Григорий Ревзин: Петербург призывает добраться до того уровня культуры, который у нас был
Рассуждения о смысле Петербурга и его будущем – соль интеллектуальной жизни нашего города. В дискуссию о том, что строить и как перестраивать, вовлечены не только архитекторы, но и все неравнодушные горожане. Историк, искусствовед, архитектурный обозреватель «Коммерсанта», член градостроительного совета Фонда «Сколково» Григорий Ревзин не варится в этом внутреннем дискурсе. Тем интереснее его взгляд на Петербург со стороны.
Мастер печатного слова, Ревзин не любит выступать на телевидении. Поэтому вместо привычной студии «Урбанистики» я встретился с ним в Эрмитаже, на выставке архитектурной графики, открывшейся в обновленных помещениях Главного штаба. Мы поговорили об исторической миссии Петербурга, имидже города и реновации центра.
Интервью с Григорием РЕВЗИНЫМ
Эрмитаж, октябрь 2012 года
- Вы родились в Москве, с ней связана вся ваша жизнь и работа. О положении дел в столице вы пишете много и подробно. Сегодня предлагаю вам поговорить о Петербурге. Я знаю, что Петербург вам не безразличен.
- Я стал заниматься тем, чем занимаюсь, в МГУ. На отделении истории искусств существовала «практика по Петербургу». Тогда она была длинная – трехмесячная. Включала Эрмитаж, Русский музей, изучение архитектуры. В то время я заинтересовался неоклассицизмом 1910-х годов. Про него я написал сначала диплом, потом диссертацию, потом книжку. Как для историка и теоретика архитектуры именно опыт Петербурга был для меня решающим. Поэтому Петербург мне совсем не чужой город.
- А если бы вы оказались в Петербурге надолго, решили здесь пожить, чего бы вам не хватало в нашем городе?
- Не думаю, что мне бы чего-то не хватало. Просто в Москве все связи. Если говорить о наслаждении от города, а для меня это довольно острое чувство, то, конечно, у меня только два таких города – Петербург и Рим. Даже Венеция – меньше.
- Москва сюда не входит?
- Москва совсем сюда не входит. Москва – это город в архитектурном отношении не выстроенный. Москва до революции была в десять раз меньше нынешнего, и это был провинциальный город. Как Ярославль. Он по-своему был очень мил, как вообще русская провинция. А затем этот город вырос в десять раз. Этим Москва похожа скорее на азиатские города – Шанхай или Сингапур, где основная масса зданий – это даже не ХХ век, а 60-70-е годы этого века. Это материал, в котором мы можем находить определенные ценности, но с большим трудом.
- Почему вы приехали сегодня именно на эту выставку («Библиотека архитектуры» в Главном штабе)?
- Я дружу с Сергеем Чобаном. Вместе с ним мы делали две Венецианских биеннале. Та выставка, которая сейчас идет в Венеции, получила премию, и для меня это один из самых счастливых сюжетов сотрудничества. Кроме того, вы знаете, люди искусства любят разные вещи. Я совершеннейший фанат графики. Графика – это то, что доставляет моим глазам физическое удовольствие. Архитектурная графика интересна вдвойне. То, что Сергей придумал – включить в экспозицию рисунки Фрэнка Гери, Тома Мейна – производит сильное впечатление. Ты вдруг понимаешь: да, это тоже графика. Даже Гери, который рисует как курица лапой. Когда ты смотришь эскизы Фрэнка Ллойда Райта, сопоставленные с каким-нибудь классическим дворцом – поразительно, насколько Райт классичен. Я видел коллекцию Фонда Чобана в Москве. Но здесь мы видим настолько тонкую работу кураторов по сопоставлению ее с богатой эрмитажной коллекцией, что от этого и сама коллекция Чобана вырастает на порядок.
- Москва – финансовый и политический центр нашей нефтяной империи, которому вы недавно дали концептуальное определение «Sin City» - город греха. Как бы вы описали современный Петербург?
- Помните у Бродского: «Если выпало в империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря». Петербург – это остаток былой империи у моря. Мое осмысление Петербурга началось с Николая Анциферова. Он сказал, что Петербург – город трагического империализма. Его книга написана после Гражданской войны и наполнена трагизмом от краха прежнего государства. Но у него есть ощущение, что сам город остался. Дальше, в блокаду, частично сбылось пророчество о том, что этот город погибнет. Количество людей, которые являются преемственными по отношению к 1920-м годам, я уже не говорю о 1900-х – это 0,1%. От Берлина 20-х годов тоже ничего не осталось, ни в человеческом, ни в архитектурном плане. А Петербург – город-то стоит, но люди… Нынешние петербургские архитекторы, сегодняшняя Академия художеств – я люблю этих людей, это мои знакомые, но мне кажется, что петербургская архитектурная школа не дотягивает до величия этого города. При этом у меня нет ощущения, что они продают свой город, не любят его – нет, они огромные патриоты. Но все же петербургская школа стала провинциальной. Уже в сталинской архитектуре это очень заметно. Самые лучшие тогда уехали в Москву – Фомин, Щуко. Там был масштаб для реализации фантазий.
- Когда говорят о Петербурге, обычно извлекаются штампы «окно в Европу» и «культурная столица». Они совсем уже затерты или в эти понятия еще можно вдохнуть смысл?
- Петербург – это не окно в Европу, а дверь в Россию. В Москву приезжает много иностранцев, но в основном это визиты деловые. В Петербург на 5 миллионов жителей приезжает 5 миллионов туристов, и они приезжают за культурой. Если спросить у европейцев, что такое русская культура, они ответят – это Петербург. Уважение к России, если оно у них остается, связано с Петербургом. Проблема в том, что в сегодняшнем Петербурге не так много живой культуры. Последний всплеск петербургской культуры в моем понимании – это поздний советский рок и культура, связанная с ним. Очевидно, что про них через какое-то время будут говорить так же, как про поэтов Серебряного века. Но что было дальше, за этим поколением? Дальше остаются отдельные фигуры – Сокуров, Гергиев. Большого культурного процесса, который вел бы страну за собой, в Петербурге нет, или я его не вижу.
- Отталкиваясь от ваших слов про дверь в Россию, может ли это быть миссией Петербурга в современном мире?
- Для меня миссией Петербурга является элементарная вещь. Также как и Рим, Петербург стоит и призывает добраться до того уровня культуры, который у нас был. Помнить, что мы могли построить такой город. На самом деле вся сталинская архитектура Москвы – это попытка добраться до этого уровня. Не получилось. Режим не походящий, задачи в смысле социального устройства ставились иные. В египетской пустыне стоят пирамиды, и ты понимаешь, глядя на них, что если сейчас все, кто живет в Египте, соберутся построить такие же – не построят. Все, кто сегодня живет в России, не построят такой город, который стоит здесь, на Неве. В этом и есть миссия Петербурга.
- Ваше мнение о реновации исторического центра Петербурга – как она должна протекать?
- Мне не очень близка позиция, которая, видимо, побеждает. Не знаю, победила ли она окончательно, я последний раз с ней сталкивался на Петербургском экономическом форуме. Позиция заключается в том, что те огромные деньги, которые федеральный центр собирается выделить на реконструкцию исторического центра, решено использовать «по-умному», а именно по-московски. Искать незастроенные места, находить, что можно сносить, на этом месте строить, и так далее. Это плохой путь. Мне кажется, на 10 млрд. долларов можно не перестроить, а именно реконструировать центр. Результат, который должен получиться – такой же исторический центр, но с уровнем благополучия как в Вене, Париже, Риме. То есть те же дома, но отремонтированные и пригодные для современного комфортного проживания. Мы сейчас стоим в здании, которое является попыткой такой реконструкции (Главный штаб). Мы должны разработать путь, по которому мы можем к данному результату прийти. Это не путь сноса старых зданий и строительства на их месте новых. Не так.
- И даже не снос вторых-третьих дворов?
- Это не правильный путь. Для того чтобы достичь результатов, нам нужно определить бизнес-методику. Если мы рассчитываем на государственные усилия и 10 млрд. долларов от Путина - отлично, тогда давайте как Израиль поступал со старым Иерусалимом – создавать государственную компанию, которая должна работать не на прибыль, а в ноль. И при этом ее главная задача – соблюдение законодательства об охране памятников. Другой вариант - привлекать мелкий бизнес, который будет делать по дому, по подъезду, по лестнице. Но не сможет все снести и построить башню Газпрома. Попытки делать по-другому - продавать территорию, что-то сносить, потому что у нас нет денег – это все мы проходили в Москве. Руководители страны Петербург очень любят и хотят ему сделать хорошо, жители тоже любят и хотят сделать хорошо. Если победит политика сноса, получим отторжение горожан от власти. Выделить огромные федеральные средства, чтобы получить массовые протесты после этого – это было бы высшим идиотизмом.
- А кто отвечает за то, чтобы так не произошло?
- Городская власть. Она должна быть достаточно умной и понимать, что в этом городе пройдет, а что нет. А не пытаться подзаработать на том, чтобы какие-нибудь дворы продать инвестору.
- В одной из статей вы заметили, что воссоздавать храм Христа Спасителя не стоило, поскольку его уничтожение было не менее значимым историческим событием, чем строительство. У нас сейчас собираются восстанавливать крупный храм Спас на Сенной. Надо ли?
- Я вообще противник восстановления здания, которое потеряно давно. Мне кажется, что если нет или ничтожно мало людей, которые видели это здание, и оно больше не в памяти, мы строим симулякр. Я был сторонником того, чтобы объявить конкурс и сделать новый храм. И это был бы огромный вызов для русской архитектуры. Если бы сегодняшние русские архитекторы смогли построить храм, то у нас была бы архитектурная школа другого уровня. Ну, не получилось.
Беседовал Александр МИНАКОВ