dragon au (маленькая зарисовка)
(прим.: Чимин находится в плену у Юнги уже очень продолжительное время (больше двух месяцев)
В ночи Чимину всё-таки удастся сбежать из покоев, которые ему так любезно предоставил Юнги вместо холодных влажных стен карцера. Было опрометчиво с его стороны доверять врагу после первой же подаренной ему улыбочки, но ему это только на руку.
Сейчас единственная цель Чимина – это убить вожака драконов и принести его голову прямо в руки королю как главный трофей и ознаменование окончания войны. В его распоряжении только небольшой кинжал, надежно спрятанный там, где при осмотре его не заметили. Но если понадобится он обезглавит Юнги собственными руками.
Найти покои главного дракона не сложно: это самая отдаленная часть огромного замка. Там, где вместо кучи стражи лишь тяжелые двери, мнимо охраняющие жизнь вожака.
Кажется, драконы совсем не любят думать о своей безопасности, раз доверяют пленному и даже минимально не стараются сберечь жизнь их предводителя.
И как бы просто ни было попасть к Юнги через длинные пустые коридоры, прямо перед нужными покоями – единственными, где через щели в двери можно заметить тусклый свет от свечей – Чимин выбирает выбраться наружу, чтобы попасть в помещение через окно, на случай если дракон запер комнату изнутри.
Его миниатюрность по сравнению с габаритами драконов (и всем, что с ними связано) наконец возымела свои плюсы. Чимина почти не видно за большими флагами и статуями, что позволяет ему пройти до нужного окна незамеченным. К его счастью оно оказывается слегка приоткрытым, а значит не придется создавать дополнительный ненужный шум.
Чимин достает кинжал из ножен и аккуратно переходит в оконный проем, отодвигая тяжелое стекло еще чуть дальше. А потом застывает на месте.
Он видит Юнги. Юнги массивным телом склонившегося над кем-то в очень компрометирующей позе. Былое напряжение в теле Чимина сходит на нет, и бурлящая кровь, вызывающая шум в ушах тоже утихает. И тогда до Чимина доходит второй раз. Этот кто-то, кто лежит под драконом, стонет. Протяжно и так громко, будто никто его не услышит. Будто какие-нибудь пленные, решившие сбежать и убить его вожака, не будут стоять в метре от него и с каждой секундой все отчетливее слышать происходящее.
Наложник - а с большей вероятностью это он и есть – выгибается, почти полностью отрываясь от постели, когда Юнги толкается в него особо грубыми толчками. Его блаженный крик отбивается от каменных стен, и с головы до самых кончиков пальцев ног пронизывает Чимина вместе с судорогой, съеживающейся где-то ниже живота. С новым ракурсом он теперь отчетливо видит, как нечеловечески большое... мужество дракона безжалостно двигается внутри стонущего мужчины, получающего будто неземное удовольствие. Дракон рычит тем громе, чем сильнее содрогается тело под ним. Хлопковые простыни рвутся от того как сильно сжимает их наложник и-
Нет, это совершенно и абсолютно не то, на чем сейчас должен сосредотачиваться Чимин. У него крайне мало времени, чтобы выполнить свою цель, и это необходимо сделать с неописуемой осторожностью, чтобы позже устранить и свидетеля, прежде чем тот сбежит и сообщит о случившимся страже или превратится в дракона и перегрызет Чимину глотку в отместку за своего вожака.
Все, что нужно сделать, это спрыгнуть с окна и вонзить кинжал куда-нибудь дракону в шею, а после как можно быстрее избавиться от наложника.
Поэтому Чимин, сделав бесшумный глубокий вздох в попытке избавиться от разрастающегося непонятного жара в теле, наконец двигается в резком прыжке.
Острый конец кинжала точно нацелен на затылок дракона, и предвкушение от знания, что его враг будет повержен, выливается в победную ухмылку.
Пока холодный металл не вонзается в кадык теперь застывшего в ужасе наложника. Из-за резкого вторжения кровь широко брызжет в стороны и обжигает лицо Чимина, на котором уверенность теперь сменилась глубоким недоумением.
Его грудь тяжело вздымается в медленном дыхании, которое он даже не ощущает. Все, что чувствует Чимин, это до ужаса близкое присутствие Юнги, который так и остался в прежнем положении теперь только чуть поодаль от бездыханного тела. Он медленно поворачивает голову в сторону дракона, и все его мысли разражаются в непонимании, по какой причине он остался жив.
Чужое лицо наполовину испачкано в темной густой крови, редкими каплями стекающей вниз по шее, а в бешеных глазах, мерцающих ярким холодным янтарем, отвратительно отчетливо читается желание убить.
– Я уж думал ты не придешь, – дракон глубоко рычит, отдаляясь от тела наложника с мерзким хлюпаньем, и полностью выпрямляется, теперь значительно возвышаясь над Чимином. Тон, с которым Юнги произнес это, наполнен сарказмом, но ни выражение его лица, ни даже один мускул не показывает насмешку или хотя бы намек на веселье. Его тело напряжено будто в сдерживающемся гневе, который вот-вот грозит вырваться из него и раскрошить Чимина на куски.
Возможно именно эта участь его ждет.
Но мириться он с этим не готов. По крайней мере не сегодня.
Чимин дерганным движением вытаскивает кинжал из мертвой плоти и с криком обрушивается на дракона, который с дьявольским рычанием хватает его за запястья и валит на спину.
– Мелкая королевская сука! На что ты рассчитывал, когда проворачивал все это? На то, что убьешь меня? Ты правда думал, что у тебя получится сделать это так просто?!
Чимин дергается в попытке вызволить хотя бы одну руку, но хватка дракона так сильна, что сожми он ладонь чуть сильнее, непременно раздробит ему кости.
– Я все равно убью тебя. Вырву сердце голыми руками! Принесу твою голову королю и прославлю его имя во всех землях. А ты, - Чимин приближается к лицу дракона и с выражением полного отвращения к даже знанию его существования шипит, - сгниешь под землей. И ни один дракон во веки веков не забудет твое имя, потому что все они будут проклинать тебя, каждый день работая на Корону до конца их жизней. И все их дети будут рождаться рабами и-
Внезапно в воздухе раздается гулкий, почти режущий звук шлепка, после которого все погружается в напряженную тишину. Только спустя несколько секунд Чимин понимает, что звук шлепка раздался прямо у его уха, а его левая щека горит не просто так. Ему дали пощечину. По какой-то причине боль от нее совершенно не чувствуется, и Чимин гадает потому ли это, что дракон решил пощадить его, чтобы в дальнейшем пытать, или потому что удар был таким сильным, что он сейчас находится на грани жизни и смерти.
– Закрой свой грязный рот, пока ты не пожалел об этом. Замолчи и очень внимательно меня выслушай.
Дракон одним рывком поворачивает Чимина на живот и выбивает из его ладоней окровавленный кинжал, с лязгом соприкасающийся с каменным полом. Пак продолжает изворачиваться на месте, но с каждым его движением тяжелое тело все сильнее прижимает его к кровати, сжимая грудь и затрудняя дыхание так, что борьбу приходится оставить.
Комната погружается в новую, гнетущую с удвоенной силой тишину. Чимин перестает двигаться совсем, чтобы предотвратить участь быть удушенным, и сосредотачивается на происходящем. Его взгляд долго блуждает по пустым стенам в попытке найти что-нибудь, что поможет ему беспрепятственно покинуть покои дракона, пока краем глаза он не цепляется за бездыханное тело наложника. Он лежит совсем близко: стоит протянуть руку и непременно соприкоснешься с холодной окоченелой плотью. Чимина пробивает дрожь. Кто гарантирует, что с ним не случится то же самое в ближайшие несколько минут? Быть похороненным рядом со шлюхой-драконом определенно не то, о чем он грезил. Хотя на вряд ли он удостоится быть упокоенным в земле рядом с ним. Хорошо, если его вообще…
– Мне плевать, если я погибну от рук королевской шавки, – воздух содрогается в утробном рычании Юнги, решившим наконец нарушить тишину. – Плевать, если ты убьешь меня во сне или пока я трахаю кого-то. Ты можешь пытать меня, пока я не буду скулить как псина. Можешь принести мою голову или крылья своему мелочному тщеславному королю и получить за это все, что ты хотел. Но не смей, – Юнги сжимает запястья Чимина еще чуть сильнее, игнорируя тихое болезненное шипение. – Не смей даже думать о том, чтобы причинить боль моему народу. Подумай хорошенько, прежде чем произнести хотя бы одно оскорбительное слово в сторону моих сородичей. Я сравняю с землей любое государство, решившее, что оно в праве распоряжаться их жизнями.
Дракон наклоняется еще ниже, вдавливая тело Чимина в кровать, пока тот не проскулит в болезненном стоне.
– Думаешь, ты делаешь благое дело? Глупо и самонадеянно. Но знаешь что? Продолжай жить в своих убеждениях и не смей думать обратное. Тебя я не прощу, но простят они. Простит Чонгук. Простит Тэхён. Простят все, с кем ты последний месяц веселился в пределах замка, который должен был стать твоей могилой. Как ты думаешь, Чимин, почему я дал тебе свои собственные покои? Почему в моих покоях нет охраны? Почему окно осталось открытым? – Юнги невесело смеется и отстраняется достаточно, чтобы дать человеку необходимый доступ к кислороду. – Я надеялся, что ты не придешь. Я, блять, верил тебе.
Дракон последний раз болезненно сжимает запястья Чимина и слезает с его тела.
Пак ждет, когда в него вонзится его же кинжал, или чужие клыки вгрызутся в его шею, но так ничего и не происходит. Он чувствует присутствие Юнги позади себя, но все его инстинкты так тихи и спокойны, как никогда не были. Это невозможно – не чувствовать опасность и настороженность рядом с драконом, и все же напряжение, скапливаемое в теле Чимина – даже если очень постараться – нельзя определить как страх или панику.
Он медленно поворачивается на спину и ожидаемо встречается с тяжелым пристальным взглядом дракона. Лицо Юнги по-прежнему испачкано в чужой уже засохшей крови, необычно притягательно контрастирующей с янтарем его глаз, которые сейчас с жадностью изучают тельце человека, покорно оставшегося лежать под ним.
Чимин не должен так думать, и все же массивное тело дракона, обрамленное холодным лунным светом выглядит до неприличия красиво. Это кажется почти абсурдным, то, насколько быстро его мысли перешли от тревожных к настолько нахальным и откровенным. И уверенность в том, что такое странное ощущение испытывает не только он, вынуждает его быть почти безумно смелым.
– Юнги… – голос Чимина звучит необычайно высоко и мягко сейчас. Он слышит и почти видит зарождающееся рычание в груди дракона, и, ничего не в силах с собой поделать, принимает еще более уязвимую позу, выставляя шею напоказ чужому опасно голодному взгляду.
Пак успевает уловить только грубый болезненный стон, прежде чем на нем рвется одежда и его теперь оголенное тело прижимают к горячей коже дракона, почти полностью поднимая с кровати.
Чимин дрожит от внезапной близости, кажущейся сейчас настолько необходимой и желанной, что он приходит в недоумение, как вообще мог раньше жить без этого. Он чувствует обжигающее – почти в прямом смысле слова – дыхание на изгибе шеи и, неосознанно что-то пробормотав, прерывисто стонет от ощущения горячего языка на своей шее.
– Как же сильно я тебя ненавижу. Ты просто не представляешь, как невозможно сильно я хочу убить тебя прямо сейчас.
Чимин стонет, когда чужой язык перемещается на его щеку с легким покусыванием самыми кончиками зубов. Дракон будто в глубоком недовольстве рычит все громче и громче с каждым движением языка, и Пак запоздало, но понимает, что тот так тщательно пытается слизать с него кровь наложника. Это ужасно неправильно, невероятно отвратительно делать такое лежа рядом с напрасно пострадавшим драконом, и все же Чимин сотрясается от волны возбуждения, резко захлестнувшей его от таких настолько грязных первобытных действий Юнги.
– Смою с тебя его запах, а потом помечу тебя всего с головы до ног, – дракон рычит и абсурдно легким движением поднимает Чимина с кровати уже полностью. Тело человека лишь на мгновенье обдает неприятным холодком, прежде чем снова окружается жаром чужого тела.
Юнги перенес их в другие покои.
Почему-то Чимин думает, что будь наложник жив, он бы непременно попросил Юнги трахнуть его на глазах того дракона. Он бы с удовольствием наблюдал за чужим завистливым взглядом и даже не пытался бы сдерживать стоны, как когда-то делал и он. Прежде, чем Чимин вонзил в его шею лезвие кинжала.