«Господствующая экономическая идеология в Казахстане служит интересам 1% самых богатых»
Экономист Куат Акижанов о проблемах казахстанской экономики, их связи с неолиберализмом и возможных решениях
О необходимости изменений в казахстанской экономике последнее время говорят не только оппозиционеры, но и чиновники — в том числе президент. В прошлогоднем послании к народу Касым-Жомарт Токаев объявил о новом экономическом курсе. При этом государство не проводило никаких публичных обсуждений возможных альтернативных экономических моделей.
Masa запускает серию интервью с казахстанскими экономистами разных взглядов. Все они по-своему видят проблемы в экономической политике государства и предлагают различные, порой диаметрально противоположные, решения.
В первом интервью мы поговорили с экономистом Куатом Акижановым. Он рассказал о причинах неравенства в Казахстане, доминирующей неолиберальной модели экономики и ее проблемах, а также о том, почему демократия не может существовать без независимых профсоюзов.
Взгляды и позиция героя могут не совпадать с мнением редакции.
О новой экономической модели Токаева
В последнем послании Токаев использовал такие громкие слова, как новая экономическая модель, новая парадигма экономического развития и так далее. Но, к сожалению, там [новизны] нет.
Есть дежурные слова о том, что цель [экономики] — реальное улучшение жизни людей. Все годы назарбаевского режима нам обещали тоже самое, но реальных улучшений не происходило. «Новая парадигма экономического развития» не отличается от той неолиберальной парадигмы, которая у нас полностью доминирует последние 30 лет.
[В послании] акцент делается на привлечении иностранных инвестиций, создании им всевозможных благ, даже освобождении от уплаты налогов. Извините, об этом еще с начала 1990-х говорят и делают: «Инвестиции иностранные будут, и жизнь будет у нас в Казахстане».
Как подтверждает экономическая история и практика, сами по себе инвестиции не приводят к реиндустриализации и диверсификации экономики. Для этого нужна целенаправленная промышленная политика, которую доминирующая в Казахстане неолиберальная экономическая идеология в принципе не приемлет. Развитие туризма, IT технологий, финансового сектора и «зеленых финансов» в Казахстане не приведут к созданию устойчивой экономики.
Эксперты, которые писали Токаеву программу, выучены проводить только такую неолиберальную экономическую политику, где ничем не ограниченные силы рынка видятся единственным верным путем развития. Эта политика включает либерализацию экономики, дерегулирование, постоянную приватизацию, сокращение бюджетных расходов — я называю это неолиберальной моделью не-развития.
Решение любой проблемы у нас видится в разгосударствлении, в приватизации. Я уже писал в своей статье, что все дискуссии об аварии на шахте имени Костенко сразу свелись к тому, что единственный выход — это смена инвестора. Вопрос не стоит даже о смене формы собственности, национализации. Нет, просто нужно «Раджана поменять на Джона, или на Сергея, или на Талгата», и все. А почему этот инвестор будет лучше? А может он еще хуже будет?
А корень проблемы в том, что у нас средства производства в принципе не принадлежат стране, и это не ставится под сомнение. Это доказательство того, насколько глубоко у нас укоренена неолиберальная идеология. И послание в принципе не могло ничего другого говорить.
О неолиберализме и о том, как он стал доминирующей экономической идеологией в мире
В конце 1980-х, когда стали появляться первые работы о неолиберализме, его относили к экономической сфере. Но сейчас мы, гетеродоксальные экономисты (выступающие с критикой «мейнстримной» экономической теории и предлагающие альтернативные подходы, — прим.ред.) и исследователи в социальных науках, рассматриваем неолиберализм как идеологию, которая охватывает все сферы жизни.
Если брать конкретно социально-экономическую сферу, то под неолиберализмом понимается пакет реформ, который включают экономическую либерализацию, свободную торговлю, маркетизацию и коммодификацию (превращение чего-либо в товар, — прим.ред.) всех сфер жизни — парадигма рыночного обмена для извлечения прибыли должна везде работать. Был такой лозунг: «Меньше государства, больше бизнеса».
Чтобы понять, как неолиберализм стал мейнстримом, нужно обратиться к истории. После Второй мировой войны, впервые за историю капитализма, в западных странах капитал стал очень много отдавать населению, были созданы государства всеобщего благосостояния. Это время называют «золотым веком капитализма». Он связан с подъемом социал-демократической политики: сильными профсоюзами, активной ролью государства, кейнсианской моделью (повышением спроса за счет государства), высокими налогами, контролем за движением капиталов — последнее чрезвычайно важное условие для экономического благосостояния страны.
Если коротко, капитализм более-менее обуздали через контроль и регулирование рынка. Благодаря защите экономических прав рабочего класса появился современный средний класс с постоянно растущей реальной заработной платой и социальной защитой, гарантированной государством.
Примерно в 1970-х годах, [когда] правящий класс понял, что он больше не может с этим мириться, вспомнили неолиберальные идеи, которые разрабатывались с 1940-х годов.
Классическим выразителем неолиберализма в [экономической] теории является Милтон Фридман. В 1976 году он получил Нобелевскую премию за свою теорию монетаризма.
В политической сфере неолиберализм представляют [премьер-министр Великобритании в 1979-1990 годах] Маргарет Тетчер и [президент США в 1981-1989 годах] Рональд Рейган. Во всех мейнстримных СМИ — включая русскоязычное пространство СНГ — где-то с конца 1980-х годов этих политиков романтизировали, представляя эдакими политиками-реформаторами, выразителями прогресса. Приход Тэтчер и Рейгана к власти связан с так называемым «подъемом правых сил» на Западе.
Оба занимались снижением налогов, в первую очередь для богатых и на богатство, подрывом переговорной силы профсоюзов и лоббированием интересов крупного бизнеса. Тэтчер, можно сказать, сломала хребет профсоюзному движению Великобритании в 1980-х.
В результате, к концу 1990-х и началу 2000-х, уровень неравенства, именно в распределении богатства, достиг такого же уровня, каким он был до и во времена Великой депрессии, в межвоенный период (между Первой и Второй мировыми войнами, — прим.ред.), и в период так называемого «позолоченного капитализма» конца 19 века. В это время 1% населения США контролировал до 50% всего богатства страны.
На мировом уровне, во многих странах, сейчас прослеживается такая же тенденция. И в Казахстане, и в России, и в США. Мы сейчас вернулись в эпоху «позолоченного капитализма» конца 19 — начала 20 века.
О подмене понятий в неолиберальной идеологии
Это такая очень конъюнктурная идеология, очень гибкая. Они [сторонники неолиберальных идей] очень искусны в использовании различных эвфемизмов. Говорят: «гибкий рынок труда», «привлекательный инвестиционный климат для страны», «сбалансированный бюджет», «индивидуальная ответственность граждан».
Гибкий рынок труда — это когда «нагибают» своих рабочих через ограничение профсоюзного движения, чтобы им платили не больше, чем в Бангладеш, например. Привлекательный инновационный климат — это когда иностранные инвесторы не платят налоги. Сбалансированный бюджет — это когда сокращают расходы на науку, культуру, поддержку социальной инфраструктуры, чтобы не было бесплатных завтраков в школе, а то «иждивенцев и паразитов наплодили вокруг». Зато бюджетные деньги во времена участившихся финансовых кризисов выделяют на спасение частных банков. Индивидуальная ответственность — это когда вы имеете очень мало [базовых] прав, и вынуждены платить за здоровье, за свою учебу. Неолиберализм перекладывает проблемы с общества на индивида.
Наиболее успешно неолиберальные реформы проводили правые режимы и диктатуры. Но феномен неолиберализма в том, что и демократические режимы поддались обаянию этой идеологии благодаря непрестанной капиталистической пропаганде и мифах об опасности высоких госрасходов, вредности государственного вмешательства, эффективности нерегулируемых рынков и бюджетной дисциплине.
Классический пример — Аргентина. После того, как [в конце 1980-х] диктатура сошла на нет, демократический режим стал проводить эту же [неолиберальную] политику. Или Южная Корея, которая демократизировалась в 1995-1997 годах, и государство продолжило про-рыночные реформы.
И это та же Россия и тот же Казахстан: у нас после 1991 года между свободным рынком и демократией стоял знак равенства. Мы полностью повторили то, что Фридман в своем политическом манифесте «Капитализм и свобода» написал в 1970-х: «Если вы хотите демократию и свободу, вы должны идти по капиталистическому пути развития».
Но есть другие примеры. Например, в топ стран [по благосостоянию населения] всегда входят Дания и Швеция, которые противостоят навязыванию неолиберального капитализма и где кроме экономического роста, инновационности, эффективной промышленности, на очень высоком уровне такие показатели, как продолжительность жизни и социальная защита.
В 1990-е [на постсоветском пространстве] все левые, социалистические идеи были абсолютно маргинализированы, потому что ассоциировались с Советским Союзом и ГУЛАГом. И теперь господствующая экономическая идеология в Казахстане служит классовым интересам 1% самых богатых.
О том, как неолиберальная идеология легитимизирует себя через сходство с точными науками
Неолиберальная идеология такая успешная, потому что, в отличие от других идеологий, она преподносит свои постулаты и догматы как нечто естественное, присущее человеку. То есть что рынок — это естественно, а свобода человека заключается в свободе торговли.
В современном мире наука играет роль легитимизации какого-либо феномена. В прошлые века таким главным институтом являлась религия. «Я господин, а вы крестьяне, поэтому должны мне платить» — это Бог так сказал. С тех пор в сознании людей ничего особенно не изменилось.
Неолибералам было важно показать, что их теория научно обоснована. Им очень помогла неоклассическая экономическая школа (эта теория исходит из представления о том, что действия человека основаны на максимизации дохода (пользы) и минимизации затрат, — прим.ред.), которая оперирует математическими моделями.
Экономика как отдельная наука появилась только в конце 19 века. До этого существовала политическая экономия. Это важное отличие. Потому что, начиная со Смита и Маркса и кончая Шумпетером и Кейнсом, было понимание, что экономика — это социальная наука и она не отделена от политики. Это не физика и не математика, где есть [универсальные] законы. И сама политическая экономия рассматривала не только вопрос эффективности, но и социальные вопросы: как распределяется капитал в обществе, что такое рента, почему капиталист получает столько-то, а крестьянин столько-то.
В конце 19 века в экономическую науку пришли люди с физическим и математическим бэкграундом. Они разработали теорию равновесия: якобы в обществе есть равновесие, которое можно достигнуть — баланс спроса и предложения.
И эту мета-теорию распространили почти на все сферы жизни. Среди ее следствий — теория о том, что существует «естественный» уровень безработицы. То есть если в обществе достигнут определенный уровень безработицы, то столько-то безработных и должно быть, ничего с этим делать не нужно.
Неоклассическая экономика сейчас ассоциируется с мейнстримом. Но мы должны понимать, что это всего лишь одна из экономических школ и на самом деле их много: есть марксистская, кейнсианская, шумпетерианская, социалистическая и так далее. Сейчас это понимание стерлось, а единственно верной школой считается неоклассическая.
О неолиберальных экономистах Казахстана и России
В книге [о неолиберализме в Казахстане], которую я сейчас пишу, я выбрал два главных объекта критики: казахстанского экономиста Арыстана Есентугелова и российского экономиста Сергея Гуриева.
Книги Есентугелова являются выразителями оголтелого рыночного фундаментализма. В русскоязычном пространстве с таким взглядом на экономику ассоциируется Гуриев. Одна из широко растиражированных его книг называется «Мифы экономики». Главная идея этой книги — разоблачить якобы мифы о «неправильном» экономическом управлении. Например, о том, что протекционизм нужен экономике развивающейся страны; что свободная торговля разрушает национальную индустрию и на самом деле служит интересам развитых стран; что профсоюзы защищают права рабочих от грабительского капитала и т.д.
Он пишет обо всем этом относительно просто, порой намеренно упрощая и открыто игнорируя факты из истории экономического развития. Это такой «катехизис» неолиберальной экономической практики для технократов, служащих транснациональному капиталу и компрадорской буржуазии (предприниматели-посредники между национальным рынком развивающейся страны и иностранным капиталом, — прим. ред.).
И вот все читают эти книги, восхищаются и говорят: «Как было бы хорошо, если бы наши министры читали эти книги». Но они-то как раз эти книги читают, учились по этой же [неоклассической] школе. В абсолютном большинстве стран бывшего СССР, включая Казахстан и Россию, нет профсоюзного движения, мы присоединились к ВТО и выполняем все нормы, ограничивающие трудовые права, но защищающие иностранных инвесторов. У нас отсутствует контроль за движением капиталов и практикуется консервативная денежно-кредитная политика, выгодная банкам, но не национальной промышленности.
По невежеству — и чтобы придать благородный ореол нашим реформаторам, выходцам из Высшего экономического совета при президенте РК — их называли «младотурками». Но последние были прогрессивными националистами, которые создавали национальную экономику новой независимой Турции после падения Османской империи и защищали ее от империалистических держав.
А наши казахстанские неолибералы — Кажегельдин, Марченко, Келимбетов и прочие — получали статуэтки от международных банкиров за то, что встроили Казахстан в международную капиталистическую архитектуру. За это их в Wall Street Journal превозносили, писали, какую правильную политику они проводят, что они свои страны богатыми сделали, а на самом деле 1% правящего класса. Сам Назарбаев в бытность президентом ежегодно посещал форум в Давосе — неофициальную штаб-квартиру глобального капитализма.
Здесь есть еще один тонкий момент. Все эти экономисты называют себя либеральными, выступают за свободу торговли. А наша культура, наша идеология так сформировались, что, если ты их критикуешь, тебе говорят: «Ты что против свободной экономики? Ты что против свободы человека?». Нам психологически трудно критиковать тех, кто использует слово «свобода».
Сейчас, особенно в России, многие из них оказались преследуемыми, вынуждены были уехать, тот же Гуриев. Но долгие годы они были встроены во власть, работали в университетах, занимали высокие должности. И в принципе, по своим экономическим взглядам, Гуриев мало чем отличается от той же Набиуллиной, главы российского центробанка.
О том, как связаны авторитаризм, демократия и неолиберализм
Неолиберальные мыслители, такие как Фридман, Хайек и фон Мизес, очень искусно построили дихотомию страшного государства и коллективистских идеалов, которые нарушают права индивида — и рынка, который олицетворяет индивидуальную свободу.
Но после того как Назарбаев и Ельцин разогнали независимые парламенты в [Казахстане и России], которые представляли серьезный противовес и контроль за действиями исполнительной власти, у этих президентов руки полностью развязались руки. Их технократы начали реструктуризировать экономики в интересах компрадорской буржуазии и транснационального капитала.
Фридман писал хвалебные письма Пиночету за то, что тот провел «шоковую терапию», приватизировал пенсионную систему и индустрию меди, главный ресурс страны. А помогали ему в этом «чикагские мальчики» — экономисты из Чикагского университета, которых по «просьбе» ЦРУ подготовил Фридман.
Интересно, что военные Чили сразу предупредили Пиночета, что на них будет распространяться солидарная система социалистической модели Альенде (президент Чили, свергнутый в результате военного переворота, организованного Пиночетом, — прим.ред.), а не новая частная пенсионная система — они знали ей цену.
Это очень удобно для либеральных экономистов [таких как Гуриев и Есентугелов], которые придерживаются некоторых диссидентских взглядов, критиковать авторитарные постсоветские страны за недостаточность реформ: центробанк недостаточно независимый, свободная торговля недостаточно свободная, приватизацию неправильно провели. И связывают это с тем, что у нас государство — до сих пор огромный Левиафан.
Парадокс в том, что сегодня государство перестало быть главным врагом неолиберализма, а стало его союзником. Назарбаев сделал в Казахстане неолиберальное технократическое государство. У нас произошла абсолютная деполитизация и деидеологизация социально-экономических вопросов. У нас все решает узкий круг так называемых экспертов.
Кстати, в Аргентине и в Чили диктаторские хунты проводили реформы шоковой терапии, которые Рейган и Тэтчер более мягко провели через подавление профсоюзного движения и его делегитимизацию. Как это происходило, очень хорошо показано в фильме Стоуна «Уолл Стрит». Например, в 1981 году Рейган своим указом уволил более 11 тысяч авиадиспетчеров после того, как они объявили забастовку.
У нас тем же самым занимались Ельцин и Назарбаев, которые вообще-то демократами считались в 90-х годах. И многие наши либералы тогда говорили: «О, нам нужно такие реформы провести, как [чилийский диктатор] Пиночет». Они также поломали хребет профсоюзному движению, что во многом и привело к деполитизации и деидеологизации экономики. Они уничтожили те социал-демократические институты, которые и должны заниматься политизацией социально-экономических вопросов.
О проблемах казахстанской экономики и о том, как их можно решить
Проблемы в экономике у нас остаются теми же. То есть это недиверсифицированная экономика (под диверсификацией понимают развитие разных отраслей экономики, — прим.ред.) и колоссальная зависимость от экспорта природных ресурсов, которые еще и не нам принадлежат — львиная доля прибыли уходит в частные руки, а частный капитал очень часто превращается в транснациональный за счет перевода в офшоры. Это очень хорошо известная проблема — «проклятие ресурсов». Для нас нефть, газ и другие природные ресурсы стали не божественным благословением, а экскрементами дьявола.
Неолиберальная идеология легитимизировала политику привлечения иностранных инвесторов и привела к сакрализации частной собственности.
Это все привело к тому, что еще в 1950-1960-х годах объяснила теория зависимости (согласно этой теории, экономическая отсталость развивающихся, «периферийных» стран — следствие того, что их ресурсы и капитал перетекают в богатые страны «центра», — прим.ред.). Бедность населения стала расти, заработные платы стали низкими, что выгодно иностранным инвесторам. На идеологическом и правовом уровне у нас произошла легитимизация неравенства. То есть к неравенству стали относиться как к само собой разумеющемуся. Я считаю, что это результат мировой экономической архитектуры, где мы заняли место периферии.
Говоря коротко, наши проблемы — бедность, неравенство, деиндустриализация.
Я всегда говорил, что нам нужно ответить на четыре вопроса — и мы этого не делаем 30 лет. Их все менеджеры знают: в какой ситуации мы находимся, как мы в нее попали, где мы хотим оказаться и как туда добраться.
Мы только-только начинаем осознавать, где мы находимся, признавать какие-то проблемы. Теперь нужно ответить, как мы здесь оказались. Это произошло, потому что мы выбрали неолиберальную модель «неразвития».
Нам нужно понять, какую экономику мы хотим построить и какие задачи она должна решать. С 19 века начала развиваться мысль, что экономика должна помогать перераспределять ресурсы [между различными слоями общества], повышать благосостояние общества. И с этим, по крайней мере на словах, вроде бы все согласны: и Токаев, и Путин.
Значит речь об эффективном использовании ресурсов, и стоит задача диверсификации экономики. А это в том числе поможет нам присоединение к странам, которые ответственно относятся к климатическим изменениям.
Исторически богатые страны, которым удалось построить государства всеобщего благосостояния — это те страны, которые проводили промышленную политику и она была приоритетом. И с тех пор ничего не изменилось. А все эти новомодные темы про информационный век и сервисную экономику — это отвлекающий маневр.
Швейцария и Сингапур обычно ассоциируются с шоколадом, туризмом и финансовой сферой, их приводят в качестве примера постиндустриальных экономик. На самом деле эти страны занимают соответственно первое и второе место в мире по индексу объема промышленного производства на душу населения. Мы этого не видим, так как их промышленность производит товары высшей категории, то, что называется «средства производства»: высокоточное оборудование, станки, специальные химикаты.
О том, какая демократизация нужна Казахстану
Великая трагедия успеха неолиберальной идеологии заключается в том, что она всегда прикрывалась мантией свободы и демократизации. А правда в том, что неолиберальные реформы проводились как в диктатурах, так и в демократических странах.
Сейчас, в пост-неолиберальную эпоху, неолиберализм привел не только к разрушительным последствиям в социально-экономической сфере (рост неравенства и бедности, деиндустриализация), но и стал величайшей угрозой демократии.
Дело в том, что сейчас либеральная демократия сменилась плутократией (политический режим, при котором власть находится в руках нескольких групп богатых людей, — прим.ред.). Классический пример — это США, где существенной разницы между республиканской партией и демократической нет, особенно в сфере экономики.
Как я уже говорил, в Аргентине и Южной Корее авторитарные режимы проводили жесткие неолиберальные реформы, шоковую терапию, а демократические режимы продолжали эти реформы. И сейчас в Аргентине вообще все перевернулось с ног на голову: к власти пришел не просто либеральный экономист, а либертарианец, который помимо экономических реформ ужесточил правила проведения митингов и наказания для протестующих.
Поэтому нам надо работать не столько над либерализацией политического поля, сколько над усилением демократических институтов, к которым относятся и профсоюзы. У нас были примеры, когда в 1990 годах, до принятия авторитарной конституции 1995 года, в Казахстане в забастовочном движении шахтеров участвовали до одного миллиона человек. И властям тогда приходилось считаться с ними и идти на уступки.
В Казахстане может наступить либеральный порядок, вместе с Назарбаевым уйдет и Токаев. Но когда политические представители придут к власти, не факт, что они поддержат профсоюзы, а не продолжат текущий экономический курс и не станут новой плутократией.
Нашей целью должна стать экономическая демократия — равный и справедливый доступ к средствам производства, социалистические методы перераспределения и выравнивание доходов через прогрессивное налогообложение, де-олигархаизацию и национализацию экономики. Помните один из лозунгов шведских социалистов: «Демократия не должна останавливаться у ворот завода!».
Автор: Виктор Край