Педагог Марина Бурд: Не надо открывать русские школы за рубежом

Нужно открывать билингвальные школы

Руководитель Общества русскоязычных родителей и педагогов Берлина MITRA Марина Бурд

Пять семей граждан Германии написали открытое письмо президенту России Владимиру Путину с просьбой предоставить им убежище в России. В обращении было указано, что они вынуждены были покинуть Германию из-за «разгула русофобии» и недовольства школьной программой. Одна из семей уже получила удостоверение беженцев в Калужской области. Интернет-журнал «7x7» опубликовал репортаж о семье Миних. Во время его подготовки корреспондент Юрий Векслер побеседовал с руководителем Общества русскоязычных родителей и педагогов Берлина MITRA Мариной Бурд. «7x7» публикует текст интервью полностью.

О русофобии в Германии

— Марина, вы прочитали письмо нескольких семей русских немцев, людей, которые жили в Германии, в частности, в городе Минден, но бросили все и уехали в Россию. Они обращаются в российские органы с просьбой, чтобы их натурализовали, и мотивируют это рассказами о своих несчастьях, которые, вполне вероятно, соответствуют какой-то действительности, но они описывают их как проявление русофобии.

— Юрий, мне очень трудно представить эту ситуацию как всеобщую. Может быть, какой-то отдельный чиновник имеет такие взгляды, может быть, где-то прозвучит какое-то такое высказывание. Но если мы будем говорить в целом о федеральной политике Германии как государства и если мы будем говорить об образовательной политике федеральных земель, я не могу представить, что эти органы ведут антирусскую политику или находятся под влиянием антироссийских настроений.

Принципиально важно то, что в Германии конституционно закреплено право людей, которые отвечают за воспитание детей, будь то родители, дедушки, бабушки. В конституции Германии написано, что каждый человек, имеющий право на воспитание ребенка, имеет также право определить, какое именно воспитание он хочет ему дать. Поэтому в Берлине и возникли 50 лет назад первые билингвальные [двуязычные] детские сады. Берлин был разделен на оккупационные зоны, и именно поэтому, основываясь на правовых нормах, которые закреплены во всех федеральных законах об образовании и воспитании детей, появляются билингвальные детские сады, билингвальные школы с разными языками, родными языками детей. Я не могу себе представить, что какие-то репрессивные меры против родителей могут быть ответом на то, что они хотят сохранить семейный язык, хотят обучать ребенка семейному языку и традиционным культурам.

О ювенальной юстиции

— В этом письме часто упоминается ювенальная юстиция — то, что в Германии связано со словом «Югендамт» [ведомство по делам молодежи].

— Германия является правовым государством — я думаю, что ни один человек не может оспаривать эту данность. Функции Югендамта заключаются в том, чтобы обеспечить Wohlbefinden des Kindes — благополучие ребенка и его семьи. Причем вот это «и его семьи» добавлено было в 2004 году. Первый параграф законодательства об образовании и воспитании был про то, что государство должно заботиться о благополучии ребенка. В этом был определенный парадокс: что такое благополучие ребенка, определяет государство, тем не менее возникли эти детские сады, поддержка двуязычия. В начале XXI века было законодательно изменено положение, по которому было определено, что государство обеспечивает то, что понимает под благополучием ребенка с учетом мнения его семьи. Это была революция в законодательном аспекте, именно на этом основывается вся наша деятельность. Финансирование нашей организации — Общества русскоязычных родителей и педагогов Берлина — было основано на том, что мы, родители, знаем, что лучше для наших детей. Конечно, существует государственная образовательная политика, государственные образовательные нормы, государственные образовательные концепции, но у родителей есть свое представление о том, что такое хорошо и что такое плохо. Мнение родителей, безусловно, в Германии учитывается и играет очень большую роль при формировании концепции и детских садов, и школ. При проверке концепций свободных учредителей, которые создают детские сады и школы, обязательно должен быть соответствующий параграф, и Югендамт за этим следит — участие родителей в работе учреждения, которое открывается на основании решения Югендамта и по договору с Югендамтом.

Единственный случай, когда Югендамт предпринимает какие-то действия (а это происходит после многочисленных проверок, после многочисленных консультаций с учреждениями, где ребенок находится), бывает тогда, когда те учреждения, где находится ребенок, говорят, что с ним что-то не то, что с ребенком неправильно общаются родители. Очень большое количество людей подключается к тому, чтобы проанализировать ситуацию вокруг ребенка, пригласить родителей, с ними это обсудить и только потом принять решение, на основании которого дети могут быть отобраны у родителей. У нас были такие случаи, Югендамт очень тесно работает с образовательными структурами. Мы убеждались, что политика Югендамта ни разу не была направлена против ребенка, если в семье все нормально.

— За исключением ситуации, когда, например, родители алкоголики.

— Или плохо обращаются с ребенком.

— Может быть и так: родители считают, что делают все правильно, а ребенку плохо. С 14 лет ребенок по закону более самостоятелен, если он сам говорит: «Мне плохо в этой семье, не хочу в этой семье жить», то это тоже ведь может быть учтено при решении Югендамта?

— Приведу два примера. У меня был случай: ко мне пришли родители просто посоветоваться, поговорить, это совершенно нормальная семья русских немцев, двое детей, в том числе девочка 16 лет. Родителям казалось, что у них прекрасные отношения. Родителей вызвали в Югендамт, и там они узнали, что девочка уже год ходит к психологу и жалуется на строгость папы — не на какое-то там домогательство, нет, просто на строгость папы. Что он не понимает ее, что он строго с ней обходится, что у нее ограничена свобода личной жизни — и родители это не отрицали. Они считали, что она слишком поздно возвращалась домой. Но ребенок целый год ходил к психологу, а родители не знали. А девочка ходила и все это рассказывала. Эту девочку не то что отобрали, а предоставили ей возможность жить в отдельной квартире с двумя такими же девочками и социальным педагогом. Есть такие квартиры. У девочки был свой бюджет, она училась распоряжаться деньгами. Югендамт раз в месяц встречался с родителями, девочка приходила к родителям в гости. Родители были в шоке, мама рыдала. Чиновники их успокаивали, они говорили, что «ничего, она же так захотела сама», не разрешали родителям давать ей деньги. Если ей что-то захотелось, то она должна была знать, что у нее определенный бюджет. Мы с родителями все это обговаривали, я их тоже успокаивала. Сейчас в семье прекрасные отношения, девушка окончила школу и живет отдельно. Она год, до 17-летнего возраста, жила в совместной квартире под наблюдением работника Югендамта. Когда они увидели, что она справляется, с этим все хорошо, ей предоставили однокомнатную квартиру. Это пример, который я лично знаю.

Еще пример. 14-летнюю девочку вместе с младшим братом забрали из семьи, когда у нее произошел конфликт с папой из-за яркой косметики. Он ее однажды насильно умыл после возвращения с дискотеки. Эта девочка по совету своих подружек написала письмо в Югендамт — и Югендамт начал действовать. Родители начали получать оттуда письма, но не читали их, потому что вообще плохо читали по-немецки и не понимали официальный язык. Югендамт, переживая за эту девочку и за второго ребенка, которому было четыре года, вместе с полицией пришел в пять утра в семью и забрал детей. Я познакомилась с этой семьей через год после этого. Дети жили у приемных родителей, которые тоже подбираются Югендамтом. К нам обратились родители, и Югендамт сказал: «Хорошо, мы можем вернуть маленького ребенка в семью при условии, что он пойдет к вам в детский сад и вы будете с нами находиться в тесном контакте. Мы будем наблюдать, как ребенок будет чувствовать себя в семье, нормально ли мама и папа обращаются с ним. Ребенка вернули в семью. Он пошел в детский сад, после нашего детского сада он пошел в школу и закончил шесть классов нашей Ломоносовской школы, после чего пошел в немецкую школу. Все было нормально, ребенка вернули, родители восстановили нормальные отношения, Югендамт остался доволен и счастлив. Я вас уверяю, что изъятие ребенка из семьи — это трагедия, и люди, которые там работают, понимают, что это трагедия.

«Нам всем пришлось срочно покинуть Германию»

— Я процитирую фрагмент письма пяти немецких семей Путину: «Нам всем пришлось срочно покинуть Германию, так как возникла реальная угроза разрушения наших семей, отобрания детей органами ювенальной юстиции Германии за то, что мы передавали детям русский язык, русскую культуру, воспитывали их в соответствии со своей совестью, религиозными убеждениями, традиционными для нас понятиями ценностей семьи и недопустимости разврата, однополых браков и понятия греха. Сам факт принадлежности нас к русской культуре вызывает русофобию и основания для нашего преследования». Ваша оценка?

— Это неправда. По экспертным оценкам, в Германии проживает до 4 миллионов русскоязычных. Большинство из них, процентов 80, — это уже граждане Германии, и никто, ни один орган Германии не может, не имеет по закону права запретить семьям говорить на том языке, на котором они хотят, учить детей так, как они хотят, и воспитывать детей так, как они хотят, если это не противоречит законодательству Германии. А в законодательстве Германии не запрещено учить родной язык.

— Еще цитата: «Кроме того, за усыновление здоровых и воспитанных детей европейской внешности, голубоглазых блондинов, платят большие деньги. В этом убедилась Катарина Пахманн, посещая дочь Марию Пахманн в детском доме. Все дети были голубоглазые и светловолосые».

— Это абсолютно расистское высказывание. Германия после 1945 года получила такую прививку от каких-либо расистских подходов к воспитанию, образованию и вообще отношению к людям, что я не могу себе представить, чтобы подобный подход имел место. Более того, я хочу сказать, что я не знаю, чтобы, например, в Берлине были бы так называемые детские дома. Это вообще невозможно, их нет по определению. Дети живут в семьях приемных родителей.

У нас есть воспитательница в одном из наших детских садов. До того, как она начала работать у нас, у них в семье воспитывалось четверо или пятеро детей — при том, что у них своих было двое. Это люди, которые очень любят детей, у которых большая квартира, которые от государства получают ежемесячно средства на содержание детей, и дети знают, что они приемные. Родители работают по договору с Югендамтом. А вот детский дом в российском понимании — стоит дом, и в нем дети-сироты? Таких домов нет в Германии. Если честно, я вообще не понимаю, о чем эти люди пишут.

О сексуальном воспитании и толерантности

— Еще цитата: «В школах Германии с 4-го класса преподают обязательное сексуальное обучение, а с шестого класса проводят практические занятия, причем только мусульманские семьи имеют право не пускать своих детей на эти занятия».

— Сексуальное воспитание — это составная часть школьной программы, и не только школьной, но и всех концепций детских садов. Я не понимаю, что они понимают под «сексуальным обучением» или «практическими занятиями» — это абсолютно неверное выражение, потому что сексуальное воспитание — это другое. Во всех образовательных программах каждой федеральной земли существует раздел «сексуальное воспитание», в котором дана концепция — в каких рамках ребенок должен получить информацию о различиях полов. В какой форме каждый отдельный учитель будет давать это — решает только учитель, ведущий этот предмет в школе. Тем не менее учителя и директор обязательно встречаются с представителями родителей и родительских комитетов и обсуждают эту тему. Полностью исключить эту тему считается невозможным, и, насколько я знаю, в Берлине подобные темы есть уже со второго класса, а не с четвертого, но это никаким образом не относится к каким-то сексуальным практикам, дети получают лишь самые общие представления о различиях полов.

Если мы говорим, например, о многообразии семей — традиционные или неполные, где воспитывает ребенка одна мама или один папа, или семьи однополые — где у ребенка две мамы или два папы, у это имеет место быть даже в наших русско-немецких детских садах и школах. Да, это составная часть западной культуры, но никаким образом не ведется пропаганда этих образов жизни. Что наблюдаем мы, люди определенного возраста, с определенным кодом и представлениями об этом? Мы наблюдаем, что дети, живя в этих условиях, воспринимают это как данность, они не интересуются, почему это произошло и каким образом это функционирует. Дети просто принимают как данность, что у Дэниса, например, одна мама, а Алину, например, воспитывает один папа, а у ее мамы другая семья, там есть еще мальчик и девочка, и они вместе проводят время. А вот, например, у Кевина два папы. Почему — это детей не интересует. Они просто знают, что вот два папы, и когда они ходят на дни рождения к Кевину, то папы весело играют с ними в футбол, и другие родители об этом знают. Все это никаким образом не связано с представлениями об «извращениях» и т. д. Дети об этом не думают. Они просто видят существующее разнообразие жизни.

— Люди, написавшие это письмо российскому президенту, — верующие. Понятно, что для людей с таким воспитанием разрешение в Германии указывать третий пол ребенка — это шок. Но отвлечемся от конкретных людей, проблема определения пола людей существует объективно.

— Главное, что это проблема именно отдельного человека. Если он не убеждает других людей думать так же, как он, и не принуждает их к этому, то пускай он это делает. Главное, чтобы это не становилось пунктом агрессивной политики по отношению к другим людям.

— Авторы письма, на мой взгляд, эксплуатируют клише.

— Они дискредитируют Германию, это очень обидно. Вот когда мой старший ребенок пошел в еврейскую школу, я приехала в Ростов и показала своему папе фото — внук пошел в первый класс с этим кульком и в кипе. Моему папе было шесть лет, когда началась война, его семья не эвакуировалась, а ушла вглубь Ростовской области. Они два года скрывались в подвале — их женщина прятала, и они поэтому остались живы, а в Ростове в Змиёвской балке были расстреляны 100 тысяч человек. И мой папа, увидев фото внука, только сидел и говорил: «Это же надо, мой внук в Германии, в еврейской школе!». Он не мог в это поверить! И Германия все делает. Конечно, нельзя сказать, что все идеально, конечно, мы утверждаемся, мы пробиваемся, но мы пробиваемся по законодательству. Нам невероятно помогали немецкие чиновники открыть первый детский сад «Умка», в котором была немецко-русская программа и еврейская группа. Это произошло на улице Иерусалимской в Берлине. Я подумала, какое совпадение, первый детский сад на этой улице. Они говорили: «Марина, это суперидея, что вы решили все это объединить в детском садике, продумали, как это сделать!». А родители, которые пришли в еврейские и русские группы, говорили: «Марина, мы так счастливы, что у порога нашего детского сада не стоит полицейский!». Это не мое достижение, это — Германия.

О двуязычных школах за рубежом

— Примерно с 2001 года, когда был первый конгресс соотечественников и там Путин выступал первый раз перед этой публикой, меня очень возмущало, что каждый выходил и говорил, как угнетают русский язык. Я просто не могла молчать и стала выходить на трибуну. Сейчас меня перестали приглашать в эти русские политические тусовки, потому что я всем говорю: «Это неправда! Господа, учите язык страны, учите законодательство страны — все это можно, и не только в Германии, а вообще в Европе». Мне три года подряд говорили, что «это получилось только у тебя, это можешь только ты, это возможно только в Германии», но в 2006 году мы подали заявку в Брюссель, я поехала в Финляндию, Австрию, Францию и разным организациям сказала: «Вступайте в этот проект, и через два года у вас будут детские сады, у вас поменяется жизнь». И это произошло! Мы создали концепцию, они с ней выступили и получили государственное финансирование на детские сады — французско-русский во Франции, немецко-русский в Австрии — по итогам первого проекта они открыли четыре детских сада в Вене. Сейчас это большое движение, и я очень горжусь этим.

— То есть русско-немецкие детские сады, русско-немецкие школы получают государственное финансирование?

— Да, государственное финансирование.

— В Германии?

— Да. И не только в Германии — и в Австрии, и во Франции, и в Финляндии, и в Америке, как оказалось. Говорили, что в Америке этого не будет. Но прошло три года, и теперь у нас уже целая плеяда. Приезжает Вадим Рискин из департамента образования Портленда, в штате которого две американские школы, работающие с русской программой, приезжают люди из Колорадо, у которых прекрасная программа русского языка, приезжает Лена Харткопф из Миннесоты, ее школа называется «Наша школа». Они все приезжали на нашу конференцию к 10-летию Ломоносовской школы. Более того, в мае я была на Мальте. На Мальте правительство финансирует детские сады вне зависимости от концепции, там тоже можно прописать в концепции русский язык — и это будет финансироваться.

Вот почему я говорю — неполиткорректно и глупо открывать за рубежом русские школы. Сейчас приняли концепцию русских школ — это провокация, мне кажется. Не надо открывать русские школы за рубежом, нужно открывать билингвальные школы, а какие там будут языки, это несущественно для правительств, они хотят, чтобы дети были многоязычными. Они хотят, чтобы педагогика работала в соответствии с вызовами глобального общества. Пожалуйста, этого никто не запрещает.

Марина Бурд родилась в Таганроге, с трех лет жила в Ростове-на-Дону. Училась в Ростовском училище искусств (теория и история музыки), в Ростовском государственном университете (исторический факультет), в аспирантуре Ростовского университета, в Свободном университете Берлина. Защитила диссертацию в Институте русского языка им. А. С. Пушкина.

Марина Бурд руководит Обществом русcкоязычных родителей и педагогов Берлина MITRA, которое учредило десять немецко-русских детских садов в Берлине, Лейпциге, Кельне и Потсдаме, а также берлинскую немецко-русскую школу им. Ломоносова с целенаправленным развитием двуязычия у детей. MITRA оказывает поддержку в развитии дву- и многоязычия у детей и подростков, помогает им успешно интегрироваться в немецкую дошкольную и школьную систему, поддерживает и сопровождает семьи в их адаптации на новой родине, организует циклы семинаров для работников социальной сферы, журналистов и чиновников с целью ознакомления их с миграционной проблематикой.

С 1995 года работа MITRA отмечена сенатом земли Берлин, который финансирует деятельность организации. С 2000 года MITRA является межрегиональным организатором по работе с детьми и молодежью. В MITRA работают около 200 немецко- и русскоязычных струдников — учителя, воспитатели, психологи.

Юрий Векслер, «7x7»