Владимир Даль — лексикограф, военный, чиновник
Многие знают, что Владимир Даль создал толковый словарь русского языка. Но этим его заслуги перед отечеством не заканчиваются. Почему я решил рассказать о нём на этом канале? А потому что он датчанин по крови. Матерью его была Ульяна Христофоровна Даль (урождённая Фрейтаг), а отцом Иван Матвеевич (Йохан Кристиан) Даль. Отец приехал в Россию по приглашению Екатерины II, получил подданство, а затем и дворянство, к которому прилагалось и право на обучение своих детей в Петербургском кадетском корпусе за казённый счёт.
Об обучении в кадетском корпусе Владимир Иванович отзывался нелестно, считал пустой тратой времени. Однако, кое-что из полученных знаний ему пригодилось, но об этом позже. Несколько лет Даль прослужил на флоте, и уже тогда, общаясь с матросами, крестьянами и солдатами, стал записывать незнакомые слова. Позже он уволился с военной службы и пошёл учиться на врача. Из-за войны с турками ему пришлось досрочно сдавать экзамены и отправляться на фронт, где он, в редкие свободные от зашивания раненых минуты, продолжил свой труд лексикографа.
Кстати, существует любопытная, но, на мой взгляд, прохладная история о приключениях Даля на русско-турецком фронте. Якобы, к тому времени записей накопилось столько, что для транспортировки Владимиру Ивановичу выделили тактического верблюда. В одном из сражений животное захватил неприятель. Даль так горевал об утрате, что сослуживцы, не вынеся страданий, провели спасательную операцию и выкрали тактического верблюда обратно.
Участвуя в польской кампании 1830 года, Владимир Иванович совершил настоящий подвиг. Неприятель сжёг мост, лишая возможности отступить, но находчивый Даль за несколько дней соорудил понтонную переправу, заманил противника на середину реки, там перерубил несколько важных связок и уплыл на противоположный берег. Ошарашенные поляки не достали храбреца ни пулей, ни саблей, и остались с носом. Как часто бывает, за этот поступок Даль получил и нагоняй, и награду.
В мирное время Владимир Иванович занимался не только словарём, но и другим творчеством. В частности, он выпустил сборник сказок, но властям он показался сомнительным, и тираж изъяли из продажи. Тем не менее, сказки стали предлогом для дружбы с Александром «Наше Всё» Пушкиным. Взяв с собою чудом уцелевший экземпляр сборника, Владимир пришёл в гости к писателю и поэту, и вручил его в качестве подарка. Александр Сергеевич тут же принялся изучать его и высоко оценил. И презентовал в ответ рукописный экземпляр «Сказки о попе и работнике его Балде».
С этой встречи началась крепкая дружба Даля и Пушкина. Когда Владимир Иванович в очередной раз сменил деятельность и уехал в Оренбургскую губернию, он сопровождал друга в его путешествиях по тем краям. И много рассказывал о пугачёвском восстании, что вдохновило Пушкина написать «Капитанскую дочку» и другие произведения, касающиеся того периода.
Александр Сергеевич ценил не только писательский талант Даля, но и его opus magnum. Поэту очень понравилось одно новое слово, о котором ему рассказал Владимир — «выползина». Это старая шкура, которую сбрасывает змея при линьке. Услышав это, Пушкин сказал: «Ишь ты!.. А у меня сегодня сюртук новый. Посмотрите, какая выползина! Ну, из этой выползины я ещё не скоро выползу! В этой выползине я ещё такое напишу!..» Увы, вскоре состоялась та злосчастная дуэль с Дантесом. «Выползину» с поэта спороли, чтобы облегчить страдания умирающего.
Владимир всегда ставил свою лексикографическую деятельность во главе угла, он даже попросил перевода в провинцию, где составлять словарь и собирать пословицы и прочее народное творчество было бы легче. Он вышел в отставку, переехал в Москву и там закончил свой полувековой труд. Но даже после этого не перестал заниматься любимым делом. Говорят, перед смертью Даль из последних сил шепнул супруге «Запиши словечко…»
Как и многие гении, Даль был человеком многих талантов. Как и многие деятельные люди, он всю жизнь стремился к своей мечте — очистить русский язык от заимствований — но так её и не достиг. Тем не менее, он сделал огромный вклад в изучение языка, и память, оставшаяся о нём, — это лучшая награда из всех возможных, которую мы можем ему даровать.