Кровь поэта (1932)

Переделка древних сюжетов - частый обычай в кинематографе, особенно в старом. Речь идёт не об экранизации античных рукописей, а именно о модернизации. Например, фильм по мотивам Шекспира уже вряд ли кого-нибудь удивит. Гораздо интереснее, если же добавить в Шекспира немножко постмодерна. Или вовсе смешать «Ромео и Джульетту» с каким-нибудь Сорокиным, тогда публика прочувствует причастность современной инфернальности к древности. Примеров таких много: от культуры комиксов, до каннских короткометражек. Режиссеры особенно любят заимствовать образы из религиозных текстов, экспериментируя с ними в современном культурном контексте. Кеннет Энгер, вообще, построил свою карьеру на том, что снимал абсурдистские мюзиклы на основе религиозных мифов. Такие метасюжеты дают большой простор для фантазии и новых смыслов в закостеневшей истории. А если ещё и смешать их с авангардным искусством, то получится нечто отторгающее и притягивающее одновременно. Такой подход не редкость до сих пор, но особую популярность он заимел в начале ХХ-ого века.

1920-е годы. Дадаизм находится на пике своего развития: пишутся экспериментальные поэмы, рисуются сюрреалистические картины и собираются абсурдные коллажи. Второе десятилетие ХХ-ого века, вполне справедливо, называют отправной точкой для современного искусства. Блистали дадаисты недолго, но, наравне с футуристами, открыли миру новый фронт культурной войны - сюрреалистический. Сюрреализм тогда пихали во все творческие объекты: литература, музыка, живопись и, конечно же, кинематограф. Кино, кстати присоединилось к сюрреалистической волне позже всех, когда поэты и художники-дадаисты уже давно присмирели. В этом кинематографу повезло, поскольку, прежде чем придти в киноакадемии, люди уже давно смирились с новизной сюрреализма, что уж говорить о профессорской среде. Одним из самых первых творений дадаистского кино является «Андалузский пёс» 1929 года режиссёра Луиса Бонюэля. Фильм стал определённой иконой в среде сюрреалистов, по которой меряют все остальные работы. После «Андалузского пса» появилась целая плеяда режиссеров-сюрреалистов, в том числе Жан Кокто. Кокто - это такой серьёзный французский андерграунд, малоизвестный широкому зрителю. Именно Жан Кокто снял одну из главных сюрреалистических картин - «Кровь поэта»

Помните, как в начале я задвинул речь про реинкарнацию древних сюжетов? Так вот, почти всё творчество Жана Кокто построено на древнегреческом мифе об Орфее - музыканте околобожественного происхождения. Кокто обращался к истории Орфея и в стихах, и в живописи и в кино. Так или иначе, скрыто или явно: мотив орфизма у Кокто виден всегда и везде. Фильм «Кровь поэта» не стал исключением. Это история о художнике, путешествующем вглубь самого себя с помощью мира Зазеркалья. Только так можно достоверно описать сюжет, ибо, вы знаете, что произведения сюрреалистов скудны на сюжет (не путать с "высказыванием"). Они разговаривают языком образов, оставляя зрителю место для интерпретации. Именно эти образы и составляют главный зрительский интерес: губы на ладонях, оживляющие статуи, странные, вызывающие пугающие ассоциации, символы и так далее. Чего стоит разнообразие комнат, по которым путешествует главный герой в альтернативной реальности, где дети убивают друг друга снежками, а поэты совершают самоубийства. Так и получается фильм о поэтах, вечном возвращении, иллюзиях и смерти. Эти образы - набор концентрированных эмоций. Вообщем, несмотря на почтенный 90-летний возраст, картина не смотрится устарелой. Определённый налёт винтажа придаёт ей ещё большую сюрреалистичность.

Сейчас «Кровь поэта» часто обвиняют в сходстве с «Андалузским псом», и даже в некотором плагиате. Действительно, с далёкой дистанции может показаться, что характерный стиль обоих фильмов сильно похож. Но так происходит скорее из-за общего сюрреалистического канона-инструментария, нежели из-за реального воровства. Вообщем-то, «Кровь поэта» удивляет совсем иначе, нежели «Андалузский пёс». Жан Кокто, хоть и использует похожие образы, но создаёт совсем другую притчу по атмосфере и наполнению. «Кровь поэта» не использует жестокие приёмы также натуралистично, как фильм Бонюэля, но в чём-то умудряется быть намного смелее и тревожнее. Недаром, Зигмунд Фрейд написал о «Крови поэта» отдельный текст, в котором описал фильм как "человека, за туалетом которого подглядывают в замочную скважину".