Джерри Еленко «Позор семьи»
– Какой же ты отвратительный, Юра! Какой похабный! Как тебе вообще такое могло прийти в голову?
Юра стоит в дверном проёме, не краснея. На нём белая рубашка, синий галстук. Его джинсы совершенно не подходят по размеру. Они будто сняты с другого человека – оттянутые и свободные.
– Юра, ты никудышный! Юра, человек должен следить за своей репутацией! Твои поступки – это дно, Юра. Тебя никто не поймёт! Это из-за того, что у тебя с детства стоит диагноз «синдром дефицита внимания»! Всему виной то, что у тебя никогда не было школьных друзей! Максимализм. Ветреность. Ты хоть понимаешь, что сделал? Нам всем теперь придётся краснеть!
Отец Юры, он облокотился на спинку мягкого оранжевого кресла в спальне. Закинув ногу на ногу и приготовившись к серьёзному мужскому разговору, он прожигал взглядом каждый разделяющий их сантиметр. В далёком прошлом эта небольшая комнатка была местом для нравоучительных лекций и тяжёлых попыток извинений за мелкие шалости. Вот и теперь отец и сын вновь заняли свои давно забытые места.
У Юры каштановые волосы вперемешку с розовыми прядями у лица. Он спокойно моргает, ровно дышит и медленно кивает, выслушивая реплику отца.
– Ну как всё-таки пришло подобное в твою башку? В эту тупую черепушку с опилками внутри. Гнилыми, отсыревшими опилками. Юра, ты позор нашего рода! Позор всей семьи Веселовых. Опозорил всех родственников, Юрий Александрович Веселов – позор тебе!
Если спросить у Юры, какое занятие он считает самым бесполезным, он ответит – пытаться перекричать отца.
– Стыд и позор! Как ты мог, не подумав о родных и близких, опуститься до такого? Как? Как?! Ума не приложу!
Юра Веселов. Теперь он отнюдь не имеет ничего общего со своей фамилией. Теперь ему подошло бы быть Юрой Плачевым. Юрой Грустненко. Юрой Уныльчуком.
– Не делай вид, будто тебе всё равно! Прекрати стоять и молчать, словно не понимаешь! Не понимаешь всего масштаба ситуации!
Его отец никогда не начинал выяснять отношения спокойно. Его глаза были похожи на стекляшки, смотрящие куда-то сквозь сына.
– Тварь! Животное! Подлая скотина! Предатель! Дегенерат! Сукин сын! – отец, покрасневший, как варёный рак, вспотевший и взмыленный, сотрясал кулаком в такт каждому ругательному слову.
– Ты стал позором! Ты взял и осквернил весь род Веселовых! Тебе всю жизнь нести на себе этот позор! Тебе это просто так никто не простит!
Он резко вскочил с места и приблизился к сыну. Ярость во взгляде нарастала с каждым мгновением. Множество тонких извилистых красных сосудов заполоняли белки его серых глаз.
– Ботаник ёбаный! Все будут показывать на нашу семью пальцем изза тебя! Все, кто с тобой учился, и работал, и любил тебя! Знай, мы тебя больше не любим! Ты не мой сын. Ты – зло. Ты – позорное пятно нашей семьи! Опустившийся человек! Да ты даже не человек, ты живот-ное! И ско-ти-на! Чу-че-ло! Мяучело! Недоразвитое ты существо.
У Юры румянец на щеках. У Юры Веселова взгляд из-под густых бровей. У Юрочки в кармане есть маленькая щёточка, которой он эти брови расчесывает. Юра смотрит на наручные часы, подаренные когда-то отцом. Юра сверяет время на них со временем на настенных часах. Юра закрывает глаза, но продолжает стоять, словно идти ему никуда не надо. Словно его план на день – молчаливо стоять в дверном проёме.
– Да я бы мамку твою не трахнул, коли знал, что она такое чудище выродит! Честное слово, Юрий. Посмотри на нашего Серёженьку. Посмотри на Антошу. Если я расскажу им, да они же тебя за яйца-то быстро возьмут и встряхнут как следует! Как я тебя могу сыном-то назвать?! Ты тряпка и падаль. Ты ничтожество, Юра. Позор нашего семейства.
Юрины глаза цвета бирюзы. Вокруг зрачка – жёлтые блики. Тонкий ровный нос и еле заметная угревая сыпь вокруг губ. Но если не заострять на этом внимание, то её можно и вовсе не заметить.
– Ты хотел стать юристом. Ты был лучшим учеником в классе! В политехе тебя ставили в пример! И как хватило совести? Как же у тебя её хватило? Чего же ты стоишь, как баран, молча?! Живо отвечай, говна кусок!
Юра сделал несколько тихих, медленных, но уверенных шагов и приблизился к окну. Он глядел на детскую площадку во дворе. На зелёной, с осыпающейся краской горке он катался в детстве сотни раз. На проржавевших качелях он сделал своё первое «солнышко» и ощутил себя самым смелым мальчиком на свете.
– И запомни, таким тварям не место среди моей семьи! Тварям и выблядкам не место среди нас!
Внутри словно коши нагадили. В голове, как никогда, придумывались миллиарды матершинных слов. То ли комната попала в туман, то ли зрение садится от надвигающейся панической атаки. Сжатые виски и лобные доли. Стреляет над переносицей. И это, словно насильно выдавленное им: «Ты прав…», ни капельки не влияло на продвижение разговора.
Отец Юры, он вышел из комнаты, сильно хлопнув дверью, оставив место, где стоял молчаливый сын. Молчаливый позор семьи Веселовых.
Если спросить у Юры, что было в 2010-м, он скажет – жаркое лето на грани невыносимой духоты. Деревенская речка, в которую можно лишь окунуться и поскорее выбежать – пока губы не посинели – в тот год была тёплая как лужа, и ни капли не охлаждала запечённую солнцем голову.
В тот год было особое гулянье по случаю приезда дальней родни Веселовых. Старшие братья Юриного отца приехали с семьями на праздники. Юрины дяди и тёти. Юрины двоюродные братья и сёстры. Серёжа, Антоша и другие.
Отец Юры, он встал из-за праздничного стола и направился к речке. Он еле передвигал ногами, но не стал реагировать на просьбы жены, матери Юры, остаться. Он обдал лицо холодной водой из-под крана и вывалился из дома в жаркое вечернее лето.
Семейство Веселовых вспоминало смешные моменты, делилось новостями и совершало весь тот самый стандартный набор вещей, который по обыкновению совершает любая компания собиравшихся за столом родственников. Дети отделились в свою группку, взрослые – в свою.
Юра подворовывал коньяк, отвлекая родню рассказами из школы.
– Когда я учился во втором классе, я был круглым отличником. И пообещал маме с бабушкой быть лучшим учеником, – говорит он, незаметно стягивая со стола недопитую бутылку.
– И что вы думаете? Моя мама этого до сих пор мне не простила! – он поворачивает голову и хитренько улыбается, в то время как Антоша подползает на карачках и ловко принимает бутылку. Он прячет её под стол.
– И на самом последнем диктанте в четверти, уже перед тем, как отправиться на каникулы, я умудрился написать «зЕма» вместо «зИма».
Родственники одновременно вздохнули. Кто-то неодобрительно загудел, кто-то рассмеялся. Рассмеялся и сам Юра. И его мать, и Антоша с Серёжей. А потом Юрина мать добавила:
– Он всегда допускает такие глупые ошибки. Как бы хотелось, чтоб в жизни их было как можно меньше.
Тётя Юры одобрительно похлопала его по плечу, сказав:
– Это всё сущие глупости. Выпей лучше с нами чайку.
Отец Юры не появлялся несколько часов. Никто не мог дозвониться до него. И хотя веселье не позволяло выйти на улицу, чтобы дойти пару километров до речки и проверить, там ли он, мать Юры сказала:
– А этот, как всегда, надрался со своими скотами-друзьями, пьянь ходячая!
Юра чувствовал что-то неладное. Ему казалось, у него весьма развита женская интуиция, столь несвойственная для мальчиков подростков. Тогда Юра, набрав в дорогу бутыль холодной воды, не сказав родным ни слова, сбежал вниз и направился к речке.
Первый час ночи. Ни Юра, ни отец не брали трубки.
Ему почти тринадцать, и казалось, он вырос из того возраста, когда детишки боятся темноты и привидений. Но всё это лишь на первый взгляд. Юра, он до сих пор боится засыпать в темноте и оставляет телевизор включенным. Юра, он развесил по стенам новогодние гирлянды и наблюдает за их мерцанием перед сном.
Юра чувствует что-то неладное, но, как в американских фильмах ужасов, идёт вперёд, и его словно подменили. Ничто уже его не остановит. Фильм «Бесстрашный сын в поисках отца». В главной роли Юрий Веселов.
Тонкие ноги в обтягивающих джинсах дрожат и подкашиваются. Он чует что-то неладное, но знает, что оглядываться назад нельзя. Всюду кромешная тьма и смоль. Обратной дороги больше нет. Либо он взрослеет сегодня, либо никогда.
Юре не раз говорили: «Будь осторожен». Юре не раз говорили: «Дружи с головой». Юре не раз говорили о том, что это место славилось жестокими убийствами в начале двухтысячных.
«Будь осторожен, сын. Будь внимателен. Будешь в безопасности». Чёрное небо и серая облачная пелена. «Утром будет пасмурно», – пытался успокоить себя Юра. Он ускорил шаг дистрофичными ногами и очутился возле зарослей, ведущих узкой тропой к речке. Он остановился прислушаться и убедиться, что никаких преследователей нет. Он обхватил правой рукой левое запястье. Его подростковое сердце ускоренно толкалось и пульсировало в губе. Юра приложил к ней указательный палец. Этот палец, тонкий и дрожащий, как сам Юра, начал подскакивать то вверх, то вниз.
Вдруг громкий собачий лай пронзил слух. От этого он плевать хотел на толчки из губы. От испуга он прекратил думать и присел, закрывая глаза руками, приготовившись к нападению собачьей стаи. От внезапного лая тело затрепетало и заколотило, а по венам потекла ледяная кровь. Хрипящие крики о помощи неподалёку навсегда засели в памяти. Он был уверен в том, что услышал голос родного отца. Там, неизвестно где, в темени и кустах, что-то шевелилось, хрустело и рвалось.
Юра приближался к звукам медленными, но уже решительными шагами. Было предчувствие, что стая собак почувствовала запах человеческого тела и готова напрыгнуть и растрепать на маленькие лоскутки.
Юра прикрыл рот рукой и задержал дыхание, стараясь сделать всё, чтобы не издать ни единого шороха, ни единого лишнего звука. Он делал так в детстве, играя с мамой в прятки. Спрятаться за диваном и задержать воздух. Здесь то же самое, только в тысячу раз страшнее. Если тебя найдут, то вонзят острые клыки, перегрызут артерии и выцарапают глаза. Юра перекрыл себе кислород. Когда он понял, что воздуха больше не хватает, когда головокружение почти одолело, он тихим, дрожащим голоском, подобравшись как можно ближе, сказал:
Юра до смерти боялся темноты, но, увидев кровь и оборванные серые трико «Адидас» родного отца, он и вовсе чуть не потерял сознание. Дрожь пробрала с ног до макушки. Он до сих пор вспоминает, как побежали мурашки, как всё тело охватила лихорадочная паника.
Это был его отец. Юра, поймавший запах перегара и железа, собачей слюны и шерсти, корячился, пытаясь пробраться сквозь ветки и кусты. Пытался всеми силами вытащить из лап крапивы своего собственного, родного отца. Юра тянул отца за джинсовую куртку. Несколько раз тот пытался встать на ноги, но его колени, словно бумажные, тут же подкашивались. Отец Юры с высоты собственного роста падал на землю. Он говорил:
– Юра, Юра, сын, эти твари искусали меня. Юра, мой сын, мой Юра, мой сын.
Юра тринадцати лет отроду, он пригнулся так, чтобы уложить тушу искусанного собаками отца на хрупкую детскую спинку и попытаться сделать пару неуверенных шагов. Он собрался с мыслями, сделал глубокий вдох и неустойчивыми движениями, вложив в сухое дрожащее тельце всю оставшуюся мощь, которую только смог найти, оттолкнулся хилыми ногами и чуть не ползком, но каким-то чудом сумел сдвинуться с места.
Юра, еле дыша, напрягая каждую маленькую мышцу, каждую косточку, каждый нерв, полз и твердил:
– Всё хорошо, папа, я тебя спасу, я тебя не кину, я вызову врачей, я придумаю что-нибудь. Осталось дойти до Славки, а он отца своего позовёт, и мы все тебя дотащим. Я т-т-т-так боялся, когда шёл, т-т-тыы не поверишь.
Собачьи следы на штанине, оторванная ткань, вонь собачей мочи. Вперемешку с темнотой и странным чувством облегчения. Осознанием того, что всё позади.
– Я т-т-т-так и думал, что ты здесь, – захлёбываясь в жаре и слюнях, выплёвывал Юра. – Мы скоро у-у-уже подбер-рё-рёмся. Ещ-щё прямо п-п-пять м-м-мин-нут-т и ф-ф-сё-ё.
Отец Юры, тогда он сказал своему сыну:
– Куда ты попёрся? Ну куда без разрешения попёрся в такое время? ТЫ НА ЧАСЫ-ТО СМОТРЕЛ? Ты вообще знаешь, что такое «часы»?
Юру было не унять. Он говорил одни и те же фразы как загипнотизированный.
– Я… я не оставлю тебя здесь одного. А в-в-вдруг эти соба-а-аки бешенством болеют. Ч-ч-что тогда д-делат-ть?! Я… я дол-л-жен до мамки т-те-те-тебя донести. А по-от-ом до больн-н-ницы! Я твой с-ссын. Я Веселов! Я т-т-тебя не к-ккину зде-есь, папа!
Иссякшими силами, задыхаясь под тяжеленным весом родного отца – этой грузной, вонючей, обваленной в собаках туши – Юра ни на секунду не задумывался о передышке, о выжидании утра, о слезах и страхе быть поруганным матерью.
– Я, я д-донёс уж-же почти тебя. Во-о-о-т через минут-т пять уж Славкин дом-м будет. Скор-ро его дом уж-ж-же. Я уж-же вижу его.
Хлипкая спинка Юры, его отец помнит, как она тряслась. Как всячески хотела согнуться, сломаться, устать.
– Д-д-да же есл-ли т-т-ты зараз-з-зишься бешенством, я -я-ятеб-б-бя не брошу!
Отец Юры перекладывает руки на руле. Они трясутся. Теперь он останавливает машину и глушит мотор. Всё кругом стихло. Тёмный вечер опустился на город, и теперь не видно дневного кошмара, суеты и нервотрёпок. Отец Юры повернулся к заднему сиденью и протянул руку к лежащей бутылке «Кёнигсберга».
Мысленно он уже напился с горя. Закрыл на всё глаза. Решил вопросы по-мужски. Не то что Юра – сын, плюющий на отцовское мнение.
– Как же мы все ебанулись! Какие же мы все идиоты! Куда мы, в конце концов, катимся? Когда начнём друг друга понимать? – вертелось в голове, не смолкая.
– Юра, мой сын. Мой Юронька! Мой мальчик! Кто я такой, чтобы что-то иметь против тебя? Ведь ты взрослел на моих глазах, рос под моим присмотром, в нашей семье. Семье Веселовых.
Он со всей силы долбанул кулаком по рулю. Костяшки пальцев свело. Он проматерился, сожмурил глаза. А когда открыл, из них потекли слёзы.
– Мой сын. А чтобы я делал на твоём месте? А как же я, сын? Как бы поступил я, будучи тобой? А не знаю. Убежал бы, скрылся, заныл, соврал бы всем и каждому. Прикрытие – хорошее средство. Пиздеть – хороший способ. Но мой сын не такой. Мой сын, мой Юрочка – он настоящий Веселов. Настоящий! Не то, что я. Не то, что Антоша с Серёжей. Нет, мой Юрочка – это мой Юрочка. Он готов постоять за себя. Держать слово и не бояться, что подумают вокруг. Даже если это близкие родственники. Ведь главное – быть собой. Стоять на своём. Не колебаться. Не прогибаться под оскорблениями и предубеждениями. Вот что значит быть настоящим человеком! Вот кто по праву заслужил быть представителем нашего семейства. Только мой сын. Мой смелый, самый упрямый и непробиваемый Юра. Он выстоит всё. Он – моя гордость. Он – тот, кем я хотел стать всю жизнь, но сломался. Сломался под влиянием других. Под попытками себя изменить. Остаться сильным после того, как признаешься в том, что ты сраный педик. Педераст! Мой сын Юра пидорас! И я, блядь, горжусь этим, ёбаный в рот! Горжусь своим сыном бесконечно сильно! Это ж сколько храбрости в моём сыне! Юрка, сколько же ты вынес. Но ты, чёрт знает как, выдержал. И не вздумай сдаваться!
Он уже тянется за бутылкой назад и вот поворачивает крышку, вытаскивает пробку и подносит губы к горлышку. Делает первый глоток и включает радио «Семь на семи холмах».
– Тяжело моему сыну, тяжело. Но настоящий воин никогда не сдаётся. Он всегда должен быть готовым защитить себя от врагов. Быть готовым ко всему. Мой Юрка, господи, как я горжусь им – своим единственным сыном. Сильным и не сдающимся. Как же это хорошо, когда ты, Юра, пропускаешь клевету мимо ушей. Мой стойкий, сильный, храбрый воин. Мой сын. Да спасибо Господу за такого сына! Спасибо за мою жену – мать Юры. Родительницу бесстрашного воина. Настоящего Веселова.