Тёмная эра

Какого горя не уносит время?
Н.В.Гоголь

I. Город

Обычно пятничными вечерами бары забиты под завязку, но существовали места, где днём с огнём не сыщешь посетителей. Такие молчаливые заведения Анго считал идеальными, чтобы уединиться от суматохи, происходящей в Отделе. Люди там иной раз как будто с ума посходившие. Словно для того, чтобы устроиться туда, необходимо предъявить справку о том, что у тебя всё плохо с головой. Тогда ты станешь идеальным работником. Именно поэтому Сакагучи захаживал в основном в пустые бары. Там меньше шансов встретиться с неадекватами. Да и к тому же, он кое-кому обещал встретиться.

Осторожно толкнув дверь, Сакагучи проскользнул внутрь помещения. Спустившись по небольшой, но крутой лестнице, перед ним открылся взор на основной зал. В глаза сразу же бросилась барная стойка с утомившимся барменом за ней. Анго пришёл первее. Он легко вздохнул и присел за стойку. Он переглянулся с барменом и поздоровался кивком головы.

— Как всегда, пожалуйста. — Анго снял очки, чтобы потереть глаза. Бармен кивнул и подтолкнул ему рюмку с ликёром. Пока что Сакагучи отставил её в сторону, не хотелось начинать пить без товарища.

Он не заставил себя долго ждать. В помещение вошёл широкоплечий мужчина в несколько деловом одеянии. Белая рубашка аккуратно заправлена в тёмные брюки, даже галстук правильно надет. А подтяжки отлично подчёркивали мускулистую грудь. Единственное, что рушило картинку идеального внешнего вида — разрисованная фломастерами щека Сакуноске.

Анго слегка смутился от последнего и вместо приветствия указал себе на щёку, как бы спрашивая про рисунок. Ода лишь кивнул и сел рядом.

— Извини, заглянул к беспризорникам после работы, за мной ещё этот увязался, прилип ко мне и не отцепляется. — Сакуноске пожал плечами. Анго лишь улыбнулся ему, протягивая платок.
— Ну и как они поживают?
— Да неплохо, — Ода пытался оттереть детские рисунки, — всё стабильно, я полагаю.
— И славно. — Сакагучи наконец-то пододвинул к себе рюмку. По классике, для Сакуноске уже стояла пара шотов джина.

Теперь они наконец-то могли расслабиться от своих суматошных будней. Работа Сакуноске, конечно, была в разы спокойнее. Он даже с людьми практически не контактировал, однако она была в разы рискованнее. Никогда не знаешь, в какой момент к тебе вломятся копы с обвинением в нелегальной доставке оружия или чего похуже. Друзья были прекрасно осведомлены о том, что находятся по разные стороны баррикад. По-хорошему, Анго давным-давно должен был бы сдать Оду или хотя бы любыми способами организовать допрос по поводу его деятельности в Портовой мафии, а Ода, в свою очередь, должен был бы пристрелить Анго, чтобы не оставлять следов. Однако они оба этого не делали, не желая рушить один из единственных уголков счастья в своих жизнях.

— Он снова пытался придти сюда со мной. Но после того, как я сказал, что тогда ему придётся месяц нянчиться с другими, он быстро передумал и сбежал. — Ода говорил непринуждённо и даже несколько отстранённо, наблюдая за переливающейся от края до края жидкостью.
— Забавно... Не сочти за грубость, но я слабо представляю, как ты вообще с ним носишься.
— Не знаю, есть в нём что-то. — Сакуноске лишь пожал плечами. Он протянул в сторону Анго рюмку, как бы предлагая чокнуться за встречу. Рюмки столкнулись друг с другом, после чего товарищи наконец-то выпили их содержимое. Анго каждый раз жмурился, прежде чем начать пить; Ода же в этом плане был куда большим экспертом.

— Ну а у тебя как дела? — Сакуноске словно внезапно опомнился. Он с искренним любопытством посмотрел на друга.
— Ох, да ничего нового, — Анго опёрся на руку, — безумно вымотался. — Он всегда был до жути скромен в своих рассказах, даже если случалось что-то вопиющее, это все равно приходилось выпытывать. Сакуноске лишь усмехнулся, похлопав его по плечу.

И так они сидели ещё несколько часов, не заметив, что на улице уже давно была глубокая ночь. Впрочем, имеет ли это значение? Им куда важнее было спокойно провести это время друг с другом, без суеты и кошмаров внешнего мира. У Оды отлично получалось разговорить скованного Анго, поэтому обсуждали они всё на свете: от бытовой жизни до каких-нибудь философии и политики, хотя последнее Сакагучи обсуждал с наименьшим интересом.

— Ладно, извини, но мы уже засиделись. — Анго начал собираться, прежде всего начав искать что-то в сумке. Ода скривил недовольное лицо, будто он ребёнок, которому запрещают смотреть телевизор, потому что уже поздно. Но спорить с Сакагучи было бессмысленно, поэтому он лишь вздохнул.
— Вот, держи. Я обещал. — Анго протянул ему конверт с винилом. Ода сначала поперхнулся, смотря то на конверт, то на Сакагучи. Первые секунд десять он не мог ничего сказать, но всё-таки взял себя в руки.
— Да ну зачем! Я же несерьёзно, сам бы достал.
— Бери.
— Ладно-ладно, спасибо огромное, — руки немного тряслись, но не принять подарок было бы верхом наглости, — слушай, может я хоть провожу тебя? Мало ли, что там ночью происходит.
— Если ты хочешь... — Анго явно смутился, но виду подавать не хотел. Ода улыбнулся, и они вместе покинули бар.

II. Дорога

Портовая мафия из поколения в поколение отличалась сильнейшими людьми, как никто другой влияющими на весь криминальный мир, что в Йокогаме, что за её пределами. Немудрено, поскольку все слабые звенья из неё попросту изничтожались. Изничтожались, причём как естественно, так и не без сторонней помощи.

Многие ключевые звенья в буквальном смысле родились в Портовой мафии, они прожили в ней всю жизнь и всю жизнь будут ей служить. Последние поколения особенно укрепили влияние Портовой мафии, разрывая всё лишнее на мельчайшие куски. Естественно, что от молодой крови ожидается если не что-то превосходящее прошлые достижения, то хотя бы равное им.

Выбить юношескую придурь из Осаму было практически невозможно. Все знавшие его отвечали, что это вечный ребёнок, хоть уже и выросший из этого словосочетания. Несмотря на это, на него было возложено самое большое количество надежд, в конце концов, он пусть и неродной, но сын главы. Можно было подумать, что ему, однако, и дела до этого не было, но на самом деле свою искреннюю преданность Портовой мафии он попросту выражал по-своему.

Медленным шагом он пытался удержать равновесие на тонкой линии бордюра, но все равно шёл впереди друзей. Называть их друзьями было, конечно, очень сильным преувеличением и абсолютным издевательством над таким священным словом. По правде, выбора особо и не было: Рюноске и Чуя были единственными близкими по возрасту людьми. Всех троих эта дружба не очень устраивала: Дазай сумасшедший, Накахара дикий, а Акутагава, наоборот, слишком нормальный! Но времени вместе они проводили достаточно.

Стоило Осаму только отвлечься, как он тут же начал терять равновесие. С бордюра пришлось спрыгнуть, но хотя бы не падать.

— Лучше бы ты разбился уже. — замечание Чуи пролетело мимо Осаму, как будто он говорил со стеной. Вместо этого Дазай внезапно рванул куда-то вперёд, его товарищи, в свою очередь, наоборот остановились, наблюдая за ним с недоумением. Не то, чтобы подобное поведение было чем-то удивительным...

Добежав до места, Осаму наклонился и ловко схватил что-то, лежащее на земле. Издалека не было видно, что это. Он спрятал руки за спину и очень бодро направился обратно. Чем ближе он подходил, тем шире улыбался.

— Чу-у-уя, ты только глянь на эту прелесть! — на мгновение Накахара застыл в ступоре, но быстро опомнился. В руках Дазая была... мёртвая птица.
— Убери её, придурок! — у них начались своеобразные догонялки, Осаму пытался ткнуть птицу чуть ли не в лицо Чуи, Чуя пытался сбежать от него, прячась за Рюноске. Рюноске же от непонимания происходящего не мог пошевелиться.

— Ну, давай! Чего ты боишься!
— Отстань от меня! — кончилось всё достаточно прозаично: Осаму получил в лицо. Подобные происшествия были в пределах нормы. Дазай никогда не стеснялся, грубо говоря, издеваться над младшим, а Накахара всегда попадался на это. Впрочем, в первую очередь из-за того, что насмешки Осаму всегда были достаточно изощрёнными.
— Неужели тебе не нравится это бедное создание! — он хохотал, пока потирал место удара.
— На тебя чересчур похожа! — в пылу бросил Чуя.

Рюноске хотел было что-то сказать в защиту товарища, но лишний раз лезть в их разборки боялся. Не хотелось нарываться на чей-либо гнев. Очевидно, что в следующий раз либо бы он сам стал жертвой подобного, либо бы Накахара сам взъелся бы на него за то, что тот лезет не в своё дело.

Мёртвое создание так и осталось брошенным на земле. В скорости Чуя ушёл от них, не без вклада Осаму в это дело.

— Ну что ж, Рюноске, что думаешь насчёт того случая на складе?
— Обычный разбой? — Акутагава даже глаз на Дазая не поднял, понимая, что по-любому дал неправильный ответ.
— Да почему вы такие недалёкие все! Очевидно же, что это что-то спланированное! Кто-то специально бросает вызов мафии! — он отвечал раздражённо, взмахивая руками.

Осаму вскочил на ближайшую скамью, продолжая рассказывать о своих догадках.
— Вдумайся только! Кто угодно может захотеть выгрызть целый кусок мафии! Да любой адекватный человек бы душу продал за хотя бы частичку того состояния, что есть у мафии! Какой, к чёрту, «обычный разбой»?! — он внезапно сделал паузу и посмотрел на Рюноске. — Хотя тебе-то что говорить?

Рюноске уже не придавал значения подобным замечаниям. Как бы он ни старался угодить Осаму, тот все равно находил за что назвать его идиотом. Осаму никогда не видел ни Рюноске, ни Чую как равных себе. Для него они были не больше, чем способ поразвлекаться, иными словами, игрушки.

— Ладно, знаешь, нужно выяснить, кто эти уроды. — Осаму глубоко вздохнул и слез со скамьи. Он подошёл поближе к Рюноске и положил руку на плечо. Рюноске непроизвольно вздрогнул от этого. В одно мгновение раздражение с лица Дазая пропало, теперь он расслабленно улыбался. — В одиночку я, увы, не справлюсь, поэтому мне нужна твоя помощь.

Такое внезапное переключение поразило Рюноске, он посмотрел прямо в лицо Осаму с искренним удивлением.
— Ты шутишь? — поверить в серьёзность подобного было практически невозможно. Скорее ожидалось, что сейчас он рассмеётся Рюноске прямо в лицо.
— Да нет же! Ну извини, да, я переборщил, — Осаму явно нехотя это говорил, — но в одиночку лезть в такое нельзя! Да и в конце концов, мы же коллеги, должны друг другу помогать! — он подмигнул Рюноске.

Осаму не стал дожидаться ответа, а сразу же схватил его за руку и потащил к себе. Рюноске не оставалось ничего, кроме как подчиниться.

III. Чёрные птицы

Недостаток сна вреден для здоровья. Для большинства людей это, однако, пустые слова. Сладкой иллюзией кажется возможность продлить своё бодрствование при помощи пренебрежения пары часов сна. Сначала он спит по шесть часов, в следующий раз уже по четыре, дальше доходит до двух, в конце концов можно попробовать и не спать целые сутки. И так это чередование становится не очень хорошей нормой, создавая новый ряд проблем.

Благо у себя дома на это можно было закрыть глаза. Дома с наименьшей вероятностью произойдёт что-то угрожающее жизни. Поэтому можно было расслабиться и позволить себе дремать прямо за кухонным столом. Глаза слипаются, голова становится тяжёлой и держится только благодаря опоре на руку. В попытках не уснуть окончательно Сигма рассматривал узоры стола и прочих стоящих на нём предметов. Салфетница, кувшин с водой, пустая миска и отрезанная рука с чашкой кофе.

Последнее подействовало лучше любого кофеина, сон как рукой сняло. Правда, от неожиданности и испуга Сигма навернулся со стула. Благо кружку не уронил! Придя в себя, он ещё раз посмотрел на стол, картина перестала так жутко выглядеть. Тем более после того, как он услышал чужой смех.

К способности своего друга он всё не мог привыкнуть. Иной раз казалось, что Гоголь будто специально этим пользуется. Однако его невинное лицо говорило об обратном.

— Спасибо. — Сигма снова сел за стол и взял чашку, хотя непонятно, был ли теперь в нём смысл. Рука наконец-то исчезла из воздуха. Правда, сам Гоголь появился уже за спиной Сигмы. Сигма поднял голову, чтобы взглянуть на него, и ещё некоторое время они молча пялились друг в друга.

— Может хоть присядешь? — Сигма осторожно отпивал кофе, боялся обжечь язык. Вместо ответа Гоголь предпочёл опереться рукой на чужую голову. Сигма сначала дёрнулся, но противостоять не стал: не хочет, так не хочет.

Потом Гоголь начал затирать про что-то своё, Сигма не совсем понимал, о чём он. На каждую фразу он кивал и издавал что-то вроде «угу», подавая знак, что слушает. Его друга это вполне устраивало. Говорить он мог так до бесконечности, мыслей в его голове была уйма. Причём варьировались они от того, как красиво торчат иголки из игольницы, до размышлений о чём-то более высоком и нравственном. Всё это чередовалось через раз, перескакивая с темы на тему.

В один момент Гоголь прервался. Он забыл про свою кружку. Рука полезла внутрь плаща и через мгновенье оказалась на другом конце комнаты. Сигма с искренним интересом наблюдал за этим. Через ещё одно мгновенье кружка уже была у него. Гоголь пил кофе большими глотками, словно не чувствуя температуры.

Если так посудить, то в этой способности нет ничего настолько удивительного. Она разве что напугать может, и то только фактором неожиданно выскользнувшей вещи в воздухе. Но Сигма видел в ней нечто иное. Она была сравнима чуду. Если только вдуматься о том, как можно правильно пользоваться ей, то это же просто безумие в самом хорошем смысле! Абсолютное преимущество над второй стороной.

— Слушай, ты когда-нибудь танцевал вальс? — Сигма поставил кружку на стол. В ответ Гоголь пожал плечами. Сигма хмыкнул и улыбнулся краем рта. — Вальс — показатель совместной работы. Хороший вальс получается только при помощи слаженной работы обоих партнёров.

Он вскочил со стула, схватив руку своего друга. Резкими движениями он поставил его в правильную позицию. Кладёт свою ладонь на плечо, а другой рукой берётся за его вытянутую руку. Теперь они партнёры.

Сначала всё идёт плавно в меру возможностей. Всё-таки полноценным вальсом это не назвать. Сигма полностью управляет им, ведёт по кругу. Каждое его движение выверено до идеала, Гоголь же просто поспевает за ним. Вальс набирает темп, и пара начинает двигаться быстрее.

Каждый поворот становится всё слаженней и уверенней. Их глаза не встречаются, Гоголь хоть и смотрит прямо в его глаза, Сигма смотрит куда-то в пустоту. Танец ощущается более механическим, нежели чувственным.