Шут Балакирев

Петр с детства привык к шутам и карликам, являвшимся неотъемлемой частью придворного быта. Шутами зачастую становились выходцы из верхушки русского общества. Разумеется, это были отнюдь не самые умные, даровитые и трудолюбивые представители боярства. В выборе шутовской должности ими руководило стремление получать жалованье за дурачества, обжорство, пьянство и другие приятные для многих людей занятия. А работы, по существу, никакой — только изобретай побольше глупостей и старайся выглядеть посмешнее. Но среди царских шутов были и люди умные, образованные, мало в чем уступающие известному персонажу романов Александра Дюма «Графиня де Монсоро» и «Сорок пять» Шико — типичному порождению западноевропейского придворного быта. Такие шуты славились умением под видом скоморошества говорить монархам не всегда приятную правду. Вероятно, подобные «дураки» новой генерации впервые появились при русском дворе со времен царя Алексея Михайловича, не чуждого европейским веяниям. Такие шуты были и у Петра Великого.

Один из них — князь Юрий Федорович Шаховской. Он не был штатным шутом, занимал достаточно важные государственные посты. Будучи царским стольником, он исполнял поручения в сфере ведения Монастырского приказа под началом боярина И. А. Мусина-Пушкина. А в штате ингерманландского (с 1710 года — санкт-петербургского) губернатора А. Д. Меншикова он носил высокий титул ближнего боярина(269). Но на частых пирах, маскарадах и кутежах Петра он играл роль шута. По отзыву князя Б. И. Куракина, Шаховской «был ума немалого и читатель книг, токмо самый злой сосуд и пьяный, и всем злодейство делал с первого до последнего. И то делал, что проведовал за всеми министры их дел и потом за столом при Его Величестве явно из них каждого лаевал и попрекал всеми теми их делами, чрез который канал Его Величество всё ведал»

Заметной фигурой в шутовском окружении Петра I являлся Вимени или, как его еще называли, Выменка. Настоящее имя этого выходца из Франции осталось неизвестным. Он был зачислен в придворный штат специально на должность шута и получил от государя шутовской титул «кардинала и принца де Вимене, короля Самоедского». Его прозвище возникло из выражения «вы меня» — любимого присловья потешного «принца», искаженного иностранным акцентом. Вимени происходил из знатного французского рода и за резкие суждения много лет провел в Бастилии, отчего на него временами находило помешательство. По словам иностранных послов, он много путешествовал, обладал обширнейшими познаниями и порой разговаривал так разумно, что его речь, демонстрировавшая тонкую наблюдательность, по занимательности не уступала беседе самого умного человека. Царю он нравился своими идеями, то сумасбродными, то благоразумными. Петр ценил его очень высоко

Вимени умер от перепоя во время святочного славления в январе 1710 года. Его похороны были великолепны и в то же время не лишены шутовского оттенка. Петр I, князь А. Д. Меншиков, генерал-адмирал Ф. М. Апраксин, его брат казанский генерал-губернатор П. М. Апраксин, канцлер граф Г. И. Головкин, вице-канцлер П. П. Шафиров и другие важные лица, одетые в черные плащи, провожали покойного, сидя на самоедских санях, запряженных северными оленями и с самоедами на запятках. Покойник был отвезен в католический храм в Немецкой слободе, где его отпевал иезуит. «Трудно описать, — отметил Юст Юль, — до чего смешон был этот похоронный поезд как на пути в церковь, так и по дороге обратно».

К числу любимых шутов Петра I относился португалец Ян Д'Акоста, который в источниках чаще именуется Лакоста (см. портрет). По мнению большинства современников, он происходил из семьи португальских крещеных евреев. Французский консул Анри Лави пишет, что он «родился в Сале в Берберии от родителей-испанцев»(276). Сале, находящийся ныне на территории Марокко, в то время был большим западноафриканским портом. Неудивительно, что молодость Лакосты прошла на морском берегу.

Лави сообщает, что Лакоста был привезен в Россию в 1717 году гамбургским резидентом Петра I. В ту пору будущему шуту было уже около пятидесяти лет. Французский консул отметил, что он «говорит на нескольких европейских языках», «пользуется большою милостию и сопровождает царя повсюду; он большой говорун и часто острит, чтобы позабавить царя».

Неизвестный художник - Портрет Якова Тургенева, шут Петра I.

Петр I выделял Лакосту из свиты своих шутов и, как полагают исследователи, назначил его главным в ней. С ним царь мог даже вести юмористические дискуссии, в том числе на богословские темы. Один такой случай отражен в дневнике голштинского камер-юнкера Берхгольца: «Я услышал спор между монархом и его шутом Ла-Костой, который обыкновенно оживляет общество… Дело было вот в чем. Ла-Коста говорил, что в Св. Писании сказано, что "многие приидут от Востока и Запада и возлягут с Авраамом, Исааком и Иаковом"; царь опровергал его и спрашивал, где это сказано. Тот отвечал: в Библии. Государь сам тотчас побежал за Библиею и вскоре возвратился с огромною книгою, которую приказал взять у духовных, требуя, чтобы Ла-Коста отыскал ему то место; шут отзывался, что не знает, где именно находятся эти слова, но что может уверить его величество, что они написаны в Библии. "Всё вздор, там нет этого", — отвечал Петр по-голландски». Продолжения дискуссии Берхгольц не слышал, поскольку отвлекся на проходивших мимо царицу и царевен. Но он все-таки поинтересовался этим вопросом у знатоков Священного Писания. «Меня уверяли, — писал камер-юнкер, — что Ла-Коста прав, что приведенные им слова действительно находятся в Библии, именно у Матфея, гл. 8, ст. 11 и 12»(279).

Народные предания превратили в любимого шута Петра Великого Ивана Алексеевича Балакирева , однако это не совсем соответствует истине. Официально шутом он стал намного позже, в царствование Анны Иоанновны.

В.А. Якоби. "Шуты при дворе императрицы Анны Иоанновны".

В 1830-х годах в России появились "Анекдоты о шуте Балакиреве". То, что называется "Анекдотами о шуте Балакиреве», не имеет никакого отношения к петровской эпохе и личности И. А. Балакирева — известного шута Анны Ивановны.
Исследователи считают, что в основу их положен сборник немецких рассказов о проделках средневековых шутов. Сборник имел широкое хождение в Европе и был переведен на русский язык еще в конце XV11I века, однако новую жизнь в России он получил после того, как какой-то ловкий литератор переписал «Анекдоты», введя в них некоторые реалии петровской (точнее — российской) действительности и связав «Анекдоты» с именем Балакирева. В той среде, которую ныне принято называть «широкими читательскими массами», «Анекдоты» пользовались огромной популярностью:

только за первые пятьдесят лет они были изданы не менее семидесяти раз. Можно думать, что они были в числе самых читаемых народных изданий и вместе с лубками их развозили с ярмарок по всей России.

Судьба же реального Ивана Алексеевича Балакирева весьма примечательна. Он родился в 1699 году в дворянской семье и уже в ранней юности подобно всем дворянским недорослям был взят на воинскую службу в Преображенский полк, в обязанности которого входила и охрана императорской семьи и дворцов. Каким-то образом преображенец сумел проявить себя, и вскоре его зачислили в штат придворных служащих. Зацепившись за самую низшую ступеньку служебной лестницы придворного ведомства, ловкий, умный и, как говорили о таких людях в XVIII веке, «пронырливый» Балакирев приобрел расположение влиятельных персон при дворе, среди которых его особенно жаловал камергер и тогдашний фаворит императрицы Екатерины — жены Петра I — Виллим Монс, Через посредство Балакирева, исполнявшего роли и шута, и ездового, и посыльного — одним словом, «своего», «ближнего» человека, Виллим Монс, типичный временщик да еще к тому же взяточник, обделывал свои неблаговидные дела. Когда в 1724 году началось следственное дело Монса, закончившееся быстротечным следствием, судом и казнью, Балакирев оказался в числе важных свидетелей, за содействие Монсу в его махинациях получил 60 ударов батогами и был сослан на каторгу.

Однако вскоре, с приходом в 1725 году к власти Екатерины I, он был освобожден, и императрица, не забыв услуг доверенного своего фаворита, пожаловала его прапорщиком Преображенского полка. Однако сделать военную карьеру ему не удалось, и во времена Анны Ивановны его зачислили в штат шутов, которых, как известно, было у императрицы весьма много. 

Мы привыкли к известному стереотипу: сидящий у подножия трона умный шут в форме прибауток кого-то «обличает» и «разоблачает». Конечно, доля правды в этом есть, но все же в реальной жизни было много сложнее — шутов держали вовсе не для того, чтобы они «колебали основы». Шуты были непременным элементом института «государственного смеха», имевшего древнейшее происхождение и сложную структуру. Связка «повелитель — шут», в которой каждому отводилась своя роль, была традиционной и устойчивой во все времена. Для всех было ясно, что шут — не дурак, что он исполняет определенную «должность» с четко обозначенной границей в отношениях с различными людьми. В правила этой должности-игры входили и известные обязанности, и известные права. Защищаемый древним правилом: «На дураке нет взыску», он действительно мог сказать что-то нелицеприятное, но мог за это и пострадать, если выходил за рамки, установленные повелителем, В системе неограниченной власти роль такого человека, имевшего доступ к властителю, была весьма значительна. Оскорблять шута опасались, ибо считалось, что его устами может говорить повелитель.

Петр I проходит через русскую историю, окруженный не только талантливыми сподвижниками, но и пьяными, кривляющимися шутами, многие из которых принадлежали к верхушке дворянства. Датский посланник Юст Юль вспоминает одну из типичных вечеринок царя.

«Было при нем несколько бояр и князей, которых он держал в качестве шутов. Они орали, кричали, дудели, свистели, пели и курили в той самой комнате, где находился царь... В числе их были и два шута-заики, которых царь возил с собою для развлечения: они были весьма забавны, когда в разговоре друг с другом заикались, запинались и никак не могли высказать друг другу свои мысли... После обеда случилось, между прочим, следующее происшествие. Со стола еще не было убрано. Царь, стоя, болтал с кем-то. Вдруг к нему подошел один из шутов и намеренно высморкался мимо самого лица царя в лицо другому шуту. Впрочем, царь не обратил на это внимания».

Вот примерно из такой компании и был Балакирев. Как шут он ничем особенным не отличался и, по-видимому, своей известностью был обязан исключительно истории с Монсом.

Зато литературная судьба его оказалась более счастливой. В «Анекдотах» он предстает перед читателем как ловкий, остроумный, находчивый человек, который может при необходимости «отбрить» хама, развеселить общество, найти оригинальный выход из затруднительной ситуации. По-видимому, именно это и привлекло внимание читателей к образу шута Балакирева. Конечно, сейчас «Анекдоты» читаются не так, как в прошлом: мы подходим к ним, скорее, как к литературному памятнику прошедшей эпохи, хотя некоторые новеллы и сейчас .не оставляют нас равнодушными. И наконец, самое важное. Читая «Анекдоты» , мы не только улыбаемся проделкам ловкого шута, но и жалеем его.

В одной из новелл рассказывается, как шут, спасаясь от разгневанного повелителя, прячется под шлейфом Екатерины. Это значит, что слово — единственное оборонительное, но очень хрупкое оружие шута — ему не помогло, шутка была не так понята, правило: «На дураке нет взыску» — не сработало и знаменитая дубинка нависла над головой Балакирева. Мы видим из «Анекдотов», как долго подчас разрабатывает Балакирев целую систему действий и тирад, и все это для того, чтобы вывести великого царя из мрачной задумчивости, которую необходимо срочно развеять, ибо иначе достанется «на орехи» всем окружающим. И хотя «А некдоты» воспроизводят ситуации, типичные для быта дворов монархов всех времен и народов, все же — вольно или невольно — составитель «Анекдотов» отразили ту атмосферу, которая была характерна для двора Петра. Страшный гнев самодержца — отца Отечества, который один только знал пределы своей власти и своего всевластия, был печальной и неизбежной реальностью времен, в которых жил реальный Балакирев и действовал его вымышленный образ.

По указу Екатерины I, Балакирев получил право владения бывшими имениями касимовских царей, чин поручика лейб-гвардии, и титул «царя касимовского». В 1740 году Балакирев отпросился в деревню и, воспользовавшись смертью Анны, решил сменить профессию шута на более спокойное занятие землевладельца. Надо думать, что к этому времени он не был беден.

Умер Иван Балакирев  в 1763 году там же в Касимове. Его могила находится за алтарем Георгиевской церкви. 

Изданное под его именем К. А. Полевым «Собрание анекдотов Балакирева» является собранием шуток и анекдотов, принадлежащих разным лицам. Они позаимствованы из сборника шутовских острот разных стран, переведенного с немецкого языка Васильевым еще в 1780 году. «Собрание анекдотов Балакирева» впервые издано в 1830 году, в XIX веке переиздавалось более 70 раз.

Имя Балакирева стало нарицательным для всякого весельчака, балагура и т. д. Видимо, этому способствовала сама фамилия — Балакирев, созвучная глаголам «балагурить», «балакать» (диалект.), то есть болтать, говорить.

Почитать некоторые Анекдоты можно тут

источники
http://mikvik.ru/text/Balakirev.htm
http://www.peoples.ru/state/comedian/ivan_balakirev/
http://statehistory.ru/books/Povsednevnaya-zhizn-Petra-Velikogo-i-ego-spodvizhnikov/28#ill_men_of_motley

----

А я вам напоминаю еще одну историческую личность - Иван Петрович Кулибин