Добр только ко мне | Глава 81.  Рёв мотоцикла (1)

Со Хан Гон долго стоял за закрытой дверью. Звук шагов, который затих лишь спустя долгое время, терзал мой разум. В тот момент, когда наши улыбки друг другу исчезли, та тьма, которую он показал, была той, что я видел и раньше. Я помню взгляд, утонувший в деньгах, мире и работе.

Пропасть между ним и миром тоже стала шире, чем раньше. Мне хотелось её залатать, но сейчас на моём запястье красуются чёрные часы. Я и раньше задумывался: "Что я могу сделать с этими чёрными часами на запястье?"

Я уже несколько дней нормально не сплю. Когда Джи Сик засыпает, в доме становится идеально тихо. От этой оглушительной тишины в темноте мне вспоминается моя старая квартира. Я не могу заснуть. Возможно, из-за перемен, но моя чуткость в последнее время притупилась. Особенно к внешним нападкам. Мой разум уже атаковал себя изнутри этим затуманенным потоком.

Мой взгляд был постоянно прикован к коричневому столу с нарисованными сучками.

– Нельзя так вести себя в обществе, это я тебе говорю не как профессор, а как наставник. Внимательно выслушай. Даже если у вас нет устных обещаний, между людьми негласно возникает доверие. Сейчас вы просто делаете вид, что этого никогда не было!

Мужчина, сидящий напротив меня, в очках, похожих на очки врача, настойчиво требует похожего ответа. Раньше мой мозг воспринял бы эти слова как огромную атаку и не смог бы её обработать. Большая атака воспринимается как огромная и незнакомая информация, что приводит к перегрузке. Перегрузка информации вызывает глупую реакцию: я теряю дар речи, мои глаза бегают, сердце бешено колотится, и я не могу смириться даже со своими незначительными ошибками.

Несколько дней назад я чувствовал тоже самое. Но сейчас я другой. Я был благодарен за своё затуманенное сознание.

– А… Простите, пожалуйста.

– Раз ты собирался выбрать Ли Джи Сона научным руководителем, тебе не следовало ездить на сеульскую конференцию. А? Если бы ты не поехала, то этот… Директор Ким из Сеула, он бы поехал, верно?

- Да.

– Это был мой проект. Другие профессора получили письма, но они не поехали. Никто не соглашался, поэтому я один настаивал. Если бы я знал, что так будет, я бы взял с собой своего студента.

– Да. Я не подумал об этом… Простите…

– Всё, хватит об этом спорить, раз всё уже решено .Ты пойми меня. Я обижен. Я был уверен, что ты выберешь меня своим наставником! Как я мог не почувствовать себя преданным?

Искать основания для того, насколько я виноват, и за что именно мне стоит извиняться, было бессмысленно. Человек напротив хочет, чтобы я извинился, поэтому я это делаю. Я извиняюсь, потому что должен извиниться. Вот и всё.

Я даю ему слова извинений в обмен на мир, а он даёт мне мелочные слова в обмен на фальшивый авторитет. Никто ничего не приобретает и не теряет. Это простой обмен. Вопросы с предопределённым ответом всегда просты.

– Простите.

– Всё, хватит, покончим с этим разговором. Кажется, ты всё понял, так что давай закроем тему. Твой отчёт о полевых исследованиях был хорош. Но вот здесь, в заключительной части…

Выходя из кабинета профессора, я почувствовал себя полностью опустошённым. Как будто я - грязь, осевшая на дне лужи у обочины дороги. Всего четыре профессора и шесть аспирантов. Двое уже подали заявки на то, чтобы стать аспирантами заведующего кафедрой: докторант и 38-летний магистрант. Даже если бы меня не было, у заведующего кафедрой было достаточно стажёров.

Я решил считать, что я просто оказался под рукой для однодневного выплеска гнева. Чо Ын Ман знал более точный ответ на этот вопрос.

– Должно быть, он выплёскивает эмоции, но, вероятно, из-за стипендии. На каждого стажёра, наверное, есть доплата?

– Ах, да, вот почему. Но их же всё равно двое?

Чо Ын Ман усердно крутил вилку и склонил голову набок.

– Всё дело в том, что три - это больше, чем двое?

– Если он в одиночку отхватит себе троих, разве другие профессора это не заметят?

Ах. Я разрезал пиццу и меня вдруг осенило.

– Он же заведующий кафедрой, так что всё равно.

– Заведующий кафедрой, значит.

Ответы прозвучали одновременно. Чо Ын Ман усмехнулся, глядя на аккуратно намотанные на вилку спагетти с томатами.

– Всё-таки причина, по которой хёна отругали, лучше, чем у меня. Мне велели следить за языком, и всё.

– О? Правда?

– Да. На следующий день после того, как я заговорил о кровавом поносе, меня вызвали.

– И что тебе сказали?

– Сказали, чтобы даже если я молод, я должен соблюдать основы социальной жизни, и ещё что-то про то, что слова определяют личность человека, вау. Как учитель этики.

Я не смог сдержать смех. Мой короткий смешок прозвучал так, будто я ещё жив. Чо Ын Ман яростно почесал за ухом.

– Он сказал, что это он, как старший в социальной жизни, даёт мне подсказку, но на самом деле он - чёртов ублюдок.

– Мне он тоже говорил это.

– Это стандартные фразы старого пердуна. Видимо, у таких людей есть где-то сборник правил.

– Точно. Похоже на то.

Чо Ын Ману очень подходило ярко-зелёное поло. Он снова покрасил волосы, и красный оттенок полностью исчез, оставив пепельно-коричневый цвет. Цвет, напоминающий бульон из пульгоги. Думать о бульоне для пульгоги, глядя на цвет чьих-то волос… Неужели поступки "квадратной головы" был настолько шокирующим, да? Мне сразу вспомнился человек, с которым я хотел бы поболтать на эту тему. Мозг самовольно воспроизвёл красиво очерченную линию челюсти. Я постучал ложкой по тарелке.

Сейчас я выполнял обещание накормить его. Право выбора меню я уступил своему хубэ - Чо Ын Ману. Чо Ын Ман выбрал пиццу и спагетти. Это те блюда, которые мы с Со Хан Гоном не выбрали бы. Мы – абсолютные "любители риса", поэтому почти не едим такую еду. Чо Ын Ман стукнул по столу.

– Вау, но я действительно удивился в тот день. В день, когда директор "Beer Kkang" приехал в академию.

– Да. Должно быть, тебе было неловко.

– Как вы познакомились с этим человеком?

– Просто...ну...

Я уклонился от ответа, слегка улубнувшись. Чо Ын Ман, заметив мою реакцию, поспешно завершил тему.

– Было приятно увидеть его вживую спустя долгое время.

Мы даже не признались друг другу в своих чувствах, и для меня это была тема, которую было неловко обсуждать. Умный Чо Ын Ман не мог этого не знать. Я жевал рис и рассеянно кивнул.

– Хён так тщательно жуёт еду.

– Можно сказать, что хорошее домашнее воспитание стало привычкой.

– Почему домашнее воспитание в нашей семье было таким ужасным?!

– Почему... Не обязательно есть с закрытым ртом. Главное, что ты вообще ешь.

После того, как я отправил Чо Ын Ману длинное текстовое сообщение, он заметно стал более послушным. Разведывательные взгляды сменились наблюдением, а агрессивные и оборонительные взгляды сменились попытками понять моё настроение.

Может быть, он убедился, что я на его стороне, благодаря фразе: "Я хочу и дальше с тобой общаться" в конце сообщения? Или, может быть, он решил, что поддерживать дружеские отношения со мной в этом университете лучше для него. По какой-то причине мне стало намного легче с ним общаться.

Когда я потянулся к стакану с сидром, Чо Ын Ман прекратил возиться с вилкой. Конец вилки заскрёб по тарелке со спагетти. Глаза Чо Ын Мана устремились на мою руку, державшую стакан с сидром.

– Хён. Я тут подумал. И недавно осознал. Осознал, что…

– Что?

– Честно говоря, поначалу мне немного не повезло с тобой.

Собираясь ответить "немного, а много", я слегка улыбнулся. Чо Ын Ман опустил взгляд.

– Когда я подумал об этом, дело было в том, что я потерял свою первую любовь из-за кое-кого похожего на моего хёна.

– …

– Нет, дело не в том, что её увели, просто у меня изначально не было шансов. Но…

Я заметил, как лицо Чо Ын Мана наполняется эмоциями. Я молча ждал, когда он закончит.

– Всё закончилось очень плохо. Слухи разлетелись по клубу… Оказывается, что эта парочка распространяла обо мне слухи.

– Где? Университетский клуб?

Чо Ын Ман кивнул и подпёр подбородок рукой.

– Этот парень был бисексуалом, и, пока мы с ним флиртовали, он начал встречаться с нуной из того же клуба.

– …Первая любовь?

– О, первая любовь.

Видимо, в двадцать лет вселенская сила снизошла на Чо Ын Мана. Мне даже самому стало больно за него. На моём лице отразилась грусть. Чо Ын Ман глубоко вздохнул и выпятил губы.

– Та нуна была очень похожа на хёна по атмосфере. Спокойная, немного… какая-то аура была, из-за которой люди боялись к ней подходить.

– …Это ты про меня?

– Да, хён, это про тебя.

Я – обычный человек, который бывает грязью на дне лужи, и думаю так же, как и другие люди. Если не считать симптомов ПТСР, я ничем не отличаюсь от обычных людей. Ах, и ещё то, что я реагирую на одного парня, который раньше подрабатывал в изакая.

Пара-тройка особенностей есть у каждого. Когда я изобразил недоумение, Чо Ын Ман поморщил лицо и улыбнулся.

– Поэтому я немного поскандалил с тем парнем. Имел же я право немного выпендриться, разве нет?

– Имел.

– Но эта парочка выставила меня в странном свете. Обо мне распустили слух, что я гей, и я больше не мог ходить в клуб.

Я шумно выдохнул, выражая сочувствие. Я просто не мог не сопереживать.

– Он и та нуна… пьяные… Даже если они были в сильном опьянении, нельзя же так. Говорят, они смеялись и болтали об этом. В компании.

Он невозмутимо наматывал спагетти на вилку, но говоря это, у Чо Ын Мана дрожал голос.

– Хорошо, что они оба с разных факультетов, иначе я бы не смог закончить учёбу. После этого я ходил в школу, боясь, что об этом узнают на моём факультете.

Это произошло, когда ему было 19 лет. Мне пришло в голову, что он мог приобрести эту привычку пристально изучать людей и пытаться их понять уже после этого случая. В этом тоже была доля правды. Я попытался неумело утешить его.

– Тяжело тебе пришлось.

Возможно, все люди в мире жаждут утешения. Все те, кто высматривают, говорят гадости и сразу же нападают, возможно, на самом деле нуждаются в утешении.

– Круто. Я бы так не смог. Как ты ходил в школу?

Услышав мои слова, Чо Ын Ман забегал глазами и смутился. На удивление, он, как и я, очень плохо воспринимал похвалу. Чо Ын Ман выпалил, как из пулемёта:

– Можно сказать, что хорошее воспитание стало привычкой? Мои родные – пофигисты. У них всех нет образования, и они наглые. Они всегда считают, что их слова правильные, и других вариантов нет. Они очень сильно ругают, но никогда не говорят ничего хорошего. Это относится ко всем: к маме, папе, братьям и сёстрам. Постоянно ругаются, в общем, как-то так.

– На удивление, таких семей много.

– Правда?

После этого Чо Ын Ман весело болтал сам по себе. Мне было легко, так как нужно было только поддакивать. В целом, когда я находился среди людей днём, всё было хорошо. Проблемы начинались ночью.

В доме, где не было шумных разговоров, а только слышался шум электромагнитных волн. Моя комната в этом доме. Мой стол в моей комнате. Коробка от моего iPhone 5 на моём столе. Лунный свет, косо освещавший новый телефон. Всё это перенеслось из недавнего прошлого в нынешнюю тьму.

После того, как я снял форму, мне снова стали сниться сны, которых давно не было. Сон о теле отца, объятом пламенем, которое сидит на водительском сиденье. Искалеченное тело держало руль и изливало на меня свою обиду.

– Вон-а, почему ты так? Что я сделал не так?

Иногда это было тело в крови. Тело, раздавленное под грузовиком наполовину. И такой отец держал руль и кричал мне:

– Что должен был сделать твой отец?

Я плотно сжимала губы и не отвечал ему. Кажется, так продолжалось больше недели. Отец, отчаявшись услышать мой голос, бил по рулю, но так и не дождался ответа от меня до самого момента, когда машина вылетела с эстакады.

То же самое и во сне. Я не отвечаю и во сне. Не то чтобы я не хочу, я не могу. Я хочу говорить, но грудь горит, а желудок просто жжёт. Наверное, так мучились герои сказок, потерявшие голос.

Скорость машины, в которой мы с отцом едем, превышает ограничение скорости в городе, 60 километров в час, а затем поднимается до 80, 100 километров в час. Когда машина выезжает на эстакаду, у неё отказывают тормоза и она разгоняется до 120 километров в час. Вплотную ко мне справа едет машина, угрожая мне. Вспыхивает пламя, и всё вокруг нагревается.

Я не могу смотреть влево. В попытке спастись я пытаюсь открыть дверь, но дверь пассажирского сиденья не двигается с места. Огонь перекидывается через капот, разбивает стекло и набрасывается на меня. Во сне времена года исчезли.

Я бросил пропитанную потом подушку в стиральную машину.