синий
Трактир наполняется людьми, желающими услышать продолжение. К трём парам присоединяются по ощущениям все жители деревни, от млада до стара. Все они внимательно слушают историю рыцаря. Хозяйка так и не выпустила его руку; несколько раз она её сильно сжимала, возвращая заплутавшего по берегам прошлого Шив в его повествование.
Он и сам не замечает, как история подходит к концу. Его глаза блестят стеклом, но он быстро смаргивает влагу. Рыцарь вспоминает о принце каждый раз, когда ветер играет с его серёжками. Два золотых кольца, почти идентичных, бьются друг о друга, создавая короткую мелодию. Лишь одно из них значимо. Только рыцарь может отличить, какое.
Мужчина, тот самый, обсуждавший со своей собеседницей книги, теперь стоит справа от рыцаря и чему-то кивает. Слева, на небольшом табурете, сидит старушка с вязанием, но рыцарь не сомневается, что и она слушала его рассказ. Весь трактир погружается в тишину, как только Шив роняет последнее слово. Он понятия не имеет, как обычно заканчивают истории.
— И вы его больше не видели? – спрашивает кто-то из толпы за его спиной. Рыцарь оборачивается, чтобы понять, кто это, но все смотрят на него с ожиданием, так что сказать точно он не может.
— Нет, не видел, – без горечи отвечает он. Сын короля всегда был с ним, и этого более, чем достаточно.
Его не разочаровывает, что некоторые восприняли это как романтическую историю. Осмелимся сказать, что кое-кто ожидал любовной драмы. Но они её не получили и теперь, с долькой печали, поправляют свои дорожные сумки и косынки в волосах. Сказания тем и прекрасны, что каждый может увидеть в них что-то своё. Рыцарь не скажет, к чему сам клонил повествование. Да ни к чему, пожалуй.
Люди начинают расходиться, кто садится за стол и изучает доступные варианты еды и выпивки, кто берёт книгу с полки и продвигается вглубь зала, а кто, понимая, что представление завершилось, без лишних церемоний покидает трактир.
— Хорошая история, – делится хозяйка. Рыцарь ей улыбается – он забыл, что начинал свой рассказ исключительно для неё.
— Спасибо. Но я её рассказал не потому, что она хорошая, – уточняет он.
Хозяйка разъединяет их руки и смотрит на него нечитаемым взглядом.
Туманное выражение разбивается удивлением и она начинает смеяться. Смех её не помогает пьяному раздраю, в который превратилась его голова – рыцарь замечает, что бокал его пуст и вероятно пополнялся не раз за прошедший вечер. Ехать в таком состоянии нельзя.
— Я могу здесь переночевать? – спрашивает рыцарь.
— Можешь. Только если в моей постели, – хозяйка берёт его бокал и, не без грации, подмигивает.
Шив улыбается. Нет, тогда уж он поспит на сене.
— В таком случае, я пойду, – говорит он вслух, чтобы никого не обидеть, и поднимается со своего стула, случайно задевая так и оставшуюся вязать бабулю.
— Да не дури, я же шучу, – хозяйка одёргивает его за рукав рубашки. – Оставайся. Я приготовлю тебе комнату, – она указывает на стул, чтобы он послушно вернулся и ждал её дальнейших указаний, – отдельную.
Это рыцаря более чем устраивает. Он, без грации, падает на стул и косит взгляд на старушку. Она не просто вяжет, она напевает под нос какую-то песенку. Мелодия кажется рыцарю знакомой. Из-под её спиц выходит ряд за рядом идеальных стежков. Он не может понять, что именно она вяжет, но цвет у изделия приятный – бирюзовый, сменяемый кремовым и светло-коричневым.
— Что вы вяжете? – спрашивает он быстрее, чем успевает закрыть рот. Помним, его язык становится мягким от алкоголя.
Бабуля не отрывается от своего занятия, но тем не менее отвечает, голосом хриплым и певучим:
— Да уж, мёртвым мало что не нравится.
Ого, думает рыцарь. Нужно меньше пить.
Но старушка не кажется потревоженной – она так и не поднимает глаз. Рыцарь неловко прочищает горло.
— Я носил своей мёртвой матери венки из диких лилий, потому что то были единственные цветы, которые росли рядом с её могилой, – говорит он. Делится прошлым. Сокровенным.
Бабуля снимает петлю и тогда смотрит на него. Улыбка теплится в уголках её морщинистых губ.
— Мы имеем удивительную привычку отдавать наши вещи тем, кому они уже не сдались, – протягивает позабавлено старушка и возвращается к вязанию. – Но я не считаю это признаком безумия. Я считаю это признаком любви.
Рыцарь кивает, хоть и знает, что она этого не увидит. Он разделяет мнение старушки. Тётя всегда брала его с собой, когда навещала сестру. Говорила принести что-то с собой и маленький Шив, ребёнок полей и открытого ветра, всегда приносил цветы. Сначала просто так, иногда с колосками травы. Но со временем начал оставаться на могиле чуть дольше – неумело сплетал стебли воедино.
В самом деле: через пару месяцев он искусно плёл венки не только для мёртвой мамы, но и живой тёти.
Его научили уважать мёртвых и почитать живых – первым почтение было ни к чему, а вторые не всегда заслуживали уважение.
Ночь проникает в трактир, вынуждая людей освобождать для неё место. Кто-то остаётся на своём исконном месте несмотря ни на что – постояльцы. Бабуля начинает собирать свою пряжу и вязание; рыцарь тянется помочь, но она отмахивается.
К моменту, когда возвращается хозяйка со связкой ключей, в зале остаётся он, женщина с книгой и уютный свет гирлянд. Он снова рассматривает огоньки. Их свет теперь, в тишине ночи, кажется не весёлым и влекущим, а спокойным и располагающим. Они чувствуют, что мир готовится ко сну и стараются подыграть. Красный перемежается с зелёным, жёлтый с синим, белый с оранжевым.
То ли это эффект синего пойла, то ли ему в голову ударяет что-то абсолютно иное, но синий огонёк мелькает по-другому. Не утомляет и не режет глаз, но выделяется всё равно. Рыцарь наклоняет голову в привычном жесте. Под углом мир кажется чётче. И всё равно синий огонёк занимает всё пространство; центр вселенной, ключевой знак. Маяк.
Этой ночью ему впервые снится море. Оно зовёт, оно преисполнено скорби о погибших мгновениях. Синие волны разбиваются о камни и грозятся забрать его с собой. Он хочет сделать шаг, но не помнит, как переставлять ноги. Луны нет на небе, но она есть в отражении – такая же синяя, как и всё вокруг. Рыцарь закрывает глаза. И под веками у него танцуют синие огоньки.