Я люблю тебя

- Вставай, соня, нас ждёт новая жизнь –

Майк целует меня в лоб. Он уже одет, и на свободную половину кровати, ещё хранящую тепло его тела, взбирается Боб, теряя по дороге бурую шерсть, и носом пытается отрыть меня из-под одеяла.

- Тебе пора собираться, Никки, если хочешь успеть со мной в капсулу.

Я неохотно открываю глаза.

На экране, занимающем всю стену, приветливо крутится в чёрной пустоте яркий трёхмерный шарик – это Astra741.

Наш будущий дом.

Серый изначально, ведь снимок сделан ещё до терраформирования, шарик на экране отливает радужным градиентом – эта дизайнерская хитрость втрое увеличила продажу билетов на малые планеты, разрабатываемые Oἰκουμένη Industries. Моя хитрость.

Я медленно потягиваюсь.

Сегодня – наш последний день на Земле.

Наш последний день на Земле – не думала, что такое вообще случится.

Майк быстрым шагом меряет комнату, собирая свою технику.

- Ты в порядке? – он замирает с гигантским мотком проводов в руках и смотрит на меня сквозь стеклянную перегородку.

И я очень, очень хочу сказать ему, что я вовсе не в порядке.

Что я в тысяче световых лет от «в порядке».

И что я боюсь улетать.

И что люблю Землю, и люблю нашу маленькую квартирку на шестисотом этаже. И люблю большие стеклянные лифты, к которым никак не может привыкнуть Боб, и чертежи, которые мой муж (я люблю говорить «мой муж») забывает по всей квартире и которые робот терпеливо приносит мне, мигая оранжевой лампочкой на макушке…

И что ничто не будет так же на той далекой серой с невзаправдашним радужным отливом планете, куда мы сегодня улетим.

Майк сворачивает электрическую катушку:

- Будешь кофе?

Я поднимаюсь и иду в душ.

Боб заходит в мою опустевшую гардеробную, хвастаясь космическим костюмом, закрывающим его от ушей до хвоста.

- В новую жизнь, Боб – говорю я, скидывая в чемодан свои вещи одной большой тряпичной волной.

- Умгмм – скулит Боб в ответ.

Голосовое сообщение: - Двадцать минут, Никки!

Майк уже собран. Боб забирается к нему на диван, толкая лапами многочисленные коробки, а Майк отправляет мне голосовые сообщения в соседнюю комнату.

Я не успею.

Чемоданы, поглотив скомканные платья и пиджаки, упорно не хотят застёгиваться. Коробка со старыми фотографиями падает мне на голову с антресолей, и снимки рассыпаются по полу.

В нёбе зарождается противный писк, и глаза начинает щипать от слёз.

- Я не успею, милый – всхлипываю я в голосовой пейджер.

Майк вбегает в гардеробную, брови сведены домиком, совсем как у переживающего в коридоре Боба, порывисто прижимает меня к себе.

- Всё будет хорошо, Никки. Не бойся, милая, ничего не бойся.

- Я ничего не успела, Майк.

- Это не страшно. Полетишь с основным кораблём, там есть место. Мы разлучимся всего на семнадцать часов. Когда ты будешь вылетать – я уже буду сбивать с сапог космическую пыль.

Это из какой-то песни. Я вдыхаю его запах.

Семнадцать часов – в таких обстоятельствах целая вечность. На плече его фланелевого комбинезона остаются два влажных пятнышка моих слёз.

- Я люблю тебя – говорит Майк и чуть слышно касается меня губами.

Он уходит, в последний раз уводя Боба вниз на шестьсот этажей в шуршащей кабине лифта, и я остаюсь одна.

Одна в нашей маленькой квартире, где все стены увешаны фотографиями счастливых Майкла и Вероники Соммерс и их вислоухого пса Боба.

Одна среди старых гитар, папок с эскизами акварелью, фотокарточек из Notre Dame de Mars, сделанных в наш медовый месяц. И мне предстоит выбирать, что из этого взять с собой в нашу дивную новую жизнь.

Это смешно, но мне почему-то до последнего казалось, что всё это понарошку.

Когда мы выбирали участок на одинаково бесформенных серых полях Астры741 по сделанным со спутника снимкам, и когда проходили полугодовой курс практических занятий по разжиганию костра, вбиванию деревянного частокола, разведению и ловле рыбы, словом, всем тем вещам, что в наши дни уже почти никто не делает на этой переполненной людьми и мегаполисами планете. И даже когда устраивали прощальную вечеринку для остающихся на Земле друзей и коллег, раздававших нам заведомо не требующие выполнения обещания когда-нибудь нас навестить.

Пока дома всё так же по утрам пахло булочками с корицей, пока на окнах висели розовые шторы из IKEAGalaxy, по утрам окрашивающиеся в коралловый под лучами восходящего солнца, пока шкафы были доверху набиты моими книгами по дизайну и техникой Майка – мне казалось, что всё это не на самом деле. Что всё это в любой момент можно будет отмотать назад, просто крепко-крепко обнять Майка и прошептать «милый, давай никуда не поедем» – и мы не поедем.

Но Майк и Боб уже уехали на шестьсот этажей вниз в большом и пугающе-прозрачном лифте, забирая с собой коробки с формами для выпечки и аккуратно сложенными шторами.

И я…

Флаффи (Майк назвал робота Фалафелем), скрипя, выезжает из-за дивана и в ожидании останавливается у моих ног.

Голосовое сообщение: - Я уже в капсуле, детка. Боб передаёт привет. Через семь часов буду на месте. Люблю тебя.

Я возвращаюсь в гардероб и заново перепаковываю все чемоданы.

Платья с цветочными принтами, шифоновые рубашки, кружевное бельё – Майк бы сказал, что на нашем космическом Ньюфаундленде мне скорее понадобится фланелевый комбинезон, а не все эти «женские штуки». Но я помню, как по-особому он улыбался, увидев меня на нашем первом свидании. Увидев на выпускном. Увидев у алтаря. Я перепаковываю чемоданы.

Майк взял только необходимое, и в его шкафу одежда громоздится неровными стопками вперемешку со старыми пейджерами, какими-то колесиками и материнскими платами.

По правилам, все вещи, оставленные переселенцами, перерабатываются или перепродаются. И поэтому я складываю одежду Майка в чемодан. Футболка с нашего первого свидания, галстук, который подарила ему моя мама, «чтобы этот худой парень выглядел хоть немного представительней», носки с ухмыляющимися лисами, в которых он прятал от меня обручальное кольцо – я не хочу, чтобы эта ткань растворилась под струёй химикатов, исчезла, забирая с собой мои воспоминания.

Я укладываю его одежду поверх своего свадебного платья, и пусть мне не хватит чемоданов.

Эти первые семь часов – они пролетают незаметно. Флаффи отвозит к двери запакованный мольберт.

Голосовое сообщение: Нед Райдер: - Салют, Никки. Мы получили сообщение от Майкла. Он добрался успешно – капсула показывает, что все показатели в норме. Ты как, собираешься?

Я зажимаю кнопку пейджера: - Всё в порядке, Нед, бегаю по квартире в панике, но вроде успеваю.

- Как обычно – смеется Нед и отключается.

Как обычно – никто уже даже не удивляется моим опозданиям.

Голосовое сообщение: Майк: - Ты где?

Всё ещё на Земле, дорогой. Ещё три долгих часа. Ну, уже два с половиной.

Новое сообщение: - Ты где?

Я с удивлением смотрю на пейджер.

- Ты где?

Я проверяю настройки, пока он беспрестанно твердит: ты где? ты где? ты где?

Я не очень дружу с техникой. Майк, напротив – постоянно перепрограммировал вещи, заставляя кофе машину рисовать картинки на пенке капучино, а Флаффа – пародировать мертвых киноактёров.

Я зажимаю кнопку пейджера: - Я ещё собираюсь, милый. Нед сказал, что у тебя всё хорошо. Я уже почти выхожу, Майк, я не опоздаю.

Новое сообщение: - Скорее.

Я застёгиваю последний чемодан.

Новое сообщение: - Приезжай скорее.

Я одеваюсь, последний раз смотрясь в наше треснутое в углу (Майк вечно промахивается в дартс) зеркало.

Новое сообщение: - Я жду тебя.

Я застёгиваю свой серебристый комбинезон – это не обязательно, но я вечно мёрзну на космодромах и уже упаковала все куртки.

Новое сообщение: - Я люблю тебя.

Я прохожу по всем комнатам, смотрю на осиротевшие полки и брошенные на произвол судьбы коврики и подушки.

Новое сообщение: - Я люблю тебя.

Видимо, он всё же сломался.

Маленький кролик из оникса – он завалился за шкаф, и Флаффи озадаченно вытаскивает его из пыли.

- Я люблю тебя.

Я беру этого малыша и сдуваю с него частички нашей с Майком мёртвой кожи. Кролик глядит на меня своим единственным стеклянным глазом – я подарила его Майку, когда мы познакомились. Мне было четыре, а Майку – семь, и ему очень понравился мой кролик.

- Я люблю тебя.

Я прячу фигурку в карман. В дивном новом мире я с веселым упрёком спрошу его: «Сэр, как вы могли оставить на Земле моего кролика?» - и он улыбнётся.

- Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Я оставляю на столе недопитую чашку кофе в уже не своей квартире.

- Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя. Я люблю тебя.

Я отключаю звук пейджера и прячу его в карман, к кролику. Майк точно знает, как это починить.

Флаффи выкатывается в коридор, и роботы-грузчики увозят мои пожитки.

В последний раз оглядываюсь в потемневшую и как будто немного сжавшуюся гостиную, в которой мы с Майком десять раз отмечали годовщину свадьбы.

Я люблю тебя.

Снова оставшись одна, я без сил падаю на жёсткую корабельную койку. Если бы не Нед – я бы, возможно, не успела и на основной рейс, затерявшись среди бесконечных серебряных стен космодрома, пустых и лишенных указателей, проходя один холодный коридор за другим и подгоняя будто испуганного утопающими в темноте куполами ангаров Флаффа. Оказавшись без пейджера и как всегда забыв зарядить визуализатор, я осталась совсем без связи, и битый час искала нужную стартовую площадку в насквозь продуваемых пустынных залах, пока, наконец, не услышала, как кто-то выкрикивает моё имя, и не заметила вдалеке маленькую серебряную фигурку, отчаянно размахивающую руками.

- Пейджер сломался – виновато промямлила я, обнимая Неда.

- Ничего, Никки, бывает – с неизменной улыбкой ответил он, хлопнув меня по спине, и, помогая Флаффу забраться по ступенчатому трапу, шутливо заметил, что раз мой багаж приехал на полчаса раньше меня мне, возможно, стоит уже начать путешествовать в коробках.

Как будто в коробки я буду залезать вовремя.

То лихорадочное безразличие, что всегда охватывает меня по пути на космодром, постепенно отступало, позволяя вновь замечать происходящее вокруг. Радостные лица уезжающих в новую жизнь семей, жар нагревающегося корабля, детей, предвкушающих своё первое космическое путешествие, проверку посадочных талонов по отпечаткам пальцев, запах уже готовящихся в корабельном ресторане блюд – всё, что, как и всегда, было наполнено какой-то особенно-напористой предполётной деятельностью, всё, что шевелилось, шумело и требовало моего немедленного участия. Это Оливия (вы же помните, мы вместе учились сажать яблони?) и её племянник Джек, они займут участок в той же долине, что и мы, Джек (без сомнения, дорогая!) станет хорошим старшим товарищем для наших с Майком детей (ведь вы планируете завести детишек, дорогая?). А это Виктория, биотехнолог, она будет жить прямо напротив нас, по ту сторону терраформированной в реку расщелины, Виктория озабочена появлением на Астре741 особой мутировавшей мошки в случае если кто-то из переселенцев станет неправильно утилизировать отходы, поэтому Виктория (да, мой молодой человек обещал приехать позднее, он не сказал, когда, но я точно знаю, что он приедет, и о, как замечательно будет следить за первым поколением рыб на этой планете вместе с ним! Да, это мои очки, спасибо, мальчик, я уж думала, что забыла их до... в старой квартире) хочет быть добровольным контролёром утилизации отходов (ведь это такая насущная проблема, Вероника, вы же помните, что было на Земле в 21 веке?). Да-да-да. Я жала руки будущим соседям, улыбаясь при мысли, что уже через семь часов вновь обниму Майка, и давая всем этим людям думать, что я улыбаюсь им.

Учтиво отказавшись от предложения Оливии попробовать «не-ве-ро-ят-ней-ше-го» варенья из груш, привезённого ей с Юпитера, я, наконец, закатываюсь вслед за Флаффом в маленькую каюту на двоих (второе место на всякий случай оставлено для Майка, и теперь на него неуклюже пытается взобраться парадирующий Боба робот), надеясь провести эти шесть часов в сонном забытьи под гудение сверхзвуковых турбин корабля.

Но сон не идёт, и та утренняя тревожность, от которой меня спасли тёплые объятия Майка, в его отсутствие вновь начинает острыми коготками царапаться под комбинезоном, провоцируя меня вскочить и вместе со всеми побежать смотреть в окно главного иллюминатора на стремительно уменьшающуюся в размерах Землю.

Но я не делаю этого, потому что – уверена – станет только хуже.

Станет только хуже, если увидеть, как планета, на которой ты родился, жил, бегал под тёплым светом солнца, пел, влюблялся и падал с велика, где ты завёл свою первую собаку и вторую после той тоже завёл – но уже вместе с кем-то любимым, планета, на которой остались, покинутые и никому теперь не нужные, могилы твоих мамы, папы и старшего брата, исчезнет в космической темноте, исчезнет, наверное, навсегда, ведь рейсы с малых планет на Землю – редкие и дорогие, исчезнет…

Я сажусь на койке и быстро трясу головой, сбивая подкатывающие к горлу слёзы.

Всё будет хорошо. Майк так сказал.

Майк всегда прав. Мой муж Майкл Соммерс – такой серьёзный и уверенный в нашем счастливом будущем. Он знает, что делает, и ещё ни разу его вера в нас не подводила меня.

Всё обязательно будет хорошо… да?

Я инстинктивно проверяю пейджер. Больше двенадцати тысяч сообщений – и во всех – лишь знакомые «где ты?», «я люблю тебя» и «приезжай скорее», автоматически переведённые из голосовых сообщений в текстовые разрывающимся от нагрузки пейджером. Стоило мне на пару часов остаться одной – и почувствовавшая власть техника в отсутствие своего укротителя начала кидаться на меня со всеми своими клыками и когтями, бесконечно дублируя одинаковые сообщения с непостижимой скоростью в одно сообщение каждые три секунды.

Я пытаюсь записать ответное сообщение, но продолжающие бесконечно приходить уведомления буквально парализуют гаджет, и я сдаюсь, выключаю пейджер насовсем, и, с головой закутавшись под серебристую термоткань, решаю во что бы то ни стало уснуть.

Последнее, о чём я думаю, засыпая –

Я тоже...

- Никки, просыпайся, ты должна это увидеть – Нед с тревогой расталкивает меня, и если бы не шоколадная непроницаемость его кожи я могла бы поклясться, что он побледнел.

Я вскакиваю на ноги, на ходу стряхивая с себя сон и не заботясь даже поправить спутавшиеся волосы, и быстрым шагом следую за ним в капитанскую рубку, полную всевозможных датчиков, сенсоров, рычагов и разноцветных экранов. Там уже собралась почти вся лётная команда, и нервная настороженность их лиц сбивает с меня последние остатки сонливости.

- Снижаемся. Двадцать минут до посадки. Взгляни на это.

Там, на одном из транслирующих съёмку с поверхности планеты экранов, чёрно-белые пиксели складываются в слишком знакомые очертания.

Дом. Двухэтажный коттедж с летней верандой и круглым окошком чердака. Дом, который мы проектировали с Майком, дом, слишком знакомый мне после бесчисленных ночей за чертежами, чтобы не узнать его. Сквозь серую призму корабельной камеры я почти различаю лиловый оттенок («раз уж ты так хочешь, Никки») крашеных стен коттеджа.

- Я ничего не понимаю, Нед. Как… как это возможно? – мне почему-то становится трудно дышать. – Это что, шутка такая?

- Я не знаю, Никки. При вхождении в атмосферу связь с Землёй будто зависла, а потом мы заметили… это.

Он переключает какой-то рычажок, камера дрожит, отъезжает назад – и я вижу, что этот дом там не единственный. На вчера ещё не заселённой малой планете раскинулась целая вереница коттеджей, собранных из заранее отправленных туда челноком стройматериалов. Я, Нед и вся команда корабля – мы точно знаем, откуда эти дома, мы все видели план. Точно такой же план городка на сгенерированной компьютером модели Астры741.

Один из пилотов вдруг указывает на стремительно приближающуюся точку в самом центре намеченного для посадки поля: - Кажется, там человек.

Майк.

Мысль мигом заменяет смятение решимостью.

Я иду, Майк. Всё будет хорошо.

Я бегу к выходу, расталкивая высыпавших в коридор пассажиров, и целых пять невыносимо долгих минут жду у внешнего люка, пока корабль под моими ногами дрожит и пошатывается, пристыковываясь к поверхности.

На эти пять минут мой мозг будто повисает в безыдейном вакууме ожидания, безумные версии клубятся где-то на границе сознания, но всё, о чём я могу думать, это та невероятно далёкая от меня секунда, когда Майк вновь обнимет меня и, тихо гладя по голове, даст простое и логичное объяснение всему происходящему. И не надо будет больше гадать, откуда на пустой планете вдруг появились стройные ряды коттеджей и почему так некстати сломался пейджер.

Предвкушение этого объятия, такого тёплого и родного в этом ужасно далёком от дома уголке вселенной, полностью завладевает мной, заставляя потерять равновесие в такт покачиваниям грузного корабельного тела, и из всех на свете слов в моей голове остаётся лишь властно пульсирующее

СКОРО

Скоро, скоро, скорее…

И…

В двадцати шагах от раскрывшейся пасти корабельного люка, посреди широкого, каких я никогда не видела на Земле, поля,

неподвижно лежал человек.

- Майк? – пытаюсь крикнуть я, но голос срывается, тонет в шуме едва выключенных турбин, и прежде чем ступеньки выдвигающегося трапа касаются земли, прыгаю в открывшуюся пустоту, приземляясь на поросшее земной травой инопланетное поле.

Майк?

Каждый из двадцати шагов, отделяющих меня от него, тянется целую вечность, длится, длится, длится, пока мои почему-то онемевшие вдруг ноги двигают тело вперёд, а глаза замечают, также медленно, будто меня вдруг накачали седативными препаратами, что там, посреди нагретого полуденным зноем поля, лежит кто-то другой.

Не мой Майк.

Я почти врезаюсь в того, кого в обуревающем меня нетерпении приняла за мужа, и в ужасе отшатываюсь...

Ведь среди кустиков пожелтелой полевой травы под ярким светом заменяющей этой планете солнце звезды лежит, закатив в небо неживые глаза, истощённый седой старик. Длинные волосы нимбом разметались вокруг головы. В костлявой руке плотно зажат свёрнутый лист бумаги.

Преодолевая испуг, я вновь делаю шаг к мертвецу в надежде найти ответ хотя бы на один из тысяч роящихся в голове вопросов. Взгляд выхватывает отдельные детали ужасающего зрелища.

знакомые ботинки

комбинезон

нашивка с именем на верхнем кармашке

нет

посмертно заострившееся лицо старика напоминает лицо моего свёкра, каким я видела его в последний раз, на похоронах пять лет назад, но милее и ближе, будто этот старик добрее всех людей на свете и даже посмертно улыбается далёкому космическому небу над ним столь знакомой мне улыбкой

Нет

покрытое патиной обручальное кольцо

маленький шрам над правой бровью

надпись на нашивке гласит

НЕТ

- Никки? – Нед догоняет меня, резко застывая за спиной, не веря, не понимая, не смея произнести, застывает, так же, как я, всматриваясь в ещё вчера молодое и улыбчивое

лицо Майкла Соммерса.

Сухая бумага дрожит у меня в руках, в глазах становится горячо.

«Я люблю тебя, Никки.

Если ты это читаешь, значит, мне не хватило сил дождаться тебя. Прости, милая. Ты найдёшь все ответы в нашем доме, но только, пожалуйста, не дай кораблю улететь. Это очень важно! НЕ ДАЙ ЕМУ УЛЕТЕТЬ

Боб похоронен в саду».

Рука с запиской безвольно падает, и мне не хватает сил её удержать. Листок вырывается из ослабевших пальцев и, подгоняемый жарким ветром, улетает вдаль. А я смотрю ему вслед, смотрю на бескрайние зелёные луга, заросшие клевером и морошкой, на виднеющиеся вдали леса, под сенью которых наверняка прохладно и пахнет хвоей, на далёкие голубые горы, в тесных пещерах которых птицы будут вить свои гнёзда, смотрю на приветливые разноцветные домики, которые ещё вчера считала воплощением идеального сельского городка, на блестящую гладь реки за ними, полную уже, наверное, сильной молодой рыбы, кокетливо манящей в глубину своей сияющей чешуёй… и каждой клеточкой тела чувствую, насколько всё это теперь бессмысленно, глупо, нелепо и ненужно, насколько всё это навсегда потеряло малейшее значение просто потому, что его больше нет, чтобы видеть это вместе со мной.

Я не знаю, как

Не знаю, что

Не знаю, сколько времени уже стою так, глотая беззвучно стекающие по щекам слёзы.

Нед возвращается из выкрашенного лиловой краской коттеджа, в саду которого теперь похоронен наш ласковый пёс, в его руках – разбухшая от количества исписанных страниц серая тетрадь.

- Эти вычисления, Никки, если округлить, будут равны трём секундам на двадцать четыре часа. Я слышал о таком, но обычно разница намного меньше. Получается, за эти семь часов он провёл здесь около пятидесяти пяти лет. Научился рыбачить и выращивать пшеницу. Выстроил с нуля все эти дома. Никки, ты слушаешь?

Пятьдесят пять лет.

Пятьдесят пять лет мой муж провёл один на этой планете, не зная, почему я не прилетела. Почему никто не прилетел. Месяцы, а может и годы, прежде чем догадался, в чём может быть причина.

В конце концов, никто в первую очередь не думает о подобном.

Пятьдесят пять лет один, похоронив Боба, не имея возможности связаться с внешним миром, он выстраивал на затерянной во вселенной малой планете наш терраформированный рай. Каждый его день равнялся для меня трём секундам.

Трём секундам…

Я достаю пейджер. Значит, он не сломался.

Просто каждый день в течение пятидесяти пяти лет мой муж надеялся, что я прилечу. Что я успею.

Каждый день пятьдесят пять лет он без надежды услышать ответ говорил мне:

Я люблю тебя.

Теперь время остановилось уже для меня.

Время остановилось, оставив меня как верного пса сторожить труп своего человека, а там, вне моей потраченной впустую жизни, вне центра вселенной, лежащего у моих ног мёртвым и поседевшим грузом, мир продолжал свою неудержимую круговерть.

Беспрестанно задающая лётной команде вопросы Оливия и её молчаливый племянник Джек, нервно поправляющая очки Виктория и парочка стариков, всю жизнь мечтавших вырваться из цепких лап мегаполиса, брат Неда, крепко обнимающий свою испуганную жену и ещё сорок пять семей высыпали на поле вокруг корабля, настороженно всматриваясь в пустые окна возникшего из ниоткуда городка. И теперь члены команды тщетно пытаются объяснить всем этим встревоженным людям, смутно чувствующим опасность, как чувствуют её животные в тоне нахмурившегося хозяина, что малая планета Astra741 в связи с некоей временной аномалией существует в ритме намного более быстром, чем большинство известных человечеству планет. Что такие аномалии уже попадались на пути космических экспедиций, но обычно разница была столь незначительной, что её просто не брали в расчёт. Что все разведывательные зонды снимали эту планету с орбиты, а челноки с роботами-терраформаторами были настроены на путешествие в один конец, и потому до этого самого момента никто не мог знать, какой сюрприз готовит новоприбывшим затерянный в глубинах космоса райский уголок. И переселенцы, далёкие от премудростей космической физики, слушают со смесью непонимания и страха эти сложные объяснения.

И им ещё только предстоит решить: вернуться на Землю и попытаться потребовать у Oἰκουμένη Industries компенсацию, потратив на судебный процесс почти столько же денег, сколько на выкупленный здесь участок, и, возможно, навсегда потеряв шанс на жизнь вне электрического треска сверхурбанизированного мира, или же – остаться здесь, в заранее построенном по их собственным чертежам рае, остаться, смирившись с мыслью, что никто из них больше никогда не увидит живущих на Земле друзей и родных. Не напишет им писем и не сможет позвонить. Что с того момента, как под управлением Неда корабль покинет атмосферу Астры741 – для всего остального мира они будут мертвы.

Что не до них, а до их пра-пра-пра-правнуков дойдут с Земли новости следующей недели.

Но мне это уже не важно.

Я разворачиваюсь и решительно пробираюсь через ошарашенную толпу обратно на корабль. Нед что-то кричит мне вслед, но я не оборачиваюсь.

Из главного зала прямо, направо, по лестнице вверх и снова направо, налево под большой белой лампой с вкраплениями золотых нитей, в круглую арку медотсека. Пароль: 14073050. Налево – комната с капсулами автоматической медицинской помощи. Я знаю расположение отсеков наизусть, ведь мы с Майком вместе создавали дизайн этого корабля.

Полукруглые створки капсулы с тихим шипением смыкаются над моей головой, и мой собственный голос говорит: - какая операция вам требуется?

Интерфейс этой капсулы разработал Майк, и все сообщения в ней записаны нашими с ним голосами. Я переключаю режим на панели, и Майк спрашивает:

- Какая операция вам потребуется?

- Принудительная остановка сердца – отвечаю я.

- Эта операция приводит к летальному исходу. Назовите ваше имя и подтвердите проведение операции, введя личный идентификационный номер указательным пальцем правой руки на панели слева от вас.

- Вероника Соммерс – после введения кода экран загорается зелёным.

Вероника Соммерс, жена Майкла Соммерса. Твоя жена, Майк.

- Подтверждаю проведение операции «принудительная остановка сердца».

- Последние слова? – спрашивает голос моего мужа.

- Я тоже люблю тебя, Майк.

Прости, что вечно опаздываю.