого болью вопроса читатели увидели проявления трусости, или корысти, или злорадства, или умственной простоты.
Именно чтобы помочь сложиться вдумчивому настрою к затронутым в статье SVTV вопросам, я решил вслед за Световым поразмышлять над одним из них — «а судьи кто?» С одной стороны, я хочу разъяснить его мысль, а с другой — дополнить ее и даже не согласиться с некоторыми акцентами в ее выражении.
Право судить как физическая возможность
Идеалисты […] умеют называть чёрное чёрным. Но отказываются задаваться вопросом, без которого их морализаторство лишено смысла. А именно — с чего вы взяли, что у вас есть право судить? Почему власть должна прислушиваться к вашему бессилию?
Я опасаюсь, что многим будет непонятно выражение «право судить». Как справедливо указывает Светов, понятие «права́» не отсылает сегодня ни к какой осознанной действительности и ни к какому определенному и полезному теоретическому концепту. Мой излюбленный философский и риторический прием при потере каким-либо словом значения – отказаться от того слова, подобрав более точную формулировку.
«Иметь право судить» в заданном Световым вопросе означает «иметь возможность приводить свой приговор в силу».
Говоря о «правах» вообще, люди имеют в виду нужды индивида, которые должны быть непременно удовлетворены. Если индивид не может их удовлетворить самостоятельно, суверен, будь то гражданский коллектив (в идеализированном сценарии) или правящий класс (в наиболее вероятном случае), как подразумевается, обязан делать все необходимое чтобы за счет ресурсов общества обеспечить нуждающегося (который в наше время может быть даже чужестранцем). В случае идеального гражданского коллектива сильные люди, на которых коллектив держится, помогают слабым своими же ресурсами, будучи побуждаемы добродетелью щедрости или нормой, поддерживаемой большинством. Если же народовластие отсутствует, то удовлетворение нужд осуществляется по воле автократа и/или правящего класса в том объеме, который они сочтут необходимым.
Теперь должно быть очевидно, почему индивид «не имеет права судить» суверена. Нужда людей в справедливости удовлетворяется с помощью ресурсов в распоряжении суверена. Когда социальная группа, находящаяся в положении слабом и подчиненном, формирует вердикт, его исполнение может быть произведено только сувереном либо оно будет сопряжено со сменой суверена (для этого необходимо, чтобы подчиненный класс на самом деле не был слаб в сравнении с текущим сувереном). Суверен не станет приводить суждение в жизнь, если посчитает, что оно неправильное, и тем более если при этом объектом суждения является сам суверен. Таким образом точнее будет сказать, что вердикт всегда выносит суверен. «Право судить» имеет только суверен; слабые же в лучшем случае имеют только «право просить власти разобраться» (хотя даже в таком праве может быть отказано) или «право на восстание».
В частности, суверен осудит себя, только если он искренно уважает других индивидов и, не считая себя безгрешным, готов сомневаться в себе. Монарх отрекается не потому, что такой приговор вынес образованный, но подчиненный класс, а потому, что он сам чувствует вину и сам осуждает себя на отречение. Гражданский коллектив дарует привилегии меньшинствам не потому, что так решили меньшинства или «суд истории», а потому что самим гражданам стало совестливо, что они игнорируют нужды своих братьев по человеческой расе.
В случае восстания, если мятежники сильны, они становятся новым сувереном и официальные прокламации смещенного суверена им могут быть интересны, только если они питают страсть к театральности. Примечателен лишь особый случай, когда покушающаяся на власть группа равна по силе текущему суверену — тогда новое суверенное тело пересобирается на основе старого, но старое и новое тела не тождественны.
Как мы видим, вывод, к которому подводит нас Михаил Светов, что слабые «не имеют права судить» в смысле «не имеют возможности приводить свой приговор в силу», подтверждается действительностью. Можно возмутиться: зачем же Светов уделил значительную часть своей статьи тавтологичной банальности «чтобы приводить свои суждения в силу тебе нужна сила»?
К сожалению, многие люди доброй воли все еще не готовы признать, что текущий строй силен. И, как мне кажется, Светов хочет сказать: правдивое суждение – это не сила, которая может изменить строй, но по отношению к узурпатору это раздражитель и соблазн использовать тираническую власть для предупреждения недовольства жестокими средствами. Те случаи, когда тиран в каком-то отдельном вопросе, проявляя добрую волю, прислушивается к «вердикту» слабых, признает свое несовершенство и привносит искомые изменения, не должны считываться слабыми как доказательство их силы. Слабым просто повезло, что в частном случае, их мнение совпало с мнением автократа.
Право судить как моральная способность
Согласившись со Световым, что во время выполнения упражнения в морализаторстве мы никаким волшебным образом не обретаем силу, продолжим размышлять. Михаил пишет:
Рассуждая о политике, мы точно так же представляли себя судьями, строгими, но справедливыми. И требовали, чтобы власть подчинялась нашему бессильному трибуналу. В этом всегда было противоречие Навального: «Эй ты, кровавый диктатор, допусти меня до президентских выборов, чтобы я тебя и твою банду отправил под суд.»
В отличии от Светова я никогда не общался с Навальным*. Несмотря на это, я тешу себя мыслью, что понимаю его — просто, потому что очень сильно уважал его и ждал каждое новое его обращение, как в отрочестве ждал очередной том «Гарри Поттера».
Мне кажется, Алексей Навальный* никогда не обращался к тирану.
Навальный* обращался к гаранту либеральной конституции возрожденной России. Навальный* обращался к прокурорам, которые обеспечивают верховенства права. Навальный* обращался к гражданским чиновникам, которые создают в России экономические возможности без лицеприятия. Навальный* обращался к членам независимых избирательных учреждений. Он прекрасно знал, что в РФ эти должности вакантны.
Навальный обращался к слугам номинально суверенного народа подобно тому, как Диоген Синопский ходил с фонарем в поисках честного человека. Это было представление для русского обывателя. Реакция или полное отсутствие реакции на обращения Навального и других активистов со стороны лицедеев, которые претендовали на вышеупомянутые титулы, красноречиво свидетельствовали о характере власти в стране.
Когда Навальный* обращался к гипотетической фигуре прокурора-правоохранителя, который, если верить законам РФ, должен был бы существовать, он получал отписки. В этот момент, как Навальный* надеялся, русский обыватель должен был понять, что правоохранителя в РФ нет, а чином юстиции пользуется партнер мафии. А скорее даже так: зритель должен был не просто понять этот факт (многие и так его знали), а принять близко к сердцу. Аналогично русский человек должен быть понять и оскорбиться тем, что у него нет ни надзирающего над исполнительной властью депутата, ни беспристрастного судьи, ни конституционного президента.
Когда занавес опускался, Навальный* проговаривал мораль, чтобы она отозвалась в душах тех, кому было страшно произнести даже внутренним голосом: «тирания».
Навальный много работал на то, чтобы люди сделали первый шаг — произнесли суждение, хоть бы и про себя, но желательно с друзьями на кухне. У людей есть врожденное «право судить» в значении «способность сознания давать нравственную оценку» с тех пор, как наши далекие предки отведали плод с Древа познания добра и зла.
Навальному* было очень важно задействовать нравственное чувство в русских, потому что уязвленное несправедливостью человеческое достоинство пробуждает волю к власти. Воля необходима для того, чтобы люди начинали становиться сильнее и сплоченнее (хотя мгновенно воля не дарует силу). Воля к контролю над своей жизнью выражается в том, что человек будет писать обращения в органы власти, наблюдать за голосованиями, купит оружие для защиты дома, изберет себе муниципального депутата, пожертвует некоммерческой организации, разработает независимый от пенсии финансовый план на старость. Это стремление закономерно простирается вплоть до воли к политической субъектности как фундаментальной форме власти. Быть гражданином суверенного народа означает быть свободным от произвола отдельного класса и владеть самим собой. И чтобы в человеке укреплялась воля необходимо возбудить в нем идеал.
Светов верно отмечает, что мирный митинг, который был наиболее заметным средством «тираноборцев» в 2010-е, не способен заставить деспота уйти. Стоит добавить, однако, что в вопросах политической борьбы применима логика воронки продаж. Сначала человек знакомится с политической агитацией, затем делится ей в интернете, затем выходит на мирный митинг или делает пожертвование, затем принимает участие в забастовке или становится волонтером, и т.д. Каждого следующего этапа достигает меньшее количество людей, чем предыдущего. Когда на мирные митинги выходит меньше ста тысяч человек, говорить о более действенных методах не приходится: сначала надо нарастить основание пирамиды. В этом отношении пример Беларуси отличается: беларускому протесту чтобы перейти к эффективным действиям, для которых набрался ресурс, не хватило решительного лидера, каковым, в моем представлении, был Навальный* в России.
Небезосновательны упреки в сторону либеральных лидеров в том, что в ходе агитации они подсаживали русских на иллюзию близкого краха режима. В тираноборческом движении, как и во всяком другом, единственный способ достигнуть цели — это каждый раз делать очередной шаг, не впав в оцепенение от расстояния до пункта назначения. Лидеры протеста использовали свой авторитет, то есть форму власти, чтобы распространять свой опиум и этим подстегивали движение. Сейчас многие из тех, кто был вовлечен в это движение, протрезвев, обернувшись назад и посмотрев по сторонам, разочаровываются в своих кумирах, в том числе в Навальном.
Лидеры протеста несут ответственность за подход к освободительной борьбе как к спринтерскому забегу, несмотря на то что они сами одуревали от своего товара и не ощущали дистанции до цели. Они пошли ва-банк, поставив максимум волевых ресурсов своих последователей на скорое изменение строя в ущерб тем направлениям, на которых вложения воли сделали бы людей значительно сильней. Но разве можно сказать, что они использовали свою власть более безответственно, чем тот, с кем они боролись? Не знаю, как считает Михаил Светов, но я думаю, что каждый имеет право судить об этом.
Право судить как гордыня (на самом деле нет)
Когда я читал колонку Светова, наибольшее беспокойство у меня вызывала мысль, что некоторые читатели из сообщества SVTV могут прийти к заключению, что мы вовсе не имеем права судить власть: как если бы мы перевернули постструктуралистскую картину мира, в рамках которой сильные не могут судить слабых (например, белые цветных) не только из-за того, что у сильных и слабых отличаются ценности, но и потому, что даже сама логика, с использованием которой выносятся нормативные суждения, сформулирована сильными.
Я бы хотел предостеречь читателей от проведения метафизического разграничения между сильными и слабыми. Современные тирании и сами не берутся утверждать, что их власть дана свыше. А даже сакральная власть может подвергаться народному суду. Римские цари связывали граждан с богами; это не помешало римлянам изгнать Тарквиния Гордого. Георг III был верховным руководителем Церкви Англии, к которой принадлежало большинство подписантов американской Декларации о независимости.
Христианам знакома сцена из книги Иова: Иов, испытавший всевозможные страдания, утверждает, что у Бога не было причин его наказывать. Но вскоре Иов слышит голос Бога: «Неужели ты отвергнешь Мой суд, обвинишь Меня, чтоб самому оправдаться?» Христиане не должны судить о поступках Бога, потому что не могут уразуметь всю его мощь. Мне видится, что распространение такого же пиетета на власти предержащие имело бы оттенок идолопоклонства. Или слабые относятся к земным властям, как те к Богу? Пожалуйста, не ищите такой вывод.
Сохраняйте представления о добре и зле, но помните, что добро — это не сила, а зло — это не слабость, и держите в уме, за кем сила и как властители могут отреагировать на ваши суждения. Вот к чему я пришел благодаря Михаилу Светову.
* внесён российскими властями в список «террористов и экстремистов»