та же добыча радия

Интересный рассказ Яны Полянских – как создается новое лекарство:

Противоопухолевый препарат, над которым мы работали 4 года, который показывал прекрасные результаты на клетках и животных… был признан неэффективным уже в первой фазе клинических исследований. И, конечно, отрицательный результат в науке – это тоже результат, но слишком грустно. Это провал. На который были выделены миллионы.

Вы задумывались когда-нибудь, какой путь проходит сертифицированный препарат прежде, чем окажется на полке аптеки? И почему те же противоопухолевые столько стоят?

Всё начинается с кучи статей. Первое задание, которое мы даём всем студентам, пришедшим в лабораторию – найти, прочитать и понять пару научных статей по теме. Этим же занимаются научные сотрудники, за этим ездят на конференции. За информацией. Что уже сделано, какие есть идеи, мысли, гипотезы, каков механизм работы рецепторов и белков, втянутых в биохимию патологического процесса… Важно досконально понять всё, до чего до тебя додумался научный мир.

И на этой базе возникает мысль: «а что если попробовать вот так? Сделать соединение поменьше, ввести другой заместитель погидрофильнее и упаковать в невирусную систему доставки?» И это точка невозврата. Теперь все силы твоей лаборатории и дружественных ей будут направлены на реализацию этой странной идеи.

Химики начинают синтез. Но у вещества есть куча стерических затруднений, да ещё и оно оптически активно, а потому задача не из простых. Через полгода упорной работы химиков-синтетиков всей лабораторией вы задумчиво смотрите на коричневый склизкий комок будущего препарата-спасителя, который сейчас размазан по колбе. Хммми…

Квест продолжается. Это вещество ещё прилично грязное, с примесями снятых защитных групп, с кусками других побочных продуктов. Его нужно очистить. Химик благословляет хроматограф и своё детище на работу, и начинает очистку. Первая, вторая серия, трудоемкое расщепление рацематов. Ох уж эта оптическая активность… Проверяем на всякий случай на математической модели, ну конечно, изомер не обладает нужной нам активностью. Специалист ругается в голос, подбирает растворители и выдаёт-таки чистоту 98%, допустимую для доклинических испытаний.
Уже на этих стадиях идее может прийти конец. Химики не смогут синтезировать и очистить задуманное вещество так, как это необходимо. Увы.

Теперь нам нужно подтвердить, а то ли вещество мы вообще выделили. Были случаи ))). Поэтому идём к аналитикам, приносим жертву масс-спектрометру и, счастье, это наше вещество, масса совпала. Потом мы ещё несколько раз перепроверим другими методами, но пока подойдёт и такое подтверждение.

Дальше мы либо начинаем работать с клетками, либо сразу выходим на стадию работы с животными – заказываем партию особых nude-мышей (иммунодепрессивных, чтобы их иммунная система не мешала работе препарата). Смотрим, как реагируют на препарат, на какие дозы, какие побочные реакции есть, делаем матмодели процессов, совместно с коллегами из других лабораторий пробуем разные варианты систем доставки. Из 10.000 потенциально интересных соединений, которые берут в работу фармкомпании, примерно 250 пройдут на стадию доклиники. Всё остальное будет просто отрицательным результатом.

Самый частый вопрос, который задают мне люди, когда узнают о том, что мы работаем с животными: «и вам не жалко?! Почему нельзя испытывать на заключённых?!»

Не в жалости дело. Это высокая миссия мышек, их дело жизни и их работа. Они пришли в этот мир для того, чтобы помочь. Без них мы не справимся.

А испытывать на заключённых нельзя как минимум из-за этических вопросов, а как максимум - математика запрещает. Для исследования важна 100% статистическая однородность выборки. Совсем одинаковые мыши. Одного пола, возраста, содержащиеся в одинаковых условиях, одинаково здоровые, с одинаковыми нокаутными генам (если нужно). Тогда мы можем быть уверены, что 8 летальных исходов из 10 - это проблема препарата. А если мы возьмём 10 разных людей? Один с туберкулёзом в активной форме, другой с аутоиммунным заболеванием, третьему 59 лет, четвёртый в клинической депрессии, пятый с гастритом мается, шестой с мигренями, седьмой ни разу за 40 лет не был у врачей и его анамнез вообще невозможно собрать, у восьмого митральный клапан помирает, девятый аллергик лютый, а десятая - женщина в период менструаций. Классный набор. И как понять, от чего умрут 8? От того, что добитая изониазидом печень отказала раньше, чем успела метаболизировать новый препарат? Статистика не прощает такую выборку. И никакой информации мы всё равно не получим.

А математические модели… к сожалению, они ещё не могут описать действие вещества на живой организм настолько качественно, чтобы мы могли сразу перейти к проверке на пациентах.

На животных проводятся различные испытания: изучают безопасность (общую и специфическую токсичность препарата), эффективность препарата в отношении конкретного заболевания на моделях, подбирают нужные дозы и режимы введения в фармакокинетических исследованиях. По испытаниям разрабатывают протоколы по международным нормам, делают математическую обработку результатов и пишут итоговый отчёт. На его основании принимается решение о том, переводится ли препарат дальше, в клинические исследования или нет.

Из тех 250 препаратов, что вышли на доклинику, хорошо если 5 пойдут дальше. И только 1… вдумайтесь. 1 из 10.000 соединений возможно станет современным препаратом.

Разработка одного препарата с нуля занимает 10-12 лет. Каждый год работы исследователей, разумеется, оплачивается. Оплачивается, чтобы раз за разом получать тот самый «отрицательный результат», с которым столкнулись мы.
Эх.