Михаил Токарев «Конец света в её постели»
Полость вымерзшего зрения исключала из себя всякое наклонение головы, любые движения существовали лишь в предвосхищенном состоянии, протокольность пролетала мимо кассы. Мы ждали первых оттаявших операторов, надеясь на качественное консультирование. Ничего не менялось, все так же большие медведицы ломали ковши о хребты мужчин, потерявших зарплату, малолетние отпрыски теряли варежки, а мы теряли совесть. Однако редкие подснежники поцелуев по-прежнему не гнушались прорастать на наших заветренных губах, резонируя в пока еще не выраженном пространстве наваждений. В подобной, капающей крупными восковыми недомолвками прямо на темечко предновогодней двуязычной ереси, мы вспомнили, что когда-то давно у нас родятся двойняшки. Испитые запахи мандаринов, докторской колбасы, имбиря, мы немедленно чихнули сверчками на обреченное не встретить лето имя Марены в прогрессивном переходе на Ховрино. Алкоголически зависимый от боярышника Фридрих, немец по образованию, в безупречном клетчатом коверкотовом пальто вшился в полотно нашего пути к автобусу. Он спросил совершенно внезапно: хотеть ли ты детишка? Мы ответили этими своими одномоментными губами, с намерзшими на усищах сосульками: ну, разумеется.
Мякотные потребности в женщине, в потомстве неотступно следовали за нами в переназначенном черно-черном городе. Кубометры плоти, оформившись в двойняшек, безусловно, будут спрашивать у нас разное всякое. Один из них, странненький, постоянно плачущий, как будто познавший жалобную песнь Супермена. Другой настоящий Робокоп, зерна, проклюнувшихся мышц, задорный смех, точно кипяток света, выплеснувшийся на бледное тело вампира. Страдалец будет моим отражением, а недюжинное здоровье гипотетической супруги унаследует второй сын. Однажды они пойдут в школу, где учатся самые лучшие дети. И мы однажды пойдем, или однажды пошли, в любом случае, вспомним. Недаром наши стихи помнят в экстренных службах, поэтому декабрьская поэма о наших будущих двойняшках попадет в соответствующие органы глаз прежде, чем ускользающий декабрь переменится на абрь.
И не дай Бог нам с будущей женой исчезнуть в постели по принципу Стефана Цвейга с возлюбленной, принявших единовременно смертельную дозу веронала. Конвенциональный ребенок будет вплетаться своими вздохами в наши выдохи, стоя у семейного ложа. Газовый сарафан, в который обрядится комната, вычленит мускулистое тело шестилетнего атлета. Мы приоткроем глаза, замоченные в растворе снов, мы спросим у него: неужели ты прогуливаешь эту восхищенную людскими страданиями рабочей недели воскресную спячку? Он в своей пижаме-комбинезоне, должно быть, панды, ответит нам с присущей возрасту рассудительностью: папа, я бы хотел на завтрак оладушки. Безусловно, мы будем растроганы, и непременно воскликнем: господи, конечно, конечно!
Отпрыск с бубликом эспандера, сидя на барной стойке, вперит свой взгляд в нас, оплеванных жиром подсолнечного масла, скажет: послушай, моему брату не надо столько пищи, а мне надо, и даже больше, я чувствую, как во мне вызревает будущий чемпион. И мы, конечно же, поддержим его в этом начинании: со следующей получки мы пересмотрим твой рацион, зайчик. Первая оладья традиционно, не озабоченная собственной формой, неумолимо пригорит. Усмехнувшись воспоминанию о школьной столовой, поцелуем сына в макушку, пахнущую сладковатым молоком, разреженным воздухом, шафраном. Если опираться на исследование канадских ученых, запах малышей вызывает у женщин выброс дофамина. Мы, само собой, не женщины, однако получим удовольствие от вдыхания, к тому же, противогаз будет сушиться после стирки с остальными вещами на змеевике, а без него дышится значительно лучше. И пусть мы сторонники перемен, однако кровь сдавать не планируем.
Only you can make all this world.
Однажды позднеосенним будничным утром, когда мы будем завязывать, сложившись пополам в прихожей, шнурки нашего дражайшего, не приспособленного к таким экстремумам сыночка, другой-то уже научится стрелять дичь, зашивать раны, боксировать. Анисовое дыхание сына, прикоснувшись к нашей щеке, вызовет нешуточное умиление. – Пап, ты чего заплакал? – спросит он. – В глаз просто восьмибитное бревно закатилось, - ответим ему. – Пап, - скажет сынок, ушки его кроличьей шапки ушанки, покачиваясь, будут напоминать пугливые всполохи миндалевидных глаз индианки в кромешной тьме, - Пап, должны ли мы защищать ненормальных девочек? Мицелий возможных ответов прорастет в нашей башке, затронув базовые познания в поведении с ненормальными девочками. Мама наших сынов, увязавшая сердечную мышцу с механическим Токаревым в глазах общественности, наверное, выглядела совершенно несносно. - Козлик, ненормальные девочки, пожалуй, лучшее, что может случиться с тобой, - высокопарно выразимся, пока наши длинные, многосоставные пальцы будут вязать бантик, и уши кроличьей шапки соприкоснутся. И волк сподобится завыть в подъезде.
А в сочленениях сочинений двойняшек будут хрустеть задорно суставами старики начитанности, открытости к миру. Макаронный бронепоезд за маму въедет в депо ротовой полости одного из братьев. Мидии глаз удивленно захлопают створками век. – Папа, мы не хотим писать в понедельник изложение, - воскликнут наши замечательные дети, познавшие буквы О, М, даже Ю, весь алфавит познавшие. Их матушка, повиснув на ниточке времени, будет раскачиваться на ночном дежурстве, не забывая покрикивать на ленивых медбратьев, позабывших основы утиной охоты. Нет, она вернется пораньше, потому что старшая медицинская сестра может поступить подобным образом, вернуться раньше. Огромная дымчатая кошка, приминая колбы камыша, подойдет к своей чашке, примется перемалывать кулаков и диссидентов. Подобранная в подъезде котенком, она раздастся вширь, ввысь, ровесница наших ребят. Удвоенное нежелание заниматься изложением, отраженное в наших зрачках, преломившись, станет лучом желто-красного подобия ответа. - Дети мои, на каждое написанное вами выразительное изложение полагается стакан горячего молока, - двойняшки с озадаченными лицами будут осмыслять эту шутливую информацию. В кухню войдет наша жена, спросит: когда колоть галоперидол, тебе сегодня в ночную смену работать, опоздаешь же.
В киселе русского кабинета,
Где сокрытые непроницаемой,
Нулевая степень новостной повестки нашего района приобретет однажды положительный множитель людского беспокойства. Проявившийся на пленочной улице Kodak жнец, Пичушкин, Спесивцев, или другое воплощение зла, вспугнет воробушки слов старушенций у подъездов. И в каждом окне из-под полузадернутой шторы с ромашками будет глядеть пожилая нимфетка, не рискуя выгуливать свой носик в чаще разврата. Ведь маньяки дело добровольное, словно проституция, не разрешенная никакими КПСС.
Возвращаясь с набитыми мандаринами, мясными нарезками, конфетами, овощами, авоськами, домой. Мы услышим окрик просторного джентльмена, бывшего некогда учителем бокса: респект пацанам из Кащенко! – Именно так, - скажем ему, - Владимир Витальевич, какие известия? Он высунет свой лилейный язык, протрубит мелодию предновогоднего хаоса, оттопырит поломанные уши руками, поскачет на корточках в сторону почты. А мы проведем геометрическую беседу с зябликами, где докажем, что носить отвертку в кармане на всякий случай не зазорно, и Пифагор носил, и нам велел. Зачитывая реплики обеспокоенных соседей из домового чата, мы припугнем наших двойняшек. Они, как два сообщающихся сосуда будут внимать этим, полным нервоза сообщениям. О, сколько маньяков, не узнанных, прошло мимо нас вообще.
Ветки погремушек, постукивая в окно нашей колыбельной квартиры, выданной в дар за сочиненный роман обо всех, эти ветки в определенной степени напомнят о мгновенье меж нелепыми танцами двойняшек в манеже и поступлением в первый класс. Под Стиви Вандера в манеже. Наш странненький мальчик, обладающий затейливым образом измышлений, попросит прокомментировать собственную выдачу на бальные танцы. Милый мой, ответствуем, знаешь ли ты, например, что Максим шла босиком вот, не жалея никаких ног. Именно поэтому, например, можно потерпеть, если мама отдала тебя на бальные танцы, значит, на эмпирический путь, предначертанный тебе, можно и наступить, не испачкаешься. – Среди осовремененных детей столько психопатов, нужно ли быть сдержанным в отношении к ним, сынок, нужно, бальные танцы, как правило, таких как мы исторгают, потерпи немножко, - мы внимательно посмотрим в его глаза бесконечного цвета. И он, должно быть, обо всем догадается.
Однако мы не будем таким родителем, который ответит на любые вопросы, лежащие вповалку на двухъярусной кроватке, на вопросы, закатанные в банки в холодильнике ЗИЛ, на вопросы, напитавшиеся тьмой. Например, "почему у нашей сестры растет грудь". Или, "кто с*****л мои молочные зубы". Или, "чем обусловлены пупырышки на огурцах". Однажды их гормональное половодье изничтожит деревню дураков, где мы староста. Крыши домов, словно чайки улетят на юга. Нам главное, чтобы двойняшки выросли хорошим человеком, получившим любовь не по талонам.
Гроздья глаз, карих и голубых,