Разговор о книгах, потреблении новостей и восприятии происходящего
Александр Карпюк — журналист родом с Украины, где работал в новостной журналистике до 2014 года, а сейчас живет в Москве. У него есть книжный «Полка» (в этом году магазину исполнилось 8 лет), а ещё книжный клуб, где Александр знакомит читателей с необычными авторами, предлагает взглянуть на привычные вещи по-новому, и куда иногда приходят даже сами авторы обсуждаемых книг. Мы поговорили о потреблении новостей и правильном восприятии происходящего, о том, как на наших глазах меняются запросы российского общества, о молодежи в провинции и трудностях развития своего дела в небольшом городе. Ну и конечно, о книгах.
О: Начнём с вопроса о тебе. Как ты понял, что литература и журналистика — это то, с чем ты хочешь связать свою жизнь?
Это случилось лет в 15, больше половины моей жизни назад, мы сели с мамой на кухне и начали думать, чем я могу в принципе заниматься. Мама у меня человек творческий, хотя всю жизнь работала медсестрой. Она сказала: давай попробуем выявить твои сильные и слабые стороны, мы сделали два столбика и стали методом исключения думать, кем я могу работать. Вышли на 2 сферы — журналистика и театр. От театра я сразу отказался, потому что вокруг не было нормальных учебных заведений. Поступил на журфак и не пожалел. Кроме того, что теперь никому его не рекомендую, потому что это профанация вне зависимости от университета.
Я выпустился в Запорожье в 2010 году и проработал в информационной журналистике около 5 лет: был корреспондентом, редактором на сайте, готовил фоторепортажи, писал лонгриды. В 2014, когда начался этот политический и общественный «дурдом» на востоке Украины, я понял, что надо заниматься чем-то более полезным. Мы с женой переехали в Нижний Новгород, где я открыл книжный. Ему как раз исполняется в этом году 8 лет. Книжки — это лучше, чем новости, чем статьи.
О: То есть ты был в самой гуще новостной повестки, когда усугублялась политическая ситуация на Украине?
Да, но мне это не очень понравилось. Находиться в центре новостей не очень приятно. Новости — это фастфуд. Но вы не можете постоянно есть бургеры, вам станет плохо рано или поздно. Если вы не хотите умереть ментально и эмоционально, вам лучше есть что-то другое. Даже сами журналисты часто сами признают, что новости бесполезны по своей сути. Оттого, что вы что-то узнаете, ничего не меняется, вы не получаете никакой личной пользы.
У Ги де Мопассана есть эпизод из «Милого друга», когда парень начинает работать во французской газете. Редактор зовет его на событие сделать репортаж — какой-то саммит, приехали шишки. Они выходят из редакции, заворачивают за угол и вместо саммита идут в кофейню. Парень удивляется: «А как же событие?». А редактор говорит: «Да я и так знаю, что они скажут. Давайте просто поедим, я что-нибудь напишу, и все будет нормально». На самом деле так это и работает. Новости — это эмоции в первую очередь: нагнетание, радость, гнев, раздражение, умиление. Если вы видите новость о том, что спасли кота недалеко от Кропоткинской, вы умилитесь и обрадуетесь. Узнаете, что кота сбили — плохо, грустно, но что делать. И там, и там — пользы ноль.
О: Но все-таки узнавая новости в конкретном регионе и городе, ты можешь понимать, как меняется ситуация, настроения в обществе, видеть общую картину.
Когда я начинал работать в журналистике, не было нормального мобильного интернета, и люди не могли читать с телефонов. Если хотели узнать новости — заходили в компьютер или покупали газету. Сейчас потребление изменилось, и люди стали немного «сумасшедшие». Мы дошли до того, что последние года полтора-два все пропагандируют отказ от постоянного скроллинга — пролистывания лент новостей. То, что ты говоришь — скорее визионерская история, к этому склонны немногие люди. Немногие могут сложить пазл из многочисленных фрагментов в единую картину. Большинство читают однотипные СМИ, далеко не всем приятно читать противоположное мнение.
Объективность в СМИ — это миф, а сейчас тем более. Как и во время любых боевых действий сегодня в новостной повестке максимальный градус накала. Правду вы не узнаете, никто ее не узнает. Более того сейчас ее очень легко можно удалить. Один клик — и все, источника информации нету.
Л: Офлайн «Полка» находится в Нижнем, в городе, который сейчас активно развивается, привлекает молодежь, новые проекты. Один из них — твой книжный. Почему ты выбрал именно этот город?
Всё просто: мы выбрали ближайший город-миллионник к Москве. Москва сложная для старта любой инициативы, когда есть не так много денег. Нижний Новгород — это красивый купеческий город с двумя реками, Волгой и Окой, недавно праздновал 800 лет. В его развитие вкладывают много денег, сил и ресурсов. При этом он очень медлительный, консервативный. В Нижнем нет развитого рынка труда для молодых креативных ребят. Многие уезжают работать в столицу. Процентов 30% читателей «Полки», с которыми мы успели познакомиться, в итоге уехали. Было сложно, я несколько раз думал всё это бросить. Это не ирония, я хотел закрывать «Полку» раз десять точно.
О: В Нижнем есть постоянная молодежная тусовка?
Есть, но самое смешное, что за 8 лет существования «Полки» я их всех знаю. И они почти не меняются, — это самое жуткое. Мы как-то с одним товарищем считали, сколько потенциально нужно убрать лидеров культурного движения, чтобы город остановился в развитии — всего лишь 10 человек. Они переедут, и культурная жизнь города изменится. Так не должно быть. Должна быть преемственность, рост общекультурного фонда. Он происходит, но давайте честно, кто будет за довольно смешные деньги заниматься таким неблагодарным делом? Обычно у людей параллельно 3-4-5 проектов, потому что с 1 проектом в Нижнем не проживешь. Там не такие зарплаты как в Москве. И плюс все медленно, очень вальяжно. Если хотите замедлиться, вести полукупеческий образ жизни — поезжайте.
О: В «Полке» представлены достаточно редкие книги, как ты их выбираешь? И почему ты позиционируешь свой магазин, как независимый?
Независимый книжный подразумевает, что у меня нет особых маркетинговых показателей и плановых продаж, которые нужно выполнять. Я независим от конъюнктуры рынка, и могу себе позволить не привозить Пелевина, например. Любой сетевой магазин обязан это сделать. Я знаю вкус своих читателей. В «Полке» любят книги о кино, журнал «Сеанс», например, нон-фикшн, философию. Что-то читаю сам, и есть издательства, которым доверяю.
О: Кстати, что думаешь о Пелевине?
Года с 2015 перестал читать. «Чапаев и Пустота» еще можно почитать. А сейчас это уже миф, а не писатель, — исключительно ремесленническая история, маркетинговый проект. Учебник по социологии в художественной форме, мне-то это зачем? Это скучно, я и так примерно понимаю, что происходит.
О: Расскажи о своих любимых авторах? Ты знаешь таких, которые не очень популярны. Кого порекомендуешь?
Мне кажется, у меня профдеформация. Из классиков я люблю Фолкнера — в русскоязычном сегменте многие не оценили, что это один из величайших писателей. Его хорошо перевели на русский, что важно. Повесть «Медведь» советую читать всем.
Я обожаю Кортасара — из всего корпуса латиноамериканских авторов это мой любимчик, которого я открываю и могу просто тонуть. Ещё Борхес. Маркеса не очень люблю. Из японцев — люблю Акутагаву, есть премия его имени в Японии. Люблю Кавабату. Говоря о русской литературе, большая боль, что есть корпус текстов, которые остались под спудом во времена развала Российской империи. Там были интересные модернистские авторы: Сологуб, Белый и другие.
Нравится повесть «Степь» Чехова, это эталонный текст, он не совсем чеховский. Модернизм на русский манер, я кайфовал, когда перечитывал. Еще Газданов — это русский эмигрант, работал в Париже грузчиком, на автозаводе. У него хорошая повесть «Призрак Александра Вольфа». Набоков, но у меня с ним сложно. Начал читать с «Пнина». У Набокова все ради языка и конструирования. Из вечного батла, Толстой или Достоевский: раньше мне нравился Достоевский, сейчас возвращаюсь к Толстому, хочу перечитать «Анну Каренину».
О: Ты регулярно ведёшь книжный клуб при храме Антипы Пергамского в Москве, в котором состоит более 300 человек. Интересно, что ко встречам не нужно готовиться заранее, и участники читают и обсуждают отрывки на месте. Как ты выбираешь материал? Хочешь познакомить с автором или какую-то идею подать?
И то, и другое. Хочу познакомить с автором, и чтобы это было не совсем его искаженное восприятие. Многие замечали, что я верчусь вокруг плеяды мыслителей одного толка. Мы берем 20 век, традиционно интересных людей, которые нестандартно смотрят на привычные вещи. Например, Пруст — классический модернист, в «Памяти убитых вещей» он так раскрывает свое восприятие архитектуры, что это просто космос. После чего хочешь каждый камень в здании рассмотреть. Прочитывая Танидзаки «Похвала Тени», ты по-другому относишься к свету и тени. Прочитывая Бибихина, крошечную книжку про мир, пытаешься напрячься, понять, что такое мир, как явление, как концепт. Цель, чтобы все мы немного пошевелились, подумали.
Л: Если бы на твоей книжной полке могло стоять только 3 книги, то какие?
Л: Мы так и думали, поэтому решили спросить не про одну, а про три. (смеёмся)
В Библии я могу найти всю литературу, можно вариться в этом до конца своих дней. Знаете сервис Глав.ред Максима Ильяхова, я когда-то скопировал туда отрывок из Евангелия. Так вот по мнению сервиса — это текст 10 из 10, это эталонный текст, идеальная форма языка. Библия — это 1000d модель, в ней множество смыслов, все максимально раскрыто, нет стоп-слов. Если открыть Песнь Песней — там столько лирики, что не все поэты так могут писать. Книга Иова — это триллер, такая красота. Псалтырь — качели всего мироздания, от тотального падения, гнева, до максимального восхваления.
Ой, надо три книги. Не буду придумывать, когда мы переезжали, я взял Библию, Дневники Шмемана и Чехова. Библия — сгусток смыслов. Шмеман — интерпретация, он меняет оптику, помогает посмотреть через призму живой жизни христианина. И плюс что-то художественное. Чехов — язык хорош, он короткий и держит в тонусе. Пусть будет так.
Л: На одной из встреч книжного клуба мы обсуждали пространство города. Говорили о холмистых, плоских городах, о важности архитектуры. Что ты ценишь в Москве?
Мы переехали в 2021 году. У меня не было акклиматизации, я люблю жить быстро, мой внутренний ритм подходит Москве. Я поражаюсь, сколько можно вычерпать из Москвы, за полгода жизни здесь мы посетили больше культурных событий, чем за 7 лет жизни в Нижнем Новгороде. Я ценю это, я родился в городе с населением 100 000 человек, там такого не было. Москва — один из лучших городов для жизни. Много талантливых ребят. Но есть такая штука, об этом сказал Артемий Лебедев, Москва взяла худшее от капитализма. Люди несколько избалованные, они ко многим вещам относятся как к само собой разумеющемуся. Буржуазность, снисходительное, снобское отношение.
Л: О наболевшем. Ты вырос и жил на Украине, был в центре событий в 2014. Твои родители сейчас там, люди из твоего близкого окружения погибали и продолжают погибать. То есть уже долгое время ты острее чувствуешь то, что там происходит. Какой твой совет нам: где находить силы, как поддержать друг друга, и как относиться к происходящему?
Смерть как явление всегда присуща нашей жизни. С момента убийства Авеля ничего не поменялось: человек всегда будет убивать другого человека. Как к этому относиться? Для меня вера и православное христианство — это постоянный парадокс. С одной стороны, люди убивают друг друга, а с другой пишут прекрасные книги, музыку, снимают кино, любят друг друга, рожают детей. Все зависит от вашего выбора. Так вот, что делать? Можно потратить человеческий ресурс на то, чтобы научиться стрелять из автомата и поехать на войну. Можно пойти волонтерить, покормить кого-то. Можно послушать хорошую музыку вместо того, чтобы включать телевизор. Выбор происходит ежесекундно.
Вот знаете, когда хор поёт, дирижёр задаёт тон перед выступлением. Надо постоянно задавать себе тон. Порядочный я человек, готов я нести добро? Ад может распространяться за пределы новостей. Надо быть вне злости, вне этого ада. Наша задача его обойти и сеять своё дело. Может, ты своей деятельностью понижаешь градус социального напряжения. Если ты вдохновляешь других не впадать в уныние, то ты святой человек. Чувство вины — самое деструктивное, что есть. Давайте убирать чувство вины и заменять его на любовь.
Мой простой совет — если вы слышите разговоры о политике, не спорьте. Многие ссылаются на Сократа «в споре рождается истина». Давайте признаемся, что мы не умеем понимать и принимать другую точку зрения, не умеем вести дискуссию. Каждый остается при своём. Это моя жизненная философия.
Л: Про наше общество. Чувствуешь ли ты изменения в российской культуре, пространстве? Есть ощущение, что люди возвращаются к поиску смысла, к своей истории, к самосознанию, меняются запросы общества.
Я согласен, что люди ищут смыслы. Люди наелись в прямом смысле, и тогда они иногда начинают думать о смыслах. Я бы не сказал, что сытый всегда ищет смысл, а голодный нет. Бывает наоборот — голодный ищет смысл. Но мне кажется, что когда нам комфортнее, то легче думать о чем-то другом, чем о том, где взять деньги на еду.
Я наблюдаю в определенных слоях общества попытку самосознания. Союз распался 31 год назад, Россия барахталась — голодные 90-е, потом нормальные 0-е и сытые 10-е, и потом «бабах», и заново. За последние 8 лет многое изменилось. И чем дальше, тем больше запрос на смысл: для чего мы все всё это делаем? Чтобы что?
Л: Мне кажется, сейчас также наблюдается интерес к поиску русской идеи.
Это закономерно. До 14 года вливались деньги, направленные на западную ментальность, теперь наоборот. Люди продолжают искать самоидентификацию. В целом, когда подаётся какая-то идея сверху, то начинается массовое брожение. Как виноград, забрасывают в чан, начинают месить ногами, — получается вино. Сейчас максимальное дробление на микролагеря, все живут в своих микромирах, но общая парадигма меняется в другую сторону. Состав населения, городской фон, общественное потребление, культурные проекты — все меняется. Хотя бы из-за того, что многие просто уехали, — в основном это люди, которые связаны с культурной средой. Что будет — станет понятно лет через 8-10.
О: Как тебе кажется, куда нас могут привести эти изменения? И куда нас сейчас вообще нужно вести, что развивать?
Первое — это нужно сбросить оковы советской ментальности, которая осталась на уровне подчинительства. Камертон надо формировать свой внутренний. Нужна личная самоидентификация каждый день — кто я такой, чем занимаюсь.
Второе — демосквизация. Я как человек, который пожил в Нижнем Новгороде, уверен, что все региональные города можно сделать идеальными, чтобы люди не думали ехать в Москву. Так устроены Штаты. Должна быть самоидентификация на уровне региона, микроэтноса. Та же Италия: венецианец — это не сицилиец. Да, мы живем в единой парадигме национальной, но ты из Калмыкии, я украинец, он армянин, — вместе мы тут что-то делаем.
И третье — общественно-культурное движение. Поддержка русскоязычных писателей, например. Есть микроинституты при ВШЭ, центре Вознесенского, но системной поддержки авторов нет. Российский автор зарабатывает не тиражами, и даже не премиями, а совсем другой деятельностью — экранизациями произведений, лекциями, выступлениями. Но возможности зарабатывать деньги исключительно книгами — нет.
Л: Нужна ли цензура? Человек, который самоидентифицируется каждый день, может постепенно прийти к совершенно любым, даже опасным, выводам о себе.
Я стал мягче к людям благодаря книгам. Я сторонник того, что нужно спокойно и трепетно относиться к судьбе каждого. Глядя на один поступок человека, нельзя говорить, что он злой. И свой может предать, и чужой может поддержать. Чтобы понять человека, надо много находиться рядом. Хорошие военные корреспонденты находятся в одном месте 2-3 года, чтобы познакомиться с людьми, увидеть происходящее. Если вы приедете на неделю, то получится узкая картина. Люди — «терра инкогнито», надо вглядываться в человека.
Беседовали Елизавета Клен и Ольга Барышникова
Подписывайтесь на наш телеграм-канал