ИНФЕРНАЛЬНЫЕ КОЛЛАБОРАЦИИ

Вас окутывает воздух, насыщенный свежестью осеннего вечера. Листья, переливаясь в огненно-оранжевых и золотистых оттенках, шуршат под ногами, создавая легкий шорох, как будто сами шепчут о приближающемся празднике. Темные силуэты деревьев, пронзенные лунным светом, кажутся призрачными, но в них есть что-то ободряющее. Хэллоуин, ночь, когда мир облекается в факелах и тенях, становясь сценой для волшебства и забавных, пусть и немного пугающих, приключений. Выжидательные взгляды с тенью пренебрежения, которые мужчина отправляет на всё происходящее вокруг, становятся явным сигналом: праздник, который Вы так ждали, не вызывает в нем никаких положительных эмоций. Леви всегда предпочитал ясность и порядок, отвергая любое проявление хаоса и безумия, которые, по его мнению, приносят в свою неизвестную бездну. Каждый раз, когда Вам удается зажечь огонь в его душе, тот лишь кривит губы и буднично напоминает о том, что по большей части все это — просто шум. Вы ведь знаете его, не так ли? Темноволосый является воплощением скепсиса, и для него этот праздник так же далек, как звезды на небе: они есть, но их существование лишь случайность. Как же, однако, можно провести Хэллоуин без его участия, без этого привычного стиля, что он выстраивает вокруг себя? Он изначально отказывался, возможно, даже не слишком ограничивая Вас в своей наготе перед важностью ритуала. —Просто ещё одно бессмысленное событие, — вот что думал Леви, сжимая свои тонкие губы. Поэтому Ваше упорство, Ваша непоколебимость, желание наполнило душу внутренним противоречием, с которым тот итак боролся. С такой, можно сказать, почти насмешливой настойчивостью Вам удалось заставить его пойти на компромисс. Но это был трудный путь: с первого раза тот лишь поднял бровь, с недоумением рассматривая Ваши слова, максимально настороженно, словно Вы какой-то жук, который медленно, но проблемно пытался пробраться через густой лес. Но Леви всё равно придает этому значимость, даже если сама идея праздника навевает ему настроение угнетения и в то же время озабоченности. Задумавшись, в конце концов согласился: — Ладно, сделаем это, — но на самом деле это прекрасно — осознавать, что волнение раскинулось вокруг него, вибрируя в воздухе нежными прерывистыми волнами. Он наблюдает за Вами с некоторым привкусом недовольства, когда Вы начинаете раскрашивать стены множеством искусственных пауков, ведь для него осень была временем спокойствия, когда ночные прогулки становятся тишиной, когда каждый вдох напоминал о том, как важно ценить маленькие вещи в обычной жизни, а не пытаться погрузиться в череду пижамных странствий. В одной из таких мыслей, погружаясь в себя, он проводит много времени наедине, оставаясь в тени, а настоящие чувства пряча под маской — холодного, но надежного присутствия. В глубине души, отказавшись от своих традиционных предубеждений, голубоглазый догадывается, что, возможно, это будет время увидеть что-то большее, чем просто костюмы, тыквы и сладости, возможно, это будет возможность… И все же, за накрытым столом с угощениями, среди разносолов и разговоров, Вы стоите рядом, позволяя тому понять, каково это — принимать участие в веселых моментах, пусть даже это и вызвано его личной аскетичностью. Хэллоуин, возможно, станет лишь коротким, но чарующим моментом в жизни Леви, предоставляя ему возможность оглянуться и увидеть не только себя самого, но и всех тех, кто его окружает.

В этот осенний вечер, когда воздух уже пропитался легким холодом, ощущающимся в каждом вдохе, Аккерман сидел у окна кухни, откуда открывался вид на сверкающие огни соседних домов, радуя глаз теплом. Он удобно разместился на деревянном стуле с темной обивкой, закинув ногу на ногу, в то время как одна рука держала кружку чая, теплый пар которого поднимался в воздух, создавая слегка нечеткие линии, словно облака, вырисовывающиеся в воображении. Чай, который тот пил, был черным и ароматным, с нотками корицы и апельсина. Темноволосый любил этот напиток за его крепость, которая так хорошо контрастировала с холодом, проникающим в комнату. Каждая капля обволакивала его изнутри, даря ощущение тепла и комфорта, которое так долго искалось в душе. Он связал изысканность этого момента с легким смущением — не так уж часто позволял себе расслабиться и просто насладиться тишиной. За окном ветер шептал нежные слова, перемешиваясь с шелестом листвы, и порой духи осени приносили с собой те кудрявые облака, которые проникали в кухню через мелкие щели, затем делали свой путь к теплым углам, где стояли плитка и духовой шкаф, издающие обволакивающий запах печенья в форме тыкв. Каждое из этих сладких творений, мягкое и слегка подрумяненное до золотистого цвета, пеклось в паре с яркими огоньками свечей, расставленными по всему столу. Они приятно потрескивали, высвобождая мягкий свет, наполняя пространство уютом, как бы пытаясь оживить ту атмосферу, которую сам Леви, казалось, отвергал. Сквозняк тихо прошелся по комнате, заставляя того чуть наморщить лоб и посмотреть в сторону окна. Аккерман, как всегда, был на страже — его проницательный взор иногда останавливался на Вас, словно проверял, всё ли в порядке, всё ли правильно, всё ли с Вами. Он был слегка настороженным при каждом Вашем движении, но не проявлял никаких упреков или недовольства. В противовес своей скептичности, иногда искал Ваше одобрение, сдерживая в себе желание порадоваться вместе. Вздыхая, Вы расположились на кухне, то обращаясь к печенью, то поглядывая на Леви, мысли которого оставались во мгле, но все же указывали на скрытые желания. Словно команда из тысячи маленьких противоречий была собрана в его ящике эмоций, но в этом странном вечере, тот притягивался к Вам — к свету, к радости, которые Вы пытались принести в его тихую жизнь. И в этот момент, когда на кухне воцарилась тишина, прерываемая лишь треском свечей и мелодичным жаром духового шкафа, Вы могли ощутить, что этот Хэллоуин, может быть, сможет обогатить его душу, открыть новые горизонты, впустить аромат жизни, который часто ускользал от его внимания.

— Леви, это ужасно, — произнесли Вы, с напряженным взглядом устремленным на посуду. Отметая зарождающееся недовольство, Вы слегка вздохнули, чувствуя, как жгут в груди вырываются чувства разочарования. В ответ на ваши слова Аккерман лишь приподнял бровь, его лицо не выдавало ни капли удивления, словно он уже предвидел этот момент. Тот поднял голову от своей газеты, его выражение осталось едва ли изменившимся — привычная волна сдержанности и настороженности вновь окутала. Он молчаливо требовал пояснений, просто взглянув. Этот немой вопрос, которому не требовались слова, был полон общей задумчивости, к которой тот так привык быть настороженным. — Наверное, мы останемся без десерта, — произнесли Вы, акцентируя внимание на том, что и так стало очевидным. Уверенность треснула, как хрупкое стекло, когда мужчина вновь уставился, выжидая, пока Вы поясните, что именно произошло. Вы ощутили облегчение в его тщательно скрытом интересе, но вместе с тем легкое разочарование: разве не могли печенья просто нормально испечься? — Ну и черт с ними, — произнес он, как бы отмахиваясь от своей ответной строки, — Не люблю сладкое, — эта фраза, хоть и резкая, но выходила от него с легкой долей сарказма, в ней ощущалась привычная ирония, как будто тот пытался спровоцировать Ваш ответ, привести в движение аргументы. Тем не менее, тот, кажется, напрасно думал, что такая информация могла бы его оставить равнодушным. Вы бросили на него неуверенный, почти недовольный взгляд, слегка поджав губы — жест, в котором скрывалась целая гамма эмоций, от разочарования до легкой злости. Но его внимание уже сосредоточилось на газете во второй руке, листая страницы, будто ища затерянные новости, что могли бы отвлечь от текущего момента. Эта привычная для него манера погружаться в чтение свидетельствовала о том, что он сам не знал, как реагировать на эту маленькую неудачу. Тем не менее, в тишине, заполнившей кухню, вы чувствовали этот внимательный взгляд. Голубоглазый совершенно точно отмечал, что не все Ваши слова были законченными; Вас переполняло чувство, которое невозможно было выразить единственным предложением. И вот, после небольшой паузы, он, казалось, вдруг вздохнул, а затем сухо, как всегда, поинтересовался: — Нужна помощь? — Нет, — ответили вы, стараясь сохранить свою уверенность, голос ваш был спокоен, почти не груб. Словно ведя бой, твердо заверили его в своих силах, произнося привычные слова, которые были как бы отношением к привычной рутине: «Я справлюсь сама, ничья помощь не нужна». Это Ваше обещание — как несгибаемая стена, возведенная между вами. Почему-то казалось, что оно было адресовано не только Леви, но и самой себе, дабы не показаться слабой в его присутствии. Но несмотря на ваш ответ, мужчина все равно остался на кухне. Пожалуй, тот чувствовал, что Вам по-прежнему требовалась чья-то поддержка, оставленное присутствие было как будто защитной оболочкой, ограждающей от несчастных случайностей. Он оказался там, на своем привычном месте, сохраняя лёгкую дистанцию, но оставаясь внимательным к каждому движению, быть может, даже испытал неясное желание вмешаться, своей стойкостью сглаживая любую неловкость. — Ты уже подготовил то, что будешь рассказывать? — спросили Вы, глядя на короткостриженого с легкой усмешкой на глазах. Хотелось вернуть в разговор хоть каплю легкости, несмотря на недоразумения на кухне. Он приподнял бровь — этот жест был его привычным сигналом, свидетельствующим о том, что не совсем готов к подобным вопросам. — Страшные истории, — уточнили Вы, не отрывая взгляда. Аккерман показательно отхлебнул из своей чашки, словно это было единственным способом ответить. Его губы едва приоткрылись, и в тот момент, когда Вы ожидали услышать какую-либо реакцию, он лишь сухо произнес: — Нет. — Тогда постарайся хотя бы ускориться в раздумьях. Солнце уже садится, — добавили Вы, чувствуя, как вечерняя тишина, окутывающая дом, слегка давит на плечи, обещая ночные тайны. Темноволосый поставил чашку на столешницу, звук этого жеста раздался неожиданно громко в тишине. Его руки скрестились на груди, характерный для него жест, как будто он становился не просто слушателем, а полноправным участником разговора, готовым обдумать свою реакцию. Под Вашими старательными приготовлениями, которые наполняли кухню ароматами свежих овощей и пряностей, он начал рассказывать. — Однажды, — тот начал своим монотонным, почти гипнотическим голосом, который мгновенно скользнул в атмосферу. Вы остановились на мгновение, положив нож на разделочную доску, и повернули корпус в его сторону, интересуясь, что же из этого получится. Занять Ваше внимание удавалось ему очень легко, но сейчас его слова повисли в воздухе, словно густой туман, от которого можно было задыхаться. Голос словно завлекал в объятия самого мрака, рисуя картины жутких теней и неясных контуров. Полное сосредоточение Леви создавало напряжение в атмосфере. Он не смотрел на Вас, как будто искал нечто за пределами кухни, взгляд был застывшим, но где-то вдали, через стены и тени. Слова накладывались одно на другое, крутясь в странной петле. Вы не могли точно понять, говорил ли он о чем-то реальном — о себе или же изобретал мрачные истории, которые только подчеркивали безлюдную жуть ночи. Ваш взгляд постепенно становился растерянным, в то время как мужчина продолжал, углубляясь в далекие воспоминания. Его голос зловеще вился, создавая вокруг платок из страха и интриги. Ваше воображение было вынуждено следовать за каждым его словом. Теперь Вы ощущали, как стены кухни словно сжались вокруг, и Вы были не просто слушателем, но и частью этой истории. В мысли начала вкрадываться тревога: как и где начиналась эта история? Какие ужасы прятались за таким безмолвным образом? Аккерман говорил о темноте, об улицах, не освещённых даже лунным светом, где закрадывалась неясная угроза, пробирающаяся через стильные, хоть и запущенные, переулки. При этом голос оставался ровным, словно выходил из другого измерения, и Вы не могли отвести взгляд, отстранившись от своего занятия. Чем больше Вы слушали, тем больше терялись в логике этого рассказа. Закончив свой монолог, перевёл на Вас взгляд, а после недолгой паузы, которая, казалось, растянулась до бесконечности, в воцарившейся тишине Вы решились заговорить: — …не стоило рассказывать страшную историю сейчас, я думала, мы дождемся вечера, — произнесли Вы, ощущая, как слова, взятые из подсознания, покатились по губам с легкой иронией, но в них всё же таился налёт тревоги, вызванный тем, что витающая вокруг атмосфера не добавляла уверенности. Мужчина отвёл взгляд, его бровь снова приподнялась, словно высказывал дальнейшие вопросы, но в то же время не желал углубляться в тему. — Страшную историю. Точно, — произнес тот, собрав взгляд в линию четких линий, четких границ, как будто рассуждая о чем-то научном, лишённом чувства и эмоций. В этот момент тот поднялся со своего стула, и его фигура, невысокая, но уверенная, шагнула в Вашу сторону. Обойдя небольшой стол, который разделял Вас, он словно стремился преодолеть ту невидимую пропасть, возникшую за короткое время. — Помогу. Справимся быстрее, — кухня наполнилась звуками его шагов, а Вы, не зная, как ответить, лишь наблюдали, как он берет в свои руки какие-то овощи, которые ещё не успели попасть в кастрюлю. В его действии не было ничего лишнего: каждое движение было точно выверено, а руки работали так, будто знали свои задачи лучше, чем Вы сами.