Кто делает контент? Виктор Самусенко и его "Борус"

По тому, как ты взялся за телеграм-канал “Борус”, чувствуется, что у тебя есть журналистский бэкграунд. Расскажи о себе.

Я начинал с ТВ. В 17 лет пришёл на “7 канал” — это сетевой партнёр РЕН-ТВ в Красноярске. Потом, уже после армии - меня позвали корром на новый канал ОРТВ. Собственник этого канала выкупил бренд и архив закрывшегося телеканала “Афонтово” и перезапустил его. И вот там у меня уже начали расти крылья, мне стало тесновато, и я пошёл на краевой телеканал “Енисей” уже директором новостей. Потом ещё работал продюсером на Lifenews и “360” в Красноярске.

А три года назад я попал в красноярское интернет-издание “Проспект Мира”, где понял, что телевидение — это умирающий жанр. Телевидение никому неинтересно. Чтобы хоть кто-то как-то оценил твою работу, надо включить компьютер и написать в соцсетях: “Ребята! Посмотрите! Я тут сюжет снял!” Потому что всем твоим сверстникам, миллениалам, насрать, что по телеку показывают. Ты можешь две недели корпеть над каким-то спецрепортажем, минидоком, а это никому нахрен не надо. Потому что все в YouTube давно уже. Я кайфанул от интернета и сам в итоге не понял, почему занимался столько лет телевидением.

Сейчас понял?

На телевидение приходят вообще по трём причинам — они расположены как в пирамиде Маслоу. Самая “нижняя”, самая популярная причина - это стать звездой. Вторая - кому-то что-то доказать - это мой случай. И на вершине пирамиды — самая непопулярная причина: что-то изменить в мире. Есть такие люди, как Иван Голунов — ты когда читаешь его тексты, понимаешь, что это высокого уровня романтики, которые действительно мечтают о том, чтобы всё в нашей стране было классно. На таких хочется равняться. Хотя, по большому счёту, у журналиста простая задача: находить и рассказывать интересные истории. Всё.

Ну вот ты работал на Lifenews, на “360”, на краевом телеканале. Что там можно было изменить?

Я пошёл на государственный телеканал “Енисей”, потому что хотел продюсировать, определять вёрстку. Правда, “Енисей” оказался немного не той историей - там выпуски, бывает, состоят из ТЗ — и особо там творчеством не позанимаешься. Ну и повестка была такая, что чуть шаг в сторону - тебе начинают из краевой администрации названивать, спрашивать: “Ты охуел? Какая тебе “Пусси Райот”? Других новостей нет?” Я начинаю объяснять: там же Толоконникову выпускают из тюрьмы, у ворот 16 телекамер: Reuters, Russia Today — а нас не будет? И все равно получаю пиздюлей просто за нормальную работу.

На Lifenews было очень непросто. Я не участвовал в создании каких-то политических тем, нам ставили задачу искать местные, крутые истории. Довольно нервная была работа. Потому что домой приходил только спать, а всё остальное время искал темы. В тот день, когда я уже уходил с Life, я сдал последний материал — из зоопарка. И мой тогдашний начальник Рауль Смыр мне написал: “Мишка сосёт лапу — это твой уровень”. Вот это меня очень сильно задело! Сейчас я понимаю, что должен сказать Раулю спасибо за то, что опять мне захотелось кому-то что-то доказать. Надеюсь, получается.

Работа на ТВ тебе много дала?

Конечно. Методы добычи информации, работы с ней. Ну и источники. Когда ты постоянно ищешь истории, люди это запоминают — ты встречаешься с ними и спрашиваешь: “А что у тебя интересного? Есть какая-нибудь история на новость?” С одной стороны ты выглядишь как параноик, с другой — личные контакты работают лучше всего.

Сегодня выпускникам журфаков сложно говорить ртом по телефону — это атрофация профессионального навыка. Если вы не можете звонить по телефону - не делайте журналистку своей профессией! Вам будет тяжело. Потому что придётся иногда звонить какому-нибудь политику, чиновнику и говорить: “Чувак, ты обосрался — прокомментируй”. Это сложно. Приходится переступать через себя.

Что касается источников, вот ты гуляешь с соседом с собаками, а он, допустим, в силовом ведомстве служит. Потихоньку-помаленьку ты начинаешь с ним обсуждать что-то, выходишь на уровень “вербовки”, затем развиваешь свою “агентурную сеть” из людей, которые по доброте душевной или за деньги продают тебе информацию, которая тебе очень нужна. Чем больше ты знакомишься с людьми, тем лучше у тебя получается добывать информацию.

И если очень-очень сильно стараться, можно строить информационную повестку самому — не переписывать пресс-релизы, а заниматься журналистикой фактов. Сегодня понедельник, скучный, пустой день — но это не означает, что надо сидеть и переписывать: “Загорелся на Левобережье автомобиль”, ““Бионорд” сыпят — горожане жалуются”. Потому что об этом и так все напишут! Когда канал “360”, где я работал в последнее время, закрыл региональные корпункты, я понял, что один могу быть информагентством. Ведь получается же доставать эксклюзивы! За 12-13 лет в профессии хорошая база контактов наработана, есть свои люди везде.

И я решил попробовать.

А почему ты - телевизионщик - пошёл в Телеграм, а не на YouTube?

YouTube — это развлекалово, это не новости — вот и всё. Дудь прекрасен — но никто не включает YouTube, чтобы посмотреть, что сегодня в мире произошло. А сообщение в телеграме, новость - вот она, на ладошке, не шире, чем экран мобильника. Но я ведь не перестал работать ни с текстом, ни с фото, ни с видео. Это удобно - когда у тебя есть скилл смонтировать быстренько видосик, наложить логотип, подсклеить, залить в канал.

Но надо понимать, что старый телек умер — нельзя просто посадить ведущего в студии и надеяться на то, что аудитория придёт. Мы, миллениалы, видели Василия Стрельникова и Тутту Ларсен на MTV в своё время — и повтор этого формата маловероятен — так, чтобы это было смотрибельно, прикольно, актуально.

Когда в телеке появились Киселёв и Соловьёв в нынешнем формате, в соцсетях возникли паблики типа MDK, которые делали всё то же самое — но с обратным вектором. Они заняли очень важную нишу — интернет стал площадкой, на которой можно было написать о происходящем: “Это дно”. Сначала на Соловьёва и Киселёва гнали — мол, они опозорили профессию, а потом стало понятно, что можно свою позицию высказывать в интернете, и нафиг нужны Киселёв и Соловьёв и их телевидение! Нас учили по одним канонам, что журналист может оперировать только фактами, потом появился Киселёв, а потом стало возможно издеваться над косяками власти в соцсетях — и даже эффективнее, чем по телеку. В каком-то абсурдном смысле можно сказать спасибо Соловьёву и Киселёву за то, что мы сегодня здесь.

Твой телеграм-канал быстро стартовал?

Буквально в первый же день работы первой новостью телеграм-канала “Борус” был комментарий главы района из Хакасии, который побил корреспондента канала “Россия 1”. Я просто надыбал его телефон и позвонил ему в 9 утра - его ещё не успели атаковать журналисты, и он мне эмоционально, по-деревенски наговорил: “Вот, провокаторы! Подставили!” А у меня в канале 20 подписчиков — мои друзья, в основном. Я нашёл контакты Сергея Смирнова из Медиазона, затэгал его, потом коллегу из РБК - красноярца Дмитрия Блинникова — и они реально взяли мой комментарий. В первый же день работы “Боруса” я увидел новость со активной ссылкой на свой телеграм-канал на РБК, Медиазоне, у Варламова. Стали расти подписчики, появилась цитируемость.

Засыпая в первый день работы, я точно знал, что всё возможно, что не нужна никакая удача — надо просто работать, доставать эксклюзивы и выезжать либо на своих темах, либо давать эксклюзивные повороты по тем темам, которые у кого-то уж появилось. Когда в Каменке были взрывы, я сразу бросился в Ачинск и начал оттуда отписывать — на меня стали подписываться в Телеграме редакторы всего, чего только можно: начиная от телеканалов “Звезда” и “Мир” и заканчивая редактором каких-то польских новостей. На "Медузе" стали указывать "Борус" как надежный источник. А каналу всего-то было пару месяцев.

Ты говоришь, что телевизор никто не смотрит, но при этом у тебя есть источники, люди, которые тебе рассказывают истории, чтобы ты их рассказал дальше. У них-то какая мотивация, кроме как в телек попасть?

Работа журналиста — это вообще наведение мостов. Когда ты новостийщик, тебя, конечно, прежде всего, интересуют оперативные службы: полиция, МЧС, следственный комитет, прокуратура, ФСБ. И когда ты задаёшься целью, например: “Мне нужен человек в природоохранной прокуратуре” - и не мытьём, так катаньем, пробиваешь себе дорожку - и вдруг обнаруживаешь, что с обратной стороны чистоту этой дорожки начинают поддерживать! Потому что со временем тебе начинают по-человечески доверять. Не сдавать свои источники — вот это реально незыблемое правило хорошего жура. Меня как-то три раза вызывали в краевой СК на допросы с одной-единственной целью: требовали, чтобы сдал источник фото, на котором была изображена нелицеприятная надпись на стене управления краевого СК о тогдашнем комитетском начальнике. Естественно, не выдал.

А есть ведь сферы, не связанные с гостайной — в образовании, в здравоохранении. Когда у тебя в каждом вузе, каждой поликлинике появляется по человечку, которые просто со стороны видят что происходит, он начинает тебе подсвечивать. Не потому что он плохой, стукач и вообще - а потому что он видит, как происходит преступление или попытка его совершить, какая-то обычная жизненная несправедливость, и понимает, что есть возможность предотвратить это — позвонить Самусенко.

Как изменились твои отношения с пресс-службами, когда ты перешёл на тёмную сторону телеграма — у тебя же нет сейчас статуса журналиста?

Меня тут приглашали недавно на концерт в честь дня полиции - на конверте мне написали “Блогер”. Сам порой не знаешь, как к себе относиться: с точки зрения деятельности ты пишешь новости, берешь комментарии, а по закону я действительно занимаюсь блогерской деятельностью. Да, сначала было тяжело — везде говорили: “Мы не сотрудничаем с телеграм-каналами”. Но с большинством пресс-служб удалось договориться. Как? Постишь эксклюзив, который непосредственно касается их деятельности, на твой инфоповод обращают внимание местные СМИ — переписывая твою новость, они звонят за комментарием в конкретную пресс-службу. В коммерческих структурах, когда звонишь за комментарием, у тебя иногда спрашивают: “А какой у тебя корыстный интерес?” В смысле? Я журналист, я ищу информацию!

Но в целом, когда ты имеешь источники и знакомых по Красноярску и краю, тебе не всегда пресс-службы нужны. Ты сам понимаешь — что к чему и что давать в телеграм. А что, например, не стоит. Чтобы тем же операм ОРМ не сорвать — задержание какого-нибудь жулья или что-то в этом духе. У всех своя работа, и никому не нужно мешать ее работать.

Ты - уникальный для Красноярска журналист? У вас в городе много неанонимных телеграм-каналов?

Насколько я понимаю, из тех упоротых, что делают новостийные каналы в одиночку, нас всего двое: “Борус” и “Стрелка”.

Есть анонимные телеграм-каналы — сливные бачки, есть — связанные с именем конкретного человека, как у тебя, где, вроде бы, ты лицом своим отвечаешь за достоверность информации. Насколько такой формат вообще перспективен? Ему доверяют в регионе?

Когда редакция что-то делает и не хочет светить лицом журналиста, потому что боится, что ему могут проломить голову за материал - она может не ставить его подпись. Просто пишут: «Редакция» вместо конкретного автора. А здесь ты никуда не можешь деться. Ты иногда что-то публикуешь — и понимаешь: “Ааааа! Вот сейчас-то пердаков взорвётся!” И это довольно нервная фигня, когда тебя просто некому поддержать, подбодрить, как если бы это было в редакции. Да и не было у меня мечты сделать информагентство имени себя, хочется обзавестись редакцией — но для этого нужны инвестиции. А ты не у всех можешь взять деньги на это.

Сейчас у меня число подписчиков стремится к трём тысячам — это, конечно, несерьёзно на фоне всяких там "Караульных", но нет никакого желания искусственно накачивать канал, покупать ботов - потому что неспортивно. Это как “режим бога” в стрелялке — ну, за 5 минут перестрелял всех — а дальше уже неинтересно.

Тем более, тебе ведь каждого подписчика в канале видно, — так что я знаю, что меня читает мэр города, депутаты Госдумы, руководители крупнейших предприятий края. Какой-нибудь человек известный много раз публично говорил, что ненавидят журналистов и их деятельность — и тут ты видишь, что он на тебя подписался. Вот он — кредит доверия! Поэтому теперь ты представляешь своих читателей не как кучку хипстеров, а как кучку хипстеров — и десять мэров, десять депутатов, десять миллионеров. И стараешься делать контент уже с оглядкой на аудиторию. Но на самом деле у меня простой подход к выбору тем: интересно мне - значит, интересно моим подписчикам. И плевать, у кого там сколько денег или власти. Когда ты свободен, ты — панк от профессии, можешь творить всё, что захочешь.

Были звонки с требованиями “Удалить из интернета”?

Пока не было. Но те, кто может позвонить, знают, кто такой Самусенко и что он удалять не будет. Удалять новость — это вообще самое последнее, что можно сделать. Если ты обосрался — дай опровержение. Будь честным и с собой, и с читателями, и с ньюсмейкерами. Но, конечно, в жизни можно наткнуться на каких-то дураков, которые поставят себе цель — найти и урыть тебя за то, что не удаляешь. Но я как-то стараюсь дипломатию применять, держать ответ — я ж из простого района, из Железнодорожного.

Как чисто технически ты работаешь с каналом?

Новость живёт 5 минут: две минуты пишется, ещё три минуты тебе надо, чтобы подмонтировать видео и бахнуть свою плашку. Когда ты умеешь писать быстро, ты не пропускаешь важных молний, не пропускаешь важных поворотов: случилась какая-нибудь лютая хрень — ты дал молнию, быстро позвонил, уточнил — дал развитие. С собой в рюкзаке у меня всегда есть ноутбук, телефон. Случись ЧС — тебе нужно упасть в место, где есть интернет, или раздать его с мобилы и начать отписывать новости. К сожалению, у меня пока нет регулярности — да и новости сами по себе штука ненормированная. Постоянно мониторю ленты — что мне ещё остаётся? Ну и, что приятно, постоянно получаю какие-то сообщения, звонки: “Слышал, что случилось?”

История, благодаря которой твой канал моментально стал известным, — школьник Прохор, который сделал причёску как у Ибрагимовича, а его начали гнобить учителя. Как ты её обнаружил?

С Прохором получилась та самая ситуация, когда ты постоянно ищешь истории — а история находит тебя сама. Так вышло, что мама Прохора была коллегой моей мамы, и она рассказала на работе: сына травят за причёску. Оказалось, что замдиректора школы провела “воспитательную работу” — принесла какие-то распечатки из интернета про гомосексуализм, Гитлерюгенд и так далее — чтобы доказать 10-летнему пацану, что нельзя носить причёску с выбритыми висками и хвостом. Когда я приехал к директору школы, пообщался с этими “учителками” — иначе не хочу их называть, — у меня тряслись руки — я не ожидал такого уровня безнадёги и пещерности. Они на полном серьёзе мне объясняли, что причёска у 10-летнего парня — это Гитлерюгенд и гомосексуализм. Я тогда поставил себе цель, что сделаю всё возможное. И круто, что история так разошлась.

У тебя есть чувство ответственности перед героями твоих публикаций? Комментарий, который глава администрации тебе дал, мог сказаться на его карьере. Прохор с причёской Ибрагимовича — в какой-то момент я сам стал опасаться, что пацана сейчас затаскают везде, где только можно - и накроется у него не только учёба, но и футбольная карьера.

Прохор в сказку попал. Я тоже переживал, как бы пацану судьбу не испортить. Всё у него будет хорошо — на футбольном матче сборной России был, на пресс-конференциях был, Дзюба его потрепал по причёске его знаменитой, прислали ему коробку с новой формой из Москвы. Вопрос сейчас в том, каково ему будет дальше учиться в школе. Но мы с мамой Прохора на короткой ноге, она мне рассказывает, что у него с успеваемостью всё очень неплохо.

А вообще, конечно, я чувствую огромную ответственность за каждого героя. Особенно,, когда твой герой уходит навсегда. А когда ты работаешь долгое время, такое происходит время от времени. Ты вечером выпиваешь, пересматриваешь свои материалы про него. Грустишь.

В самом начале нашего разговора, когда ты рассказывал о своём журналистском опыте, ты перечислил довольно много СМИ, в которых работал. Не каждый регион может похвастаться таким количеством медиаресурсов. Почему так получилось, что Красноярск настолько медийно развит?

На самом деле, надо понимать, что последние 20 лет тот же телек в России строился и развивался активно только в Москве, Петербурге, Екатеринбурге и Красноярске. Я не могу упомянуть Новосибирск, например, потому что ты приезжаешь туда, включаешь местные новости и думаешь: “Господи, нам в Красноярске казалось, что мы фигню делаем - а здесь-то какой кошмар!” Томские телевизионщики, у которых тележка ТЭФИ, приехали работать на красноярское “Афонтово” — и их подход никак, кроме “колхоз”, я назвать не могу. Но в телеке денег становится всё меньше: вот, один из красноярских телеканалов ещё до Нового года сокращает 24 человека. Ещё один телеканал находится на пороге реального закрытия.

В Красноярске есть свой, локальный патриотизм? В Екатеринбурге он цветёт, в Новосибирске незамечен...

Не знаю, как там в Новосибирске, но у нас — в столице Сибири — с патриотизмом всё хорошо. Это шутка, конечно — сибирякам нечего друг с другом делить. Оказавшись на чужбине, мы держимся друг друга, потому что сибиряки — они же немножко пошустрее ментально, чем европейцы, у нас тут холод, надо думать быстрее, делать качественнее.

Вообще я считаю, что все эти эксклюзивы, истории, хайп, цитируемость — это дело второе. Главное, это люди и отношения между ними. Потому что одной жизнью живём, и если ты в конце жизни останешься непонятным дурачком, который что-то там расследовал-расследовал, но при этом нажил себе кучу врагов и не обжился настоящими друзьями — это же не очень прикольно. Когда в какой-нибудь редакции начинаются споры по работе — так что прямо война, я всегда говорю: “Ребята, наши эксклюзивы — это фигня полная. Пойдёмте в бар, выпьем пива”.

В Красноярске такое работает?

Конечно. У нас даже есть редакторский чатик с представителями разных СМИ — это просто друзья-товарищи, которые могут и контентом помочь, и денег до получки одолжить. У нас в этом смысле всё хорошо.

Tелеграм-канала Mestame. Самые интересные лонгриды, репортажи, истории и интервью, опубликованные в региональных медиа.