Иногда я сижу по ночам и думаю: "Ёкарный бабай, я где вообще буду деньги искать?!?"

С сегодняшнего дня Лена Прокопьева — директор фонда «Дом с маяком». Последние 4 года эта девушка возглавляет отдел фандрайзинга. Это её команда ищет деньги для нужд хосписа. Теперь забот и ответственности прибавится, но почему-то мало кто сомневается в том, что Лена справится.

— Как ты попала в «Дом с маяком», расскажи? 

— Я работала в рекламном агентстве, и на самом деле работала с удовольствием. Но в какой-то момент изменилась структура организации, всё стало формальным, а я всегда боролась за продукт и конечную цель.

— Ты с темой благотворительности вообще тогда никак не была связана? 

— Почти нет. Я из Ельца, помогала местному детскому дому от случая к случаю. Изменилось всё, когда одна из моих подруг устроилась на работу в фонд «Вера». Она постоянно обращалась к нам, своим друзьям, с разными просьбами. Девочки, мне срочно нужен фотограф. Девочки, мне нужна машина. Пожалуйста, помогите привезти-увезти.

— Так ты стала волонтёром на регулярной основе. 

— Да. Я впервые попала в первый московский хоспис, как-то очень быстро там подружилась с сотрудниками. Ничего меня там не напугало. Было комфортно и очень интересно. К тому моменту я уже решила точно, что буду менять работу.

— Ты поняла, что уйдёшь из рекламного агентства в благотворительную организацию? 

— Нет, я ходила по собеседованиям, мне предлагали какие-то руководящие должности, приличные деньги, но я чувствовала, что это не моё. А тут подруга из фонда «Вера» рассказала, что Лида Мониава ищет себе координатора для работы с семьями. Я откликнулась письмом, хотя о «Доме с маяком» тогда мало что знала.

— Что случилось потом? 

— Потом я попала в больницу. И как раз в этот момент мне позвонила Лида и пригласила на собеседование. Я ей говорю: подождите, я из палаты выйду. В общем, как только мне стало чуть-чуть легче, я из больницы сбежала. Как раз в тот вечер случился большой обход с заведующей. Я сказала тем, кто лежал со мной в больничной палате, что уехала в хоспис. И вот, представь. Заходит делегация врачей. В какой-то момент спрашивают: а где у нас Прокопьева? С соседних коек отвечают: а она уехала в хоспис. Лечащему врачу становится плохо. Как в хоспис? Вы с ума сошли? Кто её отправил в хоспис? Там не всё так плохо! Теперь мы с этим врачом дружим. Когда встречаемся, та шутит: вот, Лена, уехала в хоспис на секундочку, а осталась навсегда.

— Что было на том первом собеседовании? 

— Я рассказывала, что все свои профессиональные компетенции хочется применить в другой области. Что мне очень интересна тема паллиативной помощи, потому что я вижу, что этого в нашей стране пока нет. Лида говорит: вы так интересно рассказываете! У нас нет этого отдела, у нас нет сотрудников для этого. Мы один раз попробовали развивать фандрайзинг, но у нас не вышло. А я вообще не знала даже слов таких тогда, то есть я вообще была далека от этой всей истории.

— И всё же ты согласилась. 

— Я не знаю, меня шарахнуло, не иначе. Я ушла в хоспис, где я ничего не знала и не понимала.

— Это какой год? Сколько тебе лет было?

— Это было 4 года назад. Мне было 28. Меня подкупило, что здесь можно создать что-то, с нуля, чего еще вообще не существует.

— Трудно было? 

— Я тогда нырнула в работу с мыслью — у меня же столько связей и контактов, я всех сейчас сюда подтяну. Это было такое разочарование, такая пощечина. Мне казалось, что все такие отзывчивые, все такие молодцы. Я знала семьи, я знала, что их можно как-то включить, но я столкнулась со шквалом непонимания. Какие дети больные? Ты чего, Лен? Не показывай, пожалуйста, мне эти фотографии. У меня мама, проходя мимо компьютера, когда я открывала какие-то фотографии, била посуду от волнения. Так я поняла, что далеко не все готовы сразу сказать: ок, я готов, я буду это делать, я буду помогать.

— Если совсем просто говорить про твою работу, то ты ищешь деньги для детского хосписа, ведь так?

— Да.

— Ну вот скажи, в прошлом году ты сколько нашла? 

— За последний месяц у меня получилось найти 18 миллионов рублей, а общий показатель отдела фандрайзинга — 39 миллионов. Это деньги, которые были привлечены в результате нашей работы. Мы что-то выпускали, писали материалы, рассказывали, встречались, придумывали проекты. Все остальные деньги — гос. финансирование, то есть 22%, и то, что жертвуют люди, мы их не знаем, это не зависит от моей работы.

— Как ты это делаешь вообще? В чём секрет? 

— Нет никакого секрета. Это просто работа. В благотворительность, мне кажется, нужно идти не для того, чтобы спасать детей или семьи, нет. Сюда нужно приходить работать. Делаешь что-то очень хорошо? Здорово. Приходи в «Дом с маяком», сделай это здесь. Рабочая модель на то и рабочая, что может функционировать где угодно. Надо делать то, что умеешь. То, что у тебя лучше всего получается. Так ты не выгоришь.

— А те, кто приходят спасать? 

— Очень быстро выгорают, к сожалению. Я не считаю, что принесенные деньги в результате моей работы — это моя заслуга. Это заслуга людей, которые нашли время, смогли услышать, что я говорю, сказали: круто, я в этом участвую. Знаешь что меня подпитывает?

— Что? 

— Я вижу как меняются люди, в самом близком кругу, в том числе. В прошлом году один мой друг стал помогать очень большими суммами. У него и до этого была возможность, но только спустя три года моей работы, включился. Мой успех — это никого ни к чему не принуждать, давать людям возможность принять, самому сделать выбор. Вообще человек должен получать кайф от благотворительности.

— Ну вот давай представим, подопечному хосписа срочно понадобилась коляска. Что ты делаешь в таких случаях? У тебя есть записная книжка с телефонами благотворителей? Ты им звонишь? 

— У нас больше 700 детей под опекой. Нужды приходят к нам в отдел каждый день. Начиная от батареек для пульта для диспенсеров и заканчивая аппаратами ИВЛ за 350 тысяч. У нас, конечно, есть база благотворителей, но в основном хоспис получает деньги от сотен тысяч обычных людей, по 100 рублей.

— Кажется, что 100 рублей совсем мелочь. 

— Вот такими каплями собирается море. Пандемия показала, что куда надежнее конструкция 100 человек по 100 рублей, чем один с этой же суммой. Потому что у бизнеса проблемы, ему не до детей. А по 100 рублей люди продолжают помогать. Даже если кто-то выпадет из этой цепочки —  подключается новый. Есть какие-то контакты, можно попросить и конкретно обратиться, но запросов гораздо больше, чем наша база. И это адский стресс. Иногда я сижу по ночам и думаю: Ёкарный бабай, где я буду деньги искать?!? А ведь ещё разные ситуации бывают. Например, ребенок против публикации, потому что он теперь выглядит иначе, похудел, сидит в коляске. И ты работаешь в условиях, где нельзя что-то сделать публично. Организовать финансовый сбор на ТВ, например.

— Как ты их находишь?

— По разному. Иногда просто приходит какая-то идея. Например, не у конкретного Иван Ивановича денег попросить, а придумать им рекламную акцию. Он говорит: Нет, у меня сейчас нет денег. У меня проблемы с продажами. Я говорю: у вас нет, давайте в компании что-нибудь придумаем. 1000 сотрудников. Пусть эти люди по 100 рублей скинутся. Он говорит: ну хорошо, давай сделаем.

— Сколько вообще хоспису требуется денег, чтобы закрывать все потребности? 

— В прошлом году мы сели, посчитали наш бюджет на 2020 год и вышла страшная сумма. Миллиард. Мы так испугались этой цифры, что решили затянуть пояса и написать 900 тысяч. В тот момент, кстати, началась рекламная кампания «Русского лото» со слоганом, что можно выиграть миллиард. Мы начали шутить на тему, что, мол, вот там мы наш миллиард и найдём. В общем, я пошла однажды на почту и купила 10 лотерейных билетов. И раздала их на новый год коллегам.

— Хочется, чтобы эта история закончилась тем, что кто-то из вас выиграл миллиард!

— Пара моих друзей выиграли по 100 рублей. Лида написала об этом пост в соц.сетях. На следующий день со мной связались люди из «Русского лото». Миллиард мы вам, конечно, дать не сможем, но мы готовы встретиться и поговорить. Нам, в итоге, выделили миллион рублей. Это очень здорово, мы очень благодарны этой компании.

— Ещё ты пишешь письма. 

— Пишу. Но никогда не пишу что-то формальное. Я понимаю, что человеку, который выделяет сумму, ему как минимум должно быть интересно. А красивые бланк с печатью — это не то, что интересно и во что хочется включиться. И я пишу, стучусь в закрытые двери, даже когда мне говорят: Извините, у нас бюджета нет. Но я с пустыми руками со встреч не ухожу.

— Да ты настоящий вымогатель. Как так получается?

— Ну вот приезжаю я к генеральному директору на встречу. Тот говорит: Лен, нет денег. Последние потратили на корпоратив. Вот всё, осталось только алкоголь закупить. Я спрашиваю: а что за алкоголь? сколько там водки, например? Выясняется, что водки там на 400 тысяч. Я говорю — так есть же виски и коньяк. Давайте, может, вычеркнем водку? Мне отвечают, что, в принципе, можно попробовать. Компания сэкономила 400 тысяч и купила пацану коляску. Ещё одна фирма убрала из сметы праздника фейерверк. Да, сэкономили 30 тысяч, но мне они нужны были, я смогла купить ребенку оборудование. Когда я прихожу куда-то с просьбой, то я считаю, что трачу их время, а не свое. Мне хочется, чтобы от этого времени была польза и мне, и им. А потом это все заматывается в хороший клубок.