Королевская свадьба. Глава 102
И в то же время — ужасно короткой.
Кто-то несмело окликнул его, и Ферранс, клевший носом, поднял голову.
— Осторожнее, Ваше Величество.
С лицом, полным растерянности, он протянул носовой платок.
Чернила растеклись по королевскому документу, который он держал в руке, пока дремал. А по щеке что-то щекотало — несомненно, следы его собственной слюны.
Ферранс выругался и стал тереть рот платком.
Кислик не стал читать нотации вроде «Теперь Вы король, не могли бы вы держать лицо». Он только смотрел на него с жалостью, будто не знал, куда себя деть.
— Вам бы хоть немного поспать. Уже третий день, как вы не заходили в спальню.
Ферранс встряхнул головой, прогоняя остатки дремоты.
— Мы до сих пор не нашли надёжного поставщика соли.
— Ваше Величество, не слишком ли вы спешите? Насколько мне известно, запасов соли ещё достаточно.
— Пока да. Но потом будет поздно. Захочешь что-то предпринять — уже по горло увязнешь.
Спустя неделю поставки соли полностью прекратятся.
Мелкие торговцы, входившие в королевскую гильдию, уже начинали стенать.
Запасы ещё были, и, если постараться, их могло хватить на один сезон — но что будет потом, никто не мог сказать наверняка.
Раз уж Блюварен прекратил поставки, нужно было срочно искать нового поставщика.
Однако в Вистаде, где до сих пор получали качественную соль по разумной цене и при этом стабильно, просто не оставалось места для других поставщиков.
Если так пойдёт и дальше, придётся закупать некачественную соль, остающуюся вне торговых сетей Блюварена — и по безумной цене.
И это ещё если Блюварен не станет им мешать.
Рост цен на соль неминуемо означал и общее повышение цен.
Предсказать, насколько всё подорожает через сезон, было невозможно.
Уже сейчас оптовики подняли цену вдвое.
— К тому же соль — это ещё не всё.
Подняв на неё цену, Блюварен начнёт постепенно сжимать цепочки поставок других жизненно необходимых товаров, нанося удар за ударом.
В том-то и беда — за всё это время с Блювареном наладили слишком тесные и эффективные отношения.
— Проклятье. Как так вышло, что все хоть сколько-нибудь известные торговцы солью связаны с Блювареном?
Ферранс впервые до конца осознал, что нет почти ни одного товара, до которого бы не дотянулся Блюварен.
Даже соль, произведённая и продаваемая вовсе не в Блюварене, всё равно имела с ним какую-то связь — напрямую или косвенно.
Обычно использовались их грузовые корабли или их торговцы выступали в роли посредников.
— Это… Прошу прощения, Ваше Величество. Я сам не понимаю, как так вышло, — проговорил Кислик виноватым голосом, будто сам был во всём виноват.
— Я не тебя спрашивал. И извиняться не нужно.
Ферранс швырнул бумаги, которые держал в руках, на стол, а сам тяжело опустился на диван.
От недосыпа голова кружилась, ныла, а в пальцах будто бы ощущалась лёгкая дрожь.
— Может, просто сказать, что согласен на брак. Всё равно ни к какому решению не прихожу.
Он сцепил пальцы и положил руки на лоб — так было проще скрыть дрожь.
Чем больше он разбирался с вопросом поставок соли, тем чаще закрадывалась эта мысль.
То, что собирался провернуть Розенгейн, было смертельно опасно для Вистада — но и Блюварену грозило немалые убытки. И это был только первый шаг.
Ферранс уже не понимал, ради чего тот вообще пошёл бы на такие жертвы, раз уж даже от правления был готов отказаться.
«Даже это умирающее тело… знаете ли, насколько оно дорого мне обходится?»
Да, дорого. Ведь он носит имя Кабеллика.
Но почему ему это особенно дорого?
— Когда Вы говорите о браке… Вы имеете в виду наследного герцога Луретии? — осторожно спросил Кислик.
Кислик поспешно вытер вспотевший лоб.
— Нет, просто… Я до безумия хочу знать.
Говоря это вслух, он и сам начал понимать, что именно.
«…Потому что Вы хотите знать хотя бы это.»
Почему Розенгейн сказал те слова?
— Он сказал: если хочешь узнать — женись.
— Барон Колдерст действительно так сказал?
— Ага. Мерзавец. В таких моментах ясно видно — характер у него совсем не меняется.
Кислик задумчиво покачал головой.
— Прошу простить мою дерзость, Ваше Величество, — но барон Колдерст, каким я его помню, был очень порядочным человеком. …Пожалуй, временами упрямым.
— А? Разве нет? По-моему, он злюка. Вредный.
— Насколько мне известно, это не так. Позвольте спросить, что такого он сделал, что вы считаете его злым?
Иногда Розенгейн действительно говорил странные, сбивающие с толку вещи, от которых можно было с ума сойти, но он не был злым.
Сейчас в нём будто бы проявлялся тот самый характер, что был у Марстиэля.
Человек, который без колебаний мог попасть точно в самое больное место — и воткнуть туда нож, будто это ничего не значило.
Так или иначе, это всё был один и тот же человек.
‘…Значит, всё-таки он правда меня ненавидит? Потому что я — это я?’
Ферранс уставился на разбросанные по столу бумаги. Надо было привести их в порядок — он потянулся и начал собирать их в кучу.
— Ваше Величество, разрешите помочь.
Он хотел остановить его, но случайно задел рукой край стола.
Ноготь на указательном пальце треснул, и кровь тут же хлынула ручьём.
Кислик, побелевший как полотно, тут же закутал палец Ферранса своим рукавом.
Слабеющие ногти он ломал и раньше, но сегодня было особенно больно — будто половину ногтя просто снесло.
— …Уже, наверное, всё, — пробормотал Ферранс, когда кровь наконец начала останавливаться, и слегка отстранил руку Кислика.
Тот смотрел на него так, будто сейчас заплачет.
— Может, стоит вызвать придворного врача?.. Или нельзя?
— Нельзя. Если слухи расползутся — будет хуже. Пока — нельзя.
Ферранс поднял палец и взглянул на ноготь. В тот же миг лицо его потемнело — настолько заметно, что Кислик сразу это уловил.
— Ваше Величество? Что-то не так?
Если он не ошибся, под сломанным ногтем кожа начала темнеть — сине-черный оттенок пробивался сквозь оставшуюся часть пластины.
Его тело разрушалось куда быстрее, чем он рассчитывал.
Интересно, у людей есть что-то вроде заранее отмеренного срока?
Неважно, как сильно ты цепляешься за жизнь — ты всё равно умрёшь в день своей прежней смерти?
Ферранс с усилием подавил накативший страх.
Если всё действительно так — больше он ничего не успеет.
Планы найти подходящего альфу, жениться, снять метку и оставить потомство рассыпались в прах.
В этой ситуации у него оставался только один выбор.
— Сегодня придет Розенгейн, — медленно произнёс Ферранс, сжав кулак.
Даже если этот выбор, как и в прошлый раз, приведёт его к смерти…
На этот раз он хотя бы не сдастся без боя.
Как раз сегодня исполнялась неделя.
Но Розенгейн так и не появился — даже после полуночи.
Неделя превратилась в две. Две — в три.
Через несколько дней пройдёт уже месяц.
Сначала Ферранс думал, что с ним, должно быть, что-то случилось.
Но за всё это время не было ни одного шторма, ни одного крушения на море, ни слуха о гибели Хранителя Блуварена.
Да и давление на Вистад не ослабло. Перекрыв поставки соли, теперь Розенгейн взялся за кожу.
Ферранс впервые понял, насколько широко она используется: обивка, седла, доспехи, переплёты, даже инструментальные детали.
После кожи — хлопчатобумажная ткань. Потом — арахисовое масло и семенной картофель.
Разумеется, цены взлетели в пять раз всего за месяц.
Сложно было поверить, что всё это произошло всего лишь за тридцать дней.
Так или иначе, Розенгейн боролся за свой брак по-настоящему беспощадно.
И, надо признать, весьма эффективно.
Проблема была в том, что даже когда Ферранс окончательно решился принять предложение, Розенгейн так и не появлялся.
Он выдохнул горячо, как будто внутри закипало.
Говорили, что если ногти начинают крошиться, яд потом распространяется пугающе быстро — и, похоже, это была правда.
Теперь даже сквозь перчатки проступала кровь, и Феррансу приходилось носить плотные, тёмные кожаные перчатки, чтобы это скрыть.
— Ваше Величество. Из Луретии пришёл ответ.
Королевский секретарь, долго наблюдавший, как Ферранс бушует у стола, заваленного бумагами, наконец не выдержал и заговорил.
— Тогда зачем он вообще говорил про неделю… Что пришло?
— Ответ от Луретии, Ваше Величество.
На самом деле письмо прибыло уже час назад, но Его Величество выглядел так, будто совсем никого не слышит, и секретарь попросту не решался сразу заговорить. Его дрожащая рука выдавала это без слов.
Ферранс чуть повёл рукой в перчатке.
Он всё ещё справлялся с сокрытием своего состояния, но это было ненадолго.
Совсем скоро окружающие поймут, что его тело не в порядке. Даже сейчас за одно лишь повышение голоса ему пришлось расплачиваться головокружением.
С виду он спокойно махнул рукой, а затем тут же спрятал её под стол — чтобы никто не заметил дрожи.