Аксиомы - Даниэл Кутс

Река приносит воспоминания из мертвого мира. Иногда мне кажется, что я единственный умею их находить.

На другом берегу зеленеет стена вьющихся растений, которые выращивает отец. Выписывая ленивые петли, покрытая листьями лоза тянется вдоль реки и пропадает в предрассветном сумраке. Это живая защита Ишталя и его народа – последних выживших на всей Рунтерре. Каждый раз, приходя сюда, я думаю об опасностях, которые могут таиться во мраке. Что там: ягуар, гигантская змея? На таких хищников охотится моя мать. Она защищает и обеспечивает пищей наш поселок, Семчуль. Родители думали, что я пойду по их стопам – стану Алиаем-садовником или Алиаем-охотником.

Но я усвоил уроки обоих и выбрал третий путь.

Я снимаю одежду и наматываю на запястья шнур ветра – по одному обороту на каждое. За двадцать три года обучения Аксиомы отпечатались у меня в памяти, и теперь я управляю соответствующими стихиями, фокусируя внимание с помощью шнура из полупрозрачного шелка. С практикой я обрел понимание, мудрость и контроль, но без шнура могу не больше, чем простой иштальский крестьянин.

Я бреду по мелководью. Илистое дно чавкает под босыми ногами. Когда вода доходит до пояса, я ступнями нащупываю стелющиеся по дну древесные корни, в которые попадается моя добыча. Убедившись, что стою на нужном месте, я приступаю к работе.

Подняв руки, я по памяти вычерчиваю в воздухе линии Пятой Аксиомы, орудуя шнуром, как художник кистью. Волны бурлят и пенятся: вокруг меня растет воздушная сфера от поверхности реки до самого дна. Вода давит на искусственное препятствие, но созданные мною вихри выдерживают напор. На обнажившемся участке дна становятся видны камни и искривленные корни. В них застревает разный мусор – предметы, которые принесло течением из-за пределов Ишталя. Эти древние артефакты – единственное, что осталось от погибшего мира.

Должно быть, создавшая их цивилизация была воистину великой, ведь чаще всего они не испорчены ни временем, ни речной водой. Сегодня мне везет: под корягой на солнце что-то блестит. Я усмехаюсь и плюхаюсь на мокрое дно, скрестив ноги. Из-под коряги я выкапываю цельнокованый стальной топор с короткой рукоятью. Он великолепен.

Воображение тут же рисует картину битвы, разразившейся тысячи лет назад – какой-то храбрый воин сражался с чудовищами, поглотившими Рунтерру. Я рад возможности сохранить для истории эту благородную, пусть и безнадежную борьбу. Нагнувшись вперед, я погружаю пальцы в ил, туда, где хранится мой водонепроницаемый ларец.

Нащупав его, я касаюсь замка. Чтобы открыть эту защелку, нужно неплохо управляться с Аксиомами – это предосторожность на случай, если меня застукают. В ларце я храню – или скорее прячу – ценные находки многих лет. Когда Юнталь примут меня в свои ряды, я доставлю эти сокровища в Ишаокан и передам историкам, которые покажут мои находки другим ученым. Мивазим, моя любимая наставница и одна из лучших элементалистов Ишталя, часто ругает меня за интерес к Насиане, Внешнему миру, поэтому пока я держу свои раскопки в тайне. Я кладу топор рядом с бронзовым шлемом и запираю ларец взмахом руки.

И тут сердце замирает у меня в груди.

Моего волшебного шнура нет.

Я не думал, что это возможно, но только что запечатал замок своими силами, даже не задумываясь об этом. Только Юнталь способны – достойны – так делать. Я шарю по грязному дну, но шнура нигде нет. Внутри меня ведут борьбу смятение, радость и страх. И тут я понимаю, что течение все еще обходит меня стороной. Я его контролирую.

Мой взгляд падает на стену из лоз, которая служит границей Ишталя, и в голове появляется безумный образ: вот я лечу в сфере из прирученных вихрей над безжизненным пейзажем, содержащим ответы на множество вопросов.

Я успеваю сделать два шага к границе, когда вокруг меня с оглушительным грохотом вздымается волна. Я озираюсь, выискивая опасность – челюсти в воде или орлиные когти над головой. Однако причиной всплеска оказывается человеческая фигура на берегу. Это Мивазим, моя наставница. Ее одеяние Юнталь выделяется темной кляксой даже в сумерках; гордую осанку не испортил возраст. Глаза Мивазим сверкают, как отблески молний на нефрите. Моя воздушная сфера сдувается. Вода ревет, потому что Мивазим, даже не шевельнув рукой, ускоряет ее течение. А я-то считал себя хитрым! Должно быть, она всегда знала о моем тайнике.

Вода шумит совсем рядом. Защищающие меня вихри теряют силу; скоро меня сметет течением. При этом в действиях Мивазим нет злости. Она протягивает мне открытую ладонь. Этот жест мне давно знаком: если я смогу отстоять свое мнение, то, возможно, не буду наказан.

Меня хлещет ветер и осыпают брызги, но я отчетливо вижу схему. Мивазим чертит в воздухе аксиоматическую экстраполяцию.

Это не наказание, а проверка. Головоломка вроде тех, что я много лет учился решать. Я представляю, как обхожу по кругу скромный семчульский атеней и начинаю противостояние с наставницей.

Когда мне наконец удается преодолеть сопротивление и выбраться на берег, Мивазим широко улыбается. Ее улыбка воодушевляет меня, но тело мое измождено до крайности. Я в буквальном смысле падаю в ее объятия.

"Время пришло, мой ученик, – шепчет она, когда я уже теряю сознание. – Ты защитишься под Видалионом в Ишаокане, и мы решим, достоин ли ты стать одним из Юнталь".

За неделю пешего пути мы зашли глубже на территорию Ишталя, чем мне когда-либо приходилось бывать, но почему-то деревушки, где мы останавливаемся на отдых, кажутся более провинциальными, чем мой родной поселок.

В Песлане, попрощавшись с гостеприимной семьей, в чьем доме мы провели ночь, я спрашиваю у Мивазим: "Почему они живут в таком страхе? Мой отец работает прямо на границе и ничего не боится".

"Охотник не испугается прыгнувшего ягуара, – отвечает она, рассеянно поднимая и опуская дорожную сумку, парящую в воздухе рядом с ней, – но даже самый храбрый кузнец убежит, заслышав рык зверя где-то вдали".

На тропинку перед нами выбегают двое ребятишек. Они направляются обратно в поселок. "Значит, они боятся неизвестности. Возможных перемен".

Я чувствую внутреннюю борьбу наставницы. Тропинка ныряет в лес, и мне приходится отводить от лица широкие глянцевые листья. Мивазим вздыхает: "Наше положение в истории уникально. Расскажи-ка мне, как твой отец описывает смысл своей работы".

В одном из моих самых ранних воспоминаний родные сидят вокруг костра и делятся историями, которые позже помогли мне выбрать жизненный путь. Я отвечаю Мивазим шепотом, как настоящий рассказчик: "Когда закончилась Последняя война, мир погрузился в хаос. В нем кишели чудовища и правила смерть".

Я выдерживаю драматическую паузу, но Мивазим не ведется на эти уловки. Я продолжаю.

"Мы оказались на грани истребления, и тогда мудрейшие из нас – первые из Юн – использовали Аксиомы Ишаокана как оружие. Они одолели всех врагов и закрыли границы Ишталя – так он стал единственным краем, пережившим те жуткие времена".

"Зеленый покров Ишталя защищает нас от беды, отравившей весь остальной мир, – я широко улыбаюсь и бью себя в грудь пониже солнечного сплетения. – И теперь никто иной, как великие садовники Семчуля защищают нас от этой страшной судьбы!"

Мивазим улыбается в ответ, так что на лице резче обозначаются тонкие морщинки – результат долгих лет преподавания мне и другим ученикам. "А для садовников те ужасные механизмы, что врезаются в наши джунгли, – всего лишь одно из обличий этой отравы, верно? Ее железные щупальца".

Тропинка изгибается и выводит нас в редколесье, где на лица сеется бледный теплый свет. "Полагаю, что так, хотя у Юнталь есть более мощные средства борьбы с ними".

"И все же это конкретная задача с конкретным решением".

"Верно".

"А ты – философ, наученный отстаивать даже чужую точку зрения, чтобы понять то, что тебе незнакомо?"

Я широко улыбаюсь. "Да".

"Но ведь для обычного деревенского жителя или торговца, не обладающего ни опытом, ни профессиональной гордостью пограничного садовника…"

"…эта задача носит абстрактный характер – поэтому и реакция на нее лежит в сфере эмоций".

"Именно так".

"Если только… – возражаю я, растягивая слова и делая неопределенный жест руками, – если только мы не объясним ситуацию каждому, учитывая его личное неведение".

Мивазим качает головой. "У торговца есть силы на торговлю. Еще немного на развлечения, а остаток – на семью. Все остальное только мешает ему вести привычную жизнь, – в голосе Мивазим появляются веселые нотки, а это значит, что философский диспут свернул в русло дружеской беседы. – У торговца нет преимущества в знаниях, которое приобретается за годы обучения у мудрого и хитрого наставника".

Мне не хватает собственной мудрости, чтобы спорить дальше. "Как нет и опыта, который мог бы его успокоить. Я понимаю. Благодарю за урок, Мивазим".

Выдержав паузу, наставница подводит итог: "Такое разделение Ишталю на пользу. Я рада, что ты не охотник, мой милый сумика".

Должно быть, моя улыбка сияет ярче солнца.

Ишаокан огромен, он простирается до самого горизонта. Строгие очертания самых высоких аркологий сияют над древесными кронами. С каждым шагом к великой столице Ишталя нам открываются новые виды, новые формы.

Главная аркология впечатляет даже издалека, а вблизи совершенно ошеломляет.

Стоит нам войти в величественные северные ворота, как мы оказываемся в водовороте цвета и звука. Кругом снуют подростки, за ними гоняются воспитатели, а тех, в свою очередь, преследуют торговцы, парикмахеры, гадатели и ремесленники всех мастей. Черные ботинки Мивазим цокают по мостовой – непривычно внушительный звук после мягких лесных тропинок. Перед насыщенным черно-пурпурным одеянием Мивазим толпа почтительно расступается. При всех различиях Ишаокана и Семчуля, одно остается неизменным: безоговорочное уважение к Юнталь.

"Мив? Мив!" – раскатистым басом восклицает кто-то впереди нас.

"Вот пин'кан!" – ругается наставница себе под нос, но тут же становится образцом вежливости. Мы выходим на перекресток, над которым взлетает мостик, наполовину заставленный изящными столами и стульями открытого кафе. С другой стороны улицы нам ожесточенно машет зеленоглазый, дородный и совершенно лысый мужчина. На нем тоже черное одеяние Юнталь. "Милейший Чиук! – приветствует его Мивазим. – Как рано ты прибыл!"

Чиук – к которому я намеренно не обращаюсь, пока не узнаю его полное имя – вразвалочку подходит к нам. За ним следует дюжина ясноглазых юношей и девушек в такой же ученической одежде, какую ношу я сам. "Все как обычно, верно? Тааркен вдвое ближе к столице, чем семчульская глушь".

Чиук заключает Мивазим в медвежьи объятия, на которые она отвечает с отточенным изяществом.

"Ах, Мив! Давненько мы тебя не видели. Ты преподавала… – мужчина умолкает, явно ища взглядом стайку учеников Мивазим, но находит только меня. – Ты, эм-м, преподавала?"

"Да. И присматривала за Семчулем, – Мивазим едва заметно отступает назад, и Чиук, по всей видимости, бессознательно повторяет ее движение. – В деревнях гораздо меньше времени на обучение, а ученики часто делают выбор в пользу более достижимых целей".

"О, если бы я вырос в диких землях, то стал бы лучшим охотником! Впрочем, педагог из меня тоже вышел не самый плохой..."

Чиук смеется, обводя широким жестом своих сбившихся в кучку учеников, и те услужливо подхватывают его смех. Глядя на это, Мивазим сухо замечает: "Видалион рассудит".

Низенький юноша с крашеной рыжей шевелюрой вдруг запинается о подол слишком длинной одежды и на миг теряет контроль над своей стихией. Зажигается искра, от которой вспыхивают метелки из перьев в лотке проходившего мимо торговца. Вскрикнув от неожиданности, тот пытается погасить их водой из расписного кувшина, вливая в нее собственную магию – но пламя только веселее трещит.

Я слышу окрик Мивазим: "Чиукеслан!" – и вижу, как она изящным жестом перекрывает огню доступ к кислороду.

Подошедший торговец нервно заламывает руки. "Я… ох ты! Тысяча извинений, Сиятельные! Прошу простить плачевное состояние моих товаров! Они просто… то есть я…"

"Мир тебе", – говорит Мивазим, в то время как Чиукеслан издает громогласное "Ха!" и хлопает своего ученика по спине.

"У мальчика талант! Видали, как быстро загорелось? – он разворачивает свою стайку учеников обратно к городу, потом оглядывается и кричит мне через плечо. – Удачи тебе, ученик Мив!"

Торговец в оцепенении смотрит на Мив. "Приношу извинения, о достойный", – говорит моя наставница и протягивает ему две сладких папайи, которые нам подарили жители последней деревни, где мы останавливались. Затем она подзывает меня ближе.

"Этот человек, Чиукеслан…" – начинаю я, но Мивазим обрывает меня.

"…один из Юнталь, а это главное. За свою жизнь ты встречал их не так много, сумика, – мы проходим перекресток и оказываемся на людном бульваре. – Его урок жесток, но скоро ты его выучишь. Не позволяй ни Чиукеслану, ни самому Ишаокану отвлечь тебя от главной цели".

Воспламеняющий взглядом ученик Чиукеслана провалил экзамен. Теперь по традиции он должен в молчании покинуть Ишаокан.

Он посвятил свою жизнь обучению Аксиомам. Быть может, теперь он станет купцом, портным или сказителем. Ему уже не быть одним из Юнталь, но я надеюсь, что он все-таки найдет свое счастье. Оставшиеся ученики Чиукеслана потрясены и опустошены – они переживают за товарища. Его пример подрывает их дух, но закаляет мою решимость.

Через несколько дней я уже понимаю, кто из них пройдет испытания, кто их провалит, а кто сломается. Я им искренне сочувствую.

Но все мои мысли занимает только предстоящий экзамен.

Наконец этот день наступает. Я вхожу в главный зал аркологии – самое сердце Ишаокана, где в полу вырезаны тысячи изогнутых линий. В их замысловатой геометрии записан язык стихий. Я прослеживаю одну линию, потом другую, считываю отрывки знакомых Аксиом и чувствую, как начинаю теряться в их вязи.

Осторожно.

Я сосредотачиваюсь. На каменном балконе, опоясывающем зал, собрались Юнталь в одеяниях всех оттенков ночи. Каждый – совершенный философ. Каждый – повелитель своей стихии.

Юнталь наблюдают за мной с массивной каменной галереи, созданной мастерством элементалистов. В воздухе ее удерживают не колонны, а завихрения магических потоков. Я не знаю, насколько глубоко они уходят в землю, но арену испытаний они окружают сплошным кольцом.

Передо мной сияет магический круг, а высоко над ним – великий ткацкий стан Видалион в обрамлении из золотистого металла. Он тихо стрекочет, сплетая и перекрещивая нити. Если я выдержу испытание под его кроснами, он соткет мне одеяние Юнталь.

Сегодня я буду управлять течениями. Я вступаю в центр арены. Центр схемы.

На миг меня ослепляет стихийная мощь, которую Аксиомы направляют в одну точку. Это ошеломляет. Я словно колибри, что летит сквозь грозу. Я моргаю, и зал снова возвращается в поле зрения.

Где-то надо мной стоит Мивазим, но я не пытаюсь встретиться с ней взглядом. Мой разум напряжен, как натянутая струна. Я буквально чувствую, как на меня со всех сторон смотрят Юнталь, Мудрейшие.

"Алиай Кунлан, – мое имя эхом прокатывается по залу, а может быть, и по всему Ишталю. – Ты в сердце сущего. Ты перед взором своего народа. Защищайся".

Видалион поворачивается, и над ареной свешивается несколько нитей. Я подставляю ладонь, собирая в нее ворс цвета ночи.

"Ты отрезал секущую, – в мои мысли вторгается полный неодобрения голос, и часть нити подсвечивается. – Теперь она будет влиять на температуру, а не на давление".

Не обращая внимания на сказанное, я продолжаю выбирать нить и выкладывать ее вдоль линии, высеченной в полу. Через несколько секунд предельного напряжения воли я слышу собственный ответ: "Давление и температура идут рука об руку. Пока пространство в моей власти, это лишь усилит эффект". Я гашу призрачный свет, которым Юнталь указали мою мнимую ошибку, и продолжаю работу. Краем сознания я ужасаюсь тому, с какой легкостью только что парировал критику тех, кто опытнее и мудрее.

Но вскоре я отрешаюсь и от этого чувства.

Ко мне обращается уже другой голос: "Мы насчитали в твоих Аксиомах одиннадцать касательных. Согласно сложившейся практике, полагается для каждой подбирать параллель, иначе при соединении непоследовательных рядов может нарушиться рисунок".

Я думаю о Мивазим. Сейчас я использую ее открытие, сделанное благодаря моему юношескому непослушанию.

"Сложившаяся практика суть не мастерство, а риторика, – отвечаю я. – Это соединение комплементарно Третьей Аксиоме; оно также усиливает Пятую. Вместе они выровняют рисунок".

Ответом мне служит тишина. Краем глаза я замечаю движение на балконе справа от меня. Это девушка в одеждах цвета дыма и нефрита. Ее глаза блестят, как закаленная сталь. Она – одна из Юналай, чтимого нового поколения. От ее одобрительной ухмылки у меня сжимается сердце.

Я продолжаю.

Стандартные Аксиомы очерчены и послушно держат форму. Волнение и страх, терзавшие меня перед началом экзамена, постепенно растворяются. Мое сознание выходит за пределы тела. Я – Ишаокан. Сейчас у меня больше мощи, чем было, как мне казалось, во всем мире. Я обозначаю контуры своего замысла, нащупываю следующую нить…

Тук-тук.

…и прерываюсь. Стук сердца. Запинка, промедление. Мой взгляд приковывают мистические завихрения на внешней стене зала. Они клубятся, будто оживший абстрактный гобелен.

Что-то зовет меня с той стороны.

Не раздумывая ни секунды, я следую зову.

Я уже не в главной аркологии. Я лечу над джунглями через весь Ишталь.

Взглянув вниз, я вижу Аксиомы. Их схемы не ограничиваются одной аркологией или даже несколькими. Аксиомы простираются по всему миру. Я лечу по линии, отходящей от Ишаокана – и в мгновение ока попадаю в Семчуль. Невольно улыбаюсь знакомым аркам и нишам, где когда-то дремал между занятиями…

Но вот Семчуль остается позади. Что-то не так.

Я тщетно пытаюсь замедлиться, но не нахожу в воздухе опоры и влетаю в сеть из ухоженных лоз. В границу, отделяющую жизнь от смерти, к которой я уже мысленно готовлюсь, зажмурив глаза. Но я не погибаю, а взмываю над сочной зеленью. По невероятно открытому пространству бегут какие-то звери. Почти касаясь воды, я пересекаю реку шириной с весь Ишталь.

Несомненно, я сошел с ума. Быть может, это последние мысли гибнущего разума?

Я что, провалил экзамен?

Я вижу горы, долины… и людей. Я вижу людей. Я…

Я останавливаюсь в каком-то ужасно холодном месте. Вокруг бело. Слепящий снежный ураган.

Под снегом я чувствую мощь. Здесь пересекаются Аксиомы. Но это невозможно!

Несколько мужчин и женщин в доспехах из кости и меха упражняются в воинском искусстве. Нет – они сражаются! Дубинка проламывает череп. Я тянусь туда, но в облаках белой пыли эти люди разбегаются от страшного явления. От меня. Один из них – тот, что самого высокого роста, – находит меня взглядом. Он создает изо льда пику.

Этот здоровяк не из Ишталя. Как он получил доступ к Аксиомам?

Его магия отличается от нашей. У нее другой источник. Она не может мне навредить. Но хотя ледяная пика летит мимо, само существование этого воина для меня убийственно. Его не может быть!

Нет ничего, кроме Ишталя. Нет ничего…

И вдруг картинка пропадает, оставляя в моей голове пустоту, которую тут же заполняет грохот крови в ушах и пронзительный вопль. Мой разум делает выводы быстрее, чем я успеваю на них отреагировать.

Ну разумеется. Разумеется, мир не погиб. Разумеется, Ишталь не мог единственный из всех пережить конец света за тонкой изгородью лоз. Разумеется, мне не суждено было стать одиноким путником, летящим над миром в воздушной сфере. Какая глупая мечта! Я вспоминаю отца и других садовников, которые так гордились своим трудом. Не ведающих, зачем все это на самом деле.

Кровь шумит в голове, по коже пробегает озноб. Часть меня ликует, радуясь новому открытию, хотя оно противоречит всему, чему меня учили. Юнталь наверняка слышат, как мое сердце выстукивает стаккато, но ничего не предпринимают.

Перед моим внутренним взором вдруг возникает детское воспоминание: я благоговейно передаю Мивазим первый артефакт, который нашел в реке. Помню, как она колебалась. Я подумал тогда, что произвел на нее хорошее впечатление своей любознательностью. В тот день она взяла меня в ученики. Я так радовался возможности делиться своими скромными теориями, так хотел стать одним из Юнталь и исследовать неизведанное вместе с Мудрейшими, такими как Мивазим.

Ну и дураком же я, должно быть, казался.

Мощь Ишаокана прогоняет из тела дрожь. Озноб уходит, сердцебиение выравнивается. Но гнев, горе и стыд, которые я чувствую, грозят прорвать все плотины – и тогда весь Ишаокан не сможет остановить их бурный поток.

Моим разумом пытается завладеть нечто отвратительное. В моих дрожащих кулаках – вся мощь Ишаокана. Я могу разрушить этот зал и заточить всех присутствующих, как мух в янтаре. Пока я стою в древнем средоточии силы, сделать это будет проще простого.

Меня спасают два десятка лет философских рассуждений и дебатов. Кажется, что дать волю чувствам так легко, так естественно... Но какова истина, вызывающая эти чувства? Мне стоит поблагодарить Мивазим за то, как быстро я отступаю от грани безумия и делаю единственно возможный вывод.

Это и есть экзамен.

Юнталь много поколений поддерживали эту иллюзию. Мир нельзя описать или объяснить простыми словами, его нужно увидеть, обладая достаточной мудростью, чтобы перейти от первых впечатлений к настоящему пониманию. Я подавляю бессильный смешок, осознав, зачем на самом деле тут собралось столько Юнталь. Они здесь на случай, если кто-то поддастся эмоциям, держа в руках всю мощь Ишаокана. Вместе они легко смогут остановить или уничтожить того, кто оступится.

Мой гнев превращается в решимость. Я оглядываюсь и встречаюсь взглядом с каждым Мудрейшим, сидящим на каменном балконе. Пусть видят, что я прошел испытание. Все остальное – формальность.

Истина меня не сломит. Я возвращаюсь к еще не выпряденным нитям, к незаконченному узору.

Юнталь молча наблюдают.

Я завершаю работу. В Аксиомах зафиксировано мое глубокое понимание стихий воды и воздуха, их всевозможных сочетаний и способов управлять ими. Я думаю о человеке, которого увидел во Внешнем мире. Юнталь со своей галереи осматривают мою схему, проверяя на возможные ошибки. Я знаю, что она безупречна.

Когда они выносят вердикт, что-то неуловимо меняется. Я воспаряю, медленно и неловко вращаясь в отсутствии притяжения. Поравнявшись с балконом, я смотрю в глаза своей наставницы, надеясь прочесть в них печаль, стыд или вину за десятки лет лжи – но вижу только гордостью.

Я смеюсь и не могу остановиться, даже когда Видалион начинает крутиться быстрее, и выложенные на расчерченном полу нити стягиваются вокруг меня, как паучья сеть.

Мое тело пронзает боль – из него вытекает магия. Юнталь что-то произносят хором, нараспев, но слов не разобрать. Вокруг меня обвиваются нити света, мерцающие радуги струятся по рукам и ногам.

Я парю между Видалионом и полотном, которое он продолжает ткать. Сила возвращается ко мне, словно чувствительность в затекшие мышцы.

Когда нити сплетаются в ткань, я это чувствую. Теперь я Юнталь.

Я опускаюсь на арену, и напев Мудрейших достигает крещендо. На прежде бесстрастных лицах расцветают улыбки, но я не чувствую в них тепла.

Мне снится мой ларец с древностями.

Мое нелепое увлечение. Два десятка лет я грезил о Внешнем мире, мечтал разделить с Юнталь свои мнимые познания. Я думаю о юном и глупом Алиае, таком жадном до открытий. Не скажу, что хочу за него отомстить – это слишком громкое слово – но чувство похожее.

"Ты пришел в себя". Откуда-то из безвременья доносится знакомый голос. Мне все еще кажется, что я не до конца пришел в сознание, но потом я понимаю, что лежу на удобной кушетке, от жаровни идет тепло, а обо мне заботится наставница. Я хочу задать ей тысячу вопросов, но боюсь, что уже знаю ответы.

"Да, Мивазим". Мой голос звучит ровнее, чем я ожидал. Он не прерывается от слез и не дрожит от гнева.

"Зови меня Мив, – отвечает она. – Теперь мы равные".

Какое-то время она молчит. Мы знаем друг друга много лет, но впервые на моей памяти наставница – теперь уже бывшая – с трудом подбирает слова.

"Знаешь, я очень злилась на собственного учителя. Мы много дней не разговаривали. Я просто хотела убедиться, что ты в порядке, но оставлю тебя в покое, если хочешь".

Мне не нужен покой. Я жажду действия.

Внешне я совершенно спокоен. "Ты хорошо меня подготовила".

"Правда? Расскажи, что ты думаешь?" Я много раз слышал этот вопрос за время обучения, и теперь мне непривычно, что за ответ не поставят оценку. Да, теперь мы равные.

У меня не было времени освоить искусство лицемерия в той же степени, в какой им владеют другие Юнталь, но оно мне и не нужно. Мне понятен великий заговор, в которой теперь вхожу и я сам. Я могу описать его в общих словах, а Мивазим с гордостью и чувством облегчения заполнит все пробелы. Поэтому я сразу перехожу к сути:

"Юнталь защищают интересы Ишталя. Здесь каждый понимает, что принятые решения нельзя изменить".

Вступив в дискуссию, я немного прихожу в себя. Риторика – знакомая мне стихия.

И все-таки мне противно. Совсем чуть-чуть. Я продолжаю:

"Каждое решение соткано из миллионов нитей, которые мы постигаем, когда ведем спор, совершаем открытия или меняем угол зрения. Тот, кто разбирается в нитях, делает правильный выбор".

Мне сложно не искать у Мивазим одобрения, подтверждения того, что я на верном пути, и я до рези в глазах смотрю на огонь в жаровне, чтобы не встречаться с ней взглядом. "Поэтому Юнталь приняли бремя решений на себя. Для любого жителя Ишталя мир за его пределами не существует. До недавних пор так считал и я сам. Мы открываем каждому лишь те нити, которые он может понять. Именно об этом мы говорили по дороге. А еще…"

Наконец я перевожу взгляд на Мивазим, рассчитывая, что она коротким кивком подтвердит мою правоту. "Первым Юн пришлось решать сложнейшую задачу: как лучше всего защитить свой народ от внешнего мира? Они выбрали изоляцию. Если бы на их месте оказался кто-то недостаточно мудрый, принятое им решение могло привести Ишталь к гибели. Именно поэтому сегодня для вступления в ряды Юнталь требуется такая длительная подготовка".

Это аргументированная позиция. Но мне все равно противно.

"Наверное, Юнталь много веков обсуждали в своем кругу это решение – и ни у кого из них не нашлось достаточно веского довода, чтобы пересмотреть его".

Ситуация не менялась, а они ждали, пока самый талантливый из них не возьмет на себя ответственность за следующий шаг. Все это неправильно на каком-то более глубоком уровне, чем обман в масштабах страны.

Полагаю, у меня будет вся жизнь на то, чтобы облечь в слова это чувство неправильности. Чтобы объявить войну сложившемуся положению дел.

Мивазим кивает мне с уважением. "Мне понадобилось гораздо больше времени, чтобы прийти к этому выводу после испытания под Видалионом, – она встает с места и протягивает мне руку. Я хватаюсь за нее и с трудом поднимаюсь на ноги. – Идем. Нас ждет угощение. Мы, старейшины, сегодня пируем с теми, кому не противно смотреть нам в глаза".

Я снова вспоминаю свой ларец с сокровищами.

Я представляю, как открываю крышку, убираю внутрь свой гнев и запираю его на замок.

Потом я устало улыбаюсь. "Идем".

Я смотрю из мезонина, как зал заполняется шумной толпой. Ломящиеся от яств столы парят между небольшими компаниями Юнталь, которые делятся историями, ведут научные споры или танцуют. Похоже, несколько новых посвященных злятся, как и я сам, но их гнев смягчает атмосфера товарищества и осознание того, что это испытание прошли все. Больше нигде в Иштале у человека нет столь полной власти над стихиями. Новички охотно принимают изобилие, которое дарит их новое положение.

Юнталь – наши кумиры. Совершенные философы, как я когда-то их назвал. Искатели истины. Я собирал безделушки, чтобы принять участие в исследовании другого мира. Я усердно учился, чтобы стать достойным беседы с лучшими умами Рунтерры.

А теперь они кажутся мне… хрупкими.

"Ха! Понимаю, почему ты такой кислый, – я слышу звон металла: на балюстраду ложатся унизанные браслетами руки. – Видала я более веселые торжества в честь дней рождения мулов!"

Это Юналай, которую я заметил на своем экзамене. Она невелика ростом, но аура у нее мощная. Властный тон требует этикета, с тонкостями которого я не знаком.

Я демонстрирую свое почтение простым кивком. "Я предпочту послушать отсюда, досточтимая Юналай".

"Юналай! – фыркает она. – Я не семье обязана почетом". Девушка замолкает, явно рассчитывая на какой-то ответ, но я не понимаю, о чем речь. Тогда она поясняет: "Даже обидно, что ты не в курсе. И не знаешь, кто такая Киана".

Киана. Она произносит собственное имя с саркастическим почтением, и у меня вспыхивают щеки от стыда. "Прошу простить меня. Я живу очень далеко от Ишаокана".

"Ну ладно. Зато теперь ты знаешь. Идем. Можно называть тебя Айя?"

Похоже, это даже не вопрос. Киана ведет меня на балкон, с которого открывается вид на ночной Ишаокан, освещенный факелами и полный жизни.

"Знаешь, Айя, во время своего экзамена я видела нечто великолепное. Нечто почти первозданное, тянущееся к небу и обладающее мощью, какую я видела только в аркологиях. Оно очень далеко отсюда, и за власть над ним борется много людей".

Я говорю, что видел нечто похожее, и девушка с воодушевлением кивает.

"Да! И я подумала: так быть не должно! Нельзя, чтобы нечто столь могучее существовало за пределами Ишталя, где нет Юнталь, которые могли бы его контролировать. Айя, это было ужасно!"

Я вдруг чувствую в Киане родственную душу.

Вот противник сложившегося положения вещей.

"Нас, Юнталь, уважают за глубокие познания о мире. Но, Айя, мир гораздо больше, чем Ишталь! Мы правим, но не действуем. Некоторые достаточно мудры, чтобы понимать: нельзя действовать в одиночку. Но что насчет остальных? Может, они просто боятся?"

Я слушаю и понимаю, что сама Киана не боится. От какой бы энергии ни пружинил ее шаг, что бы ни подпитывало ее неколебимую уверенность в себе, для Ишталя это совершенно нетипично.

"Так быть не должно", – тихо говорю я, сам удивляясь весу этих слов.

Киана смотрит на меня, и в ее глазах отражаются огни Ишаокана. "Что ж… Тогда мы с тобой все изменим".

За год я почти перестал замечать свое темное облачение, но теперь чувствую его, как в первый раз. Может быть, дело в остальных собравшихся в зале. Я не был здесь со дня своего экзамена.

Каменные стены по-прежнему окружает кольцо магического света. В его завихрениях я вижу Фрельйорд – это название я нашел в древнейших преданиях. Однажды я сам пройду по его горным тропам.

В двери входит ученица. Она улыбается так же, как моя мать в тот день, когда ее сын стал одним из Юнталь.

Я очень ей сочувствую.

Коллегия Юнталь излучает молчаливое одобрение. Мивазим, которая сидит выше и левее меня, кивает мне. В ее взгляде все еще светится гордость. Я киваю в ответ и перевожу взгляд на Киану. Та сохраняет каменное выражение лица, но само ее присутствие меня утешает. Я не единственный, кто сознает неправоту собравшихся.

Мивазим, я благодарю тебя за науку. Она поможет мне исправить наши ошибки. Вместе с Кианой я выработаю неопровержимый довод, который искупит все, даже боль и смятение наших первых дней среди Юнталь.

Надеюсь, ты будешь готова его услышать, когда придет время.

Ученица выходит на арену, и все смолкает.