Больше работ автора можно найти здесь: https://vk.com/nicolpoetry***
Пустые руки — это больно,
по тормозам и не дышать.
Уже растрачена обойма,
и белый флаг моя душа.
Корона-солнце потускнела,
чернильным ядом обожгло,
и остается только тело,
и все уже предрешено.
Пустеет голова и страшно,
когда ни боли, ни стыда,
и то, что было очень важно,
не оставляет и следа.
***
Я смываю с себя взгляды,
и прикосновенья.
Для тебя готовы яды,
адского веселья.
Тихих танцев под луною,
нет теперь дороже.
Вздумал ты играть со мною?
Что же, что же, что же…
Черных вод святая пристань,
поверни все реки!
В тихих танцах был неистов,
так усни навеки.
***
Не найти такой бледности красок,
чтобы чернь темноты передать.
Мне не хватит ни лиц, не масок,
я ворую твои слова,
для своих бесконечных сказок,
этот город блестит как слюда.
Пепел черен, и сильные чувства,
неестественны, но пусты,
а всего моего искусства,
не хватает, для простоты.
Этой осенью слишком грустно
и зимой опустеют холсты.
Знаешь, только смертельная рана,
подчеркнет остроту клинка
и душа где-то тянет справа,
и бессмертна и так легка.
***
Синие сумерки, лед на реке,
ощущение времени, то медленнее, то быстрей,
память – путешествие налегке,
луна- белый жук скарабей.
Вода времени вспять из пустого,
когда звезда станет песком,
огонь все ярче, и я готова,
давно готова стать, мотыльком…
Лед скорлупою однажды треснет,
под тонкой кожей вен синева,
расправит крылья тот, кто воскреснет,
переродится еще до утра…
***
В снегопад выла волчицей.
Красная точка сердце,
то мигает, то гаснет, то искрится.
Мне никуда не деться.
Все эти чувства смертельно опасны,
и писем себе не напишешь,
не утонуть в этом красном,
алом и цветы вишни.
Пусть выцветает по капле,
каждое воспоминанье,
месяца серп, наточенный к жатве,
режет колосья страданий.
***
Легко тревожиться о напрасном,
о неизбежном страшней всего.
Легко заботиться о прекрасном,
лелеять уродливое привычно и всё.
И чем ты гуще наносишь краски,
тем веселее стирать лицо,
когда откалывается краешек маски,
хрустальный глаз глядит из него,
они обходят тебя с опаской,
и чуют трепет, и волшебство.
***
Ни намека, ни тени, ни звука.
Искушению стоит поддаться,
и тебя одолеет скука.
Мои черти умеют нежно кусаться,
но уже не умеют надеяться,
и душа хромает на обе ноги,
ей как прежде больше не верится,
и от цепкого взгляда тошнит.
Снежной солью разъело раны,
только перья клинками блестят,
мои черти ставят капканы,
но, тебя уже не хотят…
***
Рождественский ангел остался без глаза,
обожженные крылья, печали тень,
один взгляд все сломает сразу,
самый лучший ужасный день.
Для победы не нужно много:
ложка соли, осколок стекла,
полбеды - коротка дорога,
но, беда если ночь истекла,
истекла вся чернилами в письма,
не отправленными никогда.
И в пожар превратилась искра,
ангел смотрит вслед из окна.
***
Моя тень хромает на обе ноги,
разочарованно машет крылом.
Напускной дешевый трагизм,
и сгоревший карточный дом.
А водоем, в котором утонет печаль,
очень сильно похож на омут.
Я в твоих бесконечных речах,
потеряла и брод, и голод.
Вечный трепет теперь только роль,
надоедливый скомканный бред,
и душа волочит крыло,
по дорогам сквозь сотни лет.
***
Мир, переполненный звуками, пуст.
Черной золой пепелища,
нужно сполна напоить своих муз,
и позабыть где кострище.
Ты разлюбила мои стихи,
но магия слов всесильна.
Так бесконечно тихи,
звезды что погасила.
Рок, наугад разбросавший зерна,
страсти, никчемных талантов,
не отступает столь же покорно,
как блеск фальшивых бриллиантов.
***
Я когда-то любила эту песню,
провидение откуда ты знало?
От нахлынувшего стало тесно,
от известного, места мало.
По приметам, крупицам и строчкам,
это все мне уже знакомо,
я прошу одного: отсрочку,
от восторга и от истомы.
Когда нас с тобою не станет,
и наш город скроет вода,
через тысячи расстояний,
голос мой долетит сюда.
***
Как пустота притягивает нежить,
так ночи оторвавшийся подол,
весь засиявший сны изнежит.
рассвета казнь - живой костер.
Мы связаны цветными нитями,
и с обручей - орбит слетят все звезды,
притянутые магнитами,
но будет поздно…
А утро птица одноглазая,
на серых крыльях принесет,
то чувство, что еще не названо,
оно, угаснув, тут же расцветет.
Старый журнал.
Я останусь пыльной книгой, в городской библиотеке,
я останусь старым фото, на потрепанной обложке,
тихим голосом на пленке,
черно-белым немым фильмом.
И я буду там, где люди не бывают больше вовсе,
где ступают только тени медленными робкими шагами,
среди темных тихих полок,
ты меня однажды встретишь,
как отыскивают время,
заблудившееся где-то.
Ты откроешь себе космос, новый, странный, бесконечный.
И мои глаза на фото, на тебя смотреть не станут,
ты их навсегда запомнишь, так всегда со мной бывало...
***
Красными узлами завязала,
ядовитая и во хмелю,
торопись, часов так мало.
круг луны и олово в змею,
переплавилось, ужалив нежно,
вот теперь ты точно не уйдешь,
я распродала надежды,
обменяла их на ложь.
Слово пулей стало и силком,
для охоты многого не надо,
цель наметить на ребре мелком,
а для выстрела мне хватит взгляда.
***
Стрелки часов - орудия казни,
какая боль мне в награду?
Я сгораю спичкой в ненастье,
и душа - в чернилах бумага.
Мимолетное чувство размазано кляксой,
мне его не закрасить помадой,
И не вырезать бритвой опасной.
длятся дни, которые стали осадой.
Завязала узлы на счастье,
все готово для наших обрядов,
красной ниткой вокруг запястья,
и набором смертельных ядов ...
***
Золото жжет.
Линия проводов оборвана.
Я любуюсь на тебя в отражения,
твое прошлое наполняет тебя как сосуд.
Все пройдет,
то, что свыше даровано,
даже это сражение,
а отражения лгут.
Пусть никто не ждет,
но все очарованы,
а я чувствую, приближение,
мне сполна все вернет,
лишь одно, мое вдохновение.
***
Язва солнца к ночи станет рубцом луны,
и неважно куда приведет дорога.
Все патроны давно холосты,
на кинжал надежды немного.
Не ходи на меня смотреть,
на живую боль и святую злобу.
Избавление – это не смерть,
равнодушным не надо много.
Отколовшейся льдиной растает голос,
у икон всё твои глаза,
мне б упасть, как срезанный колос,
да нельзя!
***
И волчьим воем выцветшее небо,
меня проводит в чужой город,
а море вытершимся пледом,
последний раз ласкает в горе.
Не оставляй меня в надежде,
не дай кричать мне слишком громко,
переживу все это, прежде,
я остаюсь твоим печальным волком.
Дороги мне давно известны,
прожитых зря, в пустую, суток,
и все что было бесполезным,
важней любых, других абсурдов…
***
Голова, открытая всем ветрам,
этот март благословил.
Я иду по твоим следам,
и назад повернуть нету сил.
Вдохновение — это грех,
и беда для любой души,
ярким светом гореть на глазах у всех,
среди вечной кромешной тиши.
На бумажном троне, в железном венце,
это истина там горит!
Блики этих огней даже в лунном свинце,
никогда и никто не простит.
***
Выпрямись и не рыдай!
Волчьим оскалом звезда.
Дверь заколочена в рай,
стертая дата суда.
Прикосновенье уже рубец.
Маятник лунных дней,
остановись, наконец,
время всего сильней.
Гонит как дикого зверя тебя,
солнце волков безлико.
И заскорбев, все испепеля,
ты и из сажи восстанешь без крика.
***
Ты растаешь кристалликом соли,
на кончике моего языка.
Для тебя уже готов яд, золото и тоска,
черным словом, белой стрелой для тебя готова петля.
А я, отдам душу за мимолетную страсть,
под ногами горит земля,
мне знакома эта напасть,
что страшнее любого огня.
И нет лучше, чем сначала упасть,
а потом наслаждаться от раскаяния.
***
Чем больше сила, тем слаще печаль,
и меч заржавел и копье.
Но знаешь, я по ночам,
все еще славлю имя твое.
Травой прорасту сквозь камни времени,
густое золото, спелая бронза,
талант — это нимб из мишени,
крадущий из легких воздух.
Из этой чаши испить цветку,
и тьму, и вино судьба,
а реки из звезд текут,
с собою все унося.
Материнство.
Смешаться с тобой первородной глиной,
дыхание дать тому, что мертво –
преступная блажь сотворения мира,
святое искусство, проклятое ремесло.
Из праха и пепла за прожитым мигом,
не будет страшней твоего естества.
Трепещет страницей раскрытая книга,
под черными буквами в сиянии мгла.
На каменный берег, из пут океана,
рождается то, что должно,
так благослови же, цветами бурьяна,
искусство мое и ремесло….
***
Русалочка, влюбляясь превращается в морскую пену,
а я превращаюсь в звук,
и сны угасают, и гаснет вера,
и трепет водою льется из рук.
Они одежда безликой моей души,
и любое слово становится пулей.
Немая, угасшая, а я могу тобой жить.
а без тебя не могу, и город гудит словно улей.
И в колесе угла, и на острие круга,
семенами в землю падая и восходя,
когда ржавеет меч, впивается в тело кольчуга,
я снова и снова влюбляюсь в тебя.
***
Этот город мне въелся в кожу,
белоснежным холодным туманом.
И мгновения стали дороже,
ускользающие обманно,
пробирающие до дрожи,
будто кубики льда в стаканах,
что растаяли осторожно,
без следа, тонкий привкус дурмана.
Все исчезнет также, быть может,
без печали, без раскаянья, драмы.
***
Как глупо болеть о пустом,
напрасно на тьму тратить свечи.
И клонит в доверчивый сон,
от этой навязчивой речи.
Меня прокляни пустотой,
я даже тебе не отвечу,
а кто искушен простотой,
избалован и опрометчив.
Но тело неважно ничуть,
оно приложенье к рассудку,
и камнем кончается путь,
начавшийся с чуда, и в шутку.
***
Я на вкус распробую боль,
лепестки твоих крыльев и эхо.
Долгожданный суровый покой,
и в приемнике только помехи…
Долгожданное бессердечие,
равнодушие и пустота.
На пути заблудиться млечном,
по дороге отсюда туда.
В этот день я не буду молиться,
и глаза от земли поднимать,
лишь слова полетят как птицы,
ты будешь им вечно внимать.
***
Лицедейство – грех,
стихи порок – продажа души за слова,
Только тот, кто переступит порог.
не раскается никогда.
И всем видом останется горд,
даже если вокруг тюрьма,
и друзья не друзья – эскорт,
провожающий в ад тебя.
Даже если бумага горит,
для чернильной крови не хватит бинтов,
ради песен всех и молитв,
расцветешь, лучшей розой всех цветников.
***
Это морок и в нем не я, мой двойник,
бесчувственный и слепой.
Пересохли слова как родник,
обходи меня стороной.
Сторонись меня, проклинай,
я предчувствую шторм и весну,
я на той стороне холма,
вдруг шиповником расцвету.
В этом теле я постоялец,
а хозяина нет давно,
взгляд не спрятать, им можно ужалить,
обходи меня стороной…
***
Там, где тебя целуют тени,
и там, где гаснет тихий свет,
не заслужить уже прощений,
не позабыть прошедших лет.
Аркан таро дурак иль павший,
что выпадет на этот раз?
Из сотен глаз все проклинавших,
я лишь твоих боюсь сейчас.
Да поразит тебя любовь!
И камни строк как звезды с неба,
не оставляй напрасных слов,
которых тише и страшнее, нету.
***
Город мой лишен величия и стати,
грязно-серая бетонная собака,
приблудилась к берегу не кстати,
море лижет мерзнущие лапы.
Солнца нет и кажется не будет,
не взойдет оно и для кого-то.
Бесконечные пустые будни,
не целует жалит отчего то
побережного шиповника цветок,
лепестки опали и не ярки,
для собаки жизнь короткий срок,
и не слишком щедрый на подарки.
***
Любовь — орудие пытки,
привязанность — смертный грех.
Любые твои попытки,
обречены на успех.
Не смей даже словом раскаяться,
и все изощрённее лги.
Потом за все рассчитаешься,
дороги твои легки.
А чувства, самое терпкое пойло,
размываются очертания берегов.
изменяется все, но пустеет обойма,
и растраченных взглядов, и брошенных слов.
***
Говорят, душа слепа,
но она одноглаза,
ты держись за меня я стена
плача, а слезы алмазы.
Бастион твой последний я и рубеж,
тихих тайн и песен что не для сна,
я графитовый стержень,
осколок звезды, уголок письма.
Говорят, душа бессмертна,
а бастионы уходят под воду,
но я знаю, песни не спеты,
а одним глазом лучше видно свободу.
Олово.
У меня по венам голубое олово,
раскаленное, туманное, заколдованное.
Бледное тело, брошенное как, попало,
лишь веселые попадают в Валгаллу.
Но они не веселые и пустые,
и от брода до брода— дно,
между нами всего лишь пустыня
и многое уже решено.
А откровение, тактическая выбоина
когда от рассудка тлеющие угли,
и как же это бесконечно прибыльно,
слово любви, по цене обычной свинцовой пули.
Мактуб.
И есть ли тот, кто этой тоски избежал?
Ему вечно радоваться и пировать,
а я морские камни в руке зажав,
боюсь даже о тебе вспоминать...
На востоке говорят maktub,
Но моя ли это судьба?
Застыть статуей на морском берегу.
А жемчуг черных ночей зола?
С одного на другое море,
поцелуй для тебя везу.
Помни, в радости, даже и в горе,
на востоке говорят maktub...
***
Мимо тебя две вечности минуло,
много ли, мало ли разного сгинуло?
Не отвечает, молчит столб из мрамора,
сердце не камень — разбитая амфора...
Кто притворится винной лозой,
чтоб обнимать тебя вечно живой?
Берегом белым, синей волной.
Нет ничего, время пастырь немой...
Моря водой, слезой виноградовой,
здесь вот стоять, вечность, отрадно ли?
Русалочка
Горит не только бумага,
душа полыхнет огарком!
Каким мне сиять пожаром,
чтоб даже тебе стало жарко?
Ты «Горькой» меня назови,
а имя какое назначить?
Той, что даже в любви,
увы, не может иначе…
И кольцами годовыми,
круги в аду все растут,
и преданная другими,
не ждет что ее спасут.
Пусть звук в далеке погаснет,
и горькой будет зола.
Хоть всех ты на свете прекрасней,
но в венах морская вода…
Маньяк.
Отрезанные головы цветов,
кровь роз застыла на полу.
Познай и ты мою любовь,
я украду тебе луну.
И похищение луны — начало,
той вечной тьме в осколках звезд,
которая нам обещала,
построить между нами мост.
Он пусть горит, пожар, в подарок,
я приготовлю предостаточно огня!
И напишу тебе письмо, без адреса и марок,
в нем приглашу стать частью меня.
Звезде.
Что я скажу летящей в меня пуле?
Что я прокричу падающей на меня звезде?
Не останавливайся, не оборачивайся!
Я хочу утонуть в этом гуле,
и только жду от тебя новостей.
И в этом шуме, одно я узнаю,
твое дыхание пред глухотой,
потеря голоса и осязанья,
как способ связи с предвечной тьмой.
Я лишь магнит, и я притяженье,
смешай с собой мое существо,
когда ломаешь оковы орбит, то паденье,
так бесконечно и так легко.
Чудовища.
Позвоночник железной дороги,
ребра ЛЭП.
Позабудь о своей тревоге,
сделай вид что совсем ослеп,
больше не боишься чудовищ,
ведь они везде.
Самым ценным из всех сокровищ,
расплатиться по сходной цене.
Зло познавший поднимет флаг,
и полынью набита душа.
Вторят карты таро – дурак,
в черный лес живых заходи не спеша.
Как игрушки слова ломаются,
диких яблок вкус не забыть,
полумесяцем рога загибаются,
не боятся чудовищ те, кому суждено ими быть.
***
Я пропитана море тобой,
Твоей горечью до костей,
Я учусь у тебя забирать,
-Как прибой,
А вернуть ничего не могу,
-Не жалей...
Этот мрачный октябрь меня приласкал,
поцелуем медовым своим.
Зарифмуй меня с эхом колёсных пар,
как науку тревог я мешаю с чувством шестым.
Все пройдет, донесётся лишь запах сгоревших звезд,
плохо сбитый помост мирозданья,
слышишь море, я жду новостей и слез,
а вернуть могу лишь: «Прости, до свиданья...»
Обоюдоострый.
Снова заново, слово за слово,
излечима любая боль,
все пройдет и погаснет засветло,
истерзавший тебя огонь.
Догорает самый большой пожар,
остывая белеет сажа,
и твердеет любой металл,
и рубцов не останется даже.
Истлевая согреют угли,
этих дней, проходящих мимо,
обоюдоострое чувство любви,
и улыбка под слоем грима.
***
Ночь как помятое платье с люрексом,
небрежно сброшенное куртизанкой луной.
Рыба фонарь к утру все равно сдуется,
и больше никто не увидит ее нагой,
Не заметит пятен на тонкой коже.
Ожерелье из звезд рассыплется,
а то, что было всего дороже,
позабудется, стерпится, свыкнется.
Белой пудрой туманное утро,
вновь бессонницу чтоб закрасить,
сердце словно в колодки обуто,
и спешит минуты растратить.
В гостях у колдуна.
Колкая ночь тридцать первого,
терпкий серый дымок,
вера моя не верила,
разум помочь не смог.
Я ли тебя поранила?
Веришь не веришь, пляши,
чертово рыжее зарево,
не обожжет души,
черные стены и варево,
из лепестков греха,
как сигареты, затушены заново,
искры любви и добра.
Зверь.
Этот воздух больше не греет,
только жжет.
Умирающим рыжим зверем,
осень идет.
Их города пахнут жизнью,
пульсом в крови,
манят тех, кто капризней,
электрическим светом вдали.
Черный лес поседеет за ночь,
это только следы на наших телах,
отпечатки, осколки, шрамы,
и печали о пустяках…
***
Синдром навязчивых движений,
тревожных рук.
И бесконечное скольженье,
всего вокруг.
Я не утаиваю нежность,
и остроту,
как ограничить мне безбрежность?
И я тону.
А откровение – дорога в ад,
что выстлана улыбками до горизонта,
и в одночасье померкнет взгляд,
как заходящее зимою солнце.
***
Словно к камню к тебе привязана,
потеряла ключи от комнаты.
Я тону уже безбоязненно,
в круге омута, он разомкнутый.
Бесполезная погремушка,
любой опыт и даже любовь.
Все забава и все игрушка,
жизни линия из проводов,
Поводков, их не сплавить, связать,
даже мучатся,
никаких не стоило сил.
Льется мёд часов драгоценный и злополучный,
нас с тобой он благословил…
Поводырь.
Я снимаю яркие перья,
я сдираю цветные блестки,
вместе с кожей, к которой они прикипели,
вместе с тем что уже невозможно.
Проступает моя окраска,
отзываюсь невольно дрожью
и разбитая в дребезги маска,
вся блестит как змеиная кожа.
Цирк уродов чем же не паства?
для такого поводыря.
Облезает слоями краска,
и под ней появляюсь я.
***
Бесстрастность как электричество:
всё для никого.
Сползающее в небытие величие,
расползающееся по нитке вещество.
Я источник, и я же конец,
от одной до другой борозды,
червоточина и венец,
как невнятные знаки судьбы.
И на исповедь, и на плач,
нет ни сил, ни особых причин,
то всевидящ я, то незряч,
бестелесен и триедин...
***
Чинящий препятствия неизбежно попадет в ад.
Мироздание: груда камней один на другом
и сколько не делай ловушек, засад,
все пойдет прахом порастет мхом.
Волна за волной, туман за туманом,
порядок есть даже у снов,
есть сети лжи и камни обманов,
плохой инструмент, но хороший улов.
Смертельные раны, цветут алой розой,
и лучший из всех цветов:
цветущий в саду бесхозном,
в покинутом из миров
***
Слышишь? Нас поют, мы – магия,
Нас вдыхают с тобой как дым.
Превратившаяся в голос бумага,
Мы – дорога и демонам и святым.
Отрекающаяся от тела,
разлинованного на манер
сети накинутой на перья белой
птицы отказавшейся петь тем, кто сер.
Голоса пусть бумагу сжигают,
не безделица, но удел.
И она полетит, оттолкнувшись от края,
света, к тем, кто светел и не окаменел…
***
Для любого феномена своя инквизиция,
уникальность вполне излечимый порок.
Для тебя мое чудо, я костер, моя птица,
и теплее, и ярче чем всем разжег.
Когда будет все кончено дай мне знак,
и железо станет глухонемым.
Я все время сбиваюсь с мысли, отстаю на шаг,
твоя тень уже тает как дым.
Чья – то воля игрушка, сломай ее,
перед этим крути в руке.
Моё чудо, тебя покорило глаз острие,
я по кругу хожу, а ты стала как все.
***
«Хватит гвоздя из левой руки твоей господи!»
И знаменьем как выстрелом в соседней комнате,
Оглушена и встревожена …. Гости ли?
А душа расцарапана до крови.
Черт возьми! Черт не взял и огонь не возьмет,
А тебе оно надо ли? Черную душу?
Ту которая даже святого с пути собьет,
не пожалеет ни разум, ни тушу.
Ведь талант крысолова не слишком велик,
навострилась лишь всякой жути.
Да вот только, земля под ногами все не горит,
не святой воде ни серебряной пуле, не достать до сути.
Ангел что же ты улыбаешься? руки тянешь.
Я тебя уже где-то видела,
я ходила твоими путями,
только этого вот не предвидела…
Саломея.
Если Саломея танцует,
пророк лишится головы.
Ты пахнешь смертью, я любуюсь,
метаморфозы темноты.
Неприкасаема святыня,
и я не смею дотянуться,
слова покажутся пустыми,
я умоляю: «не проснуться б…»
Вся неизбежная тревога,
так бесконечно сокровенна,
но Саломея не боится Бога,
в глаза мне смотрит откровенно.
***
Тело, вынутое из петли свято,
и оплачено серебром.
и тебя я Иуда братом,
назову чуть позже, потом.
На железном заборе вьюны, вьюны,
это будет и мне и тебе венец,
и своей не признает вины,
улыбающийся юнец.
Затаи обиду, ликуй, ликуй,
и смотри как воздастся всё.
Этот проклятый поцелуй,
для тебя одного припасен.
***
Слышу, как затрещал,
к сердцу бикфордов шнур.
Кто на руках качал,
дернул и бросил чеку.
Жизнь только фейерверк,
в темном фоне небес.
Каждый разной из мер,
платит за этот блеск.
Пусть воссияет мгла,
и бесконечен миг,
благословенны тела,
души, и мой двойник.
***
Трепетать. Материя моря.
белой розой поданный знак.
Улыбаться и стать собою,
В одночасье просто вот так.
Этот файл не найден в памяти,
Просто божии дети умерли.
Мне не отыскать больше знамени,
Не стоять уже в карауле.
Только ты есть, и все что большее,
так давно уже не преграда,
разведи бумажный костер побольше,
и золу из слов смешивай с ядом…
F 63/9
Любовь — это чувство вызывающее тошноту,
ненасытный чумной ветер.
Из скорлупы луны покажется клюв,
щупальце волны тянется к свету.
И так неуютно в скафандре тела,
кожа-заплатки да лоскуты,
со следами слов и следами дела,
и даже раны цветут как цветы.
Смысл жизни потерян- знамя на поле боя,
кто прошёл огонь становится пеплом.
И птица феникс, вылупляясь будет живою,
да только от сияния своего вот ослепла.
***
Все сакральное бессмысленное и пустое,
словно тайне мы не причастны.
Начитай мне на диктофон простое,
холодное и безучастное.
Я взлелею сны старых пыльных фотографий,
сберегу серебро дождя и запомню узоры вен,
воспроизведу по памяти каждую эпитафию,
с каждого надгробия кладбища любви и стен,
И пусть Эрос уступает Танатосу все больше территорий,
растревоженная смелость, перепуганная вера,
полустертые якоря на картах наших акваторий,
но каждый камень на земле был кем-то.
***
Сердце как яблоко надкуси и брось,
до того, как распробуешь терпкий вкус.
Расшаталась привычная ось,
и обломки миров—драгоценный груз.
Сохранить бы кусочки внутри себя,
весь растерянный нами уют.
Отчего так быстро убывает луна?
И молчание утонет в кофе за пару минут.
Что за сила в сумерках? Где,
расплескавшись на белый лист,
на снегу чернила, круги на воде.
И нет тайн как в театре кулис.
***
Боже позволь мне слабость!
Твой Азраил грешит,
он на минуту радость,
возжелал и спешит,
получить ее всю,
полностью, без остатка.
Господи я не сгорю,
мне ведь и так слишком сладко.
Благослови прошу!
Имя дай пустоте.
Господи, я грешу,
как все живые, как те...
***
Отражение моей реальности,
любовь больше не горчит.
Утонуть в весенней янтарности,
обволакивает, убаюкивает, сохранит.
Трепетать от прикосновений,
статус, статуя, неподвижность.
И любое из воплощений,
я предчувствую и предвижу.
Снять проклятие поцелуем,
уловить рассеянный взгляд:
посмотри на меня, я ликую,
и уже не пойду назад.
***
Люди пахнут мясом,
первородным грехом.
Не удержать экстаза,
не отложить на потом.
Все притворяющиеся сладкими,
на вкус горьки.
Божьи плоды с недостатками,
тлеющие угольки.
Ангелы что вам падать?
Держитесь ли на ногах?
Все население ада,
изъясняется только в стихах.
***
Гни, трави, уничтожай,
сопротивление великая вещь.
Позабытая дорога в рай,
отдых для усталых плеч.
В этом мире искать нечего,
все и так было растрачено.
Поступаешь ли опрометчиво,
быть расчетливым или незрячим.
Я тоской больше не прельщусь,
отпускаю в вечное плаванье,
празднуй освобождение, и я возмещу,
половина души не цена, пожалуй!
***
Розы плакали, розы рыдали,
опадая в весеннюю грязь.
С красотой так не раз поступали,
откровенно, совсем не стыдясь.
Нет не бойся, тебя я не трону,
но глаза не отвести,
и прекрасному, и живому,
все стремится вокруг отомстить!
Лишь особенность адской бездны,
здесь не место хрупким вещам,
красота бесполезна, болезненна,
и разменна на всякий хлам…
***
Помню себя живущей на берегу моря,
но не помню кто я и что я.
Знаю, устала держаться корнями за землю,
и что каждому ветру внемлю.
Верю, что это пройдет однажды,
что, в одну воду не войти дважды.
Вижу, как все исчезает, и я исчезну,
в темноте этих звезд железных.
Жду момента, когда засияет,
бесконечная мгла что меня окружает…
***
Прошлогодние песни, вчерашние мысли,
ты разбит и, наверное, слаб.
все твои бесконечные письма,
как свидетельства прошлых утрат.
Истекая чернилами кровью,
это все лишь миражи,
невозможно остаться собою,
и оружие лучше сложить.
Будто трудно очнуться от сна,
и глаза тяжело поднимать,
не торопится нынче весна,
но не смей, по ней горевать.
***
Я бы сожгла этот город,
если бы он горел.
Но в нем так много воды,
и он никого не согрел.
А из душевной руды,
не выплавить золота стрел,
не выковать жизней цветы,
и этот огонь истлел.
От черных углей запах боли,
тепло в опустевшей груди,
и снег что белее соли,
еще под ногами хрустит,
все сбудется только по воле,
судьбы не обойти…
Р.S:
Как роза шипами внутрь,
болезненная красота,
для вдоха одна минута,
и шаг чтоб уйти навсегда…
***
Ей нравились ножи,
сочетание черного с красным.
В пустоте так долго прожив,
она бредила чем-то прекрасным.
Прав и свят был только Спиноза,
«Я не вы я стреляю сразу!»
Зазвенит металлическая заноза,
посмотри, как сталь украшает язву.
Как сверкают линзы души,
и как рушатся все цитадели.
По ночам она точила ножи,
и они попадали в цели.
***
Я растерзана божьими псами,
перья по ветру и на асфальт.
Удиви меня чудесами!
мне как музыка этот гортанный лай.
Пошатнувшееся равновесие,
беспощадно уродливый мир.
Я оставлю себе только песен,
только шёпот ближайших светил.
Нас прибило как мусор к берегу,
разномастных, осколки чего,
мы и сами не знаем, не верим,
собирать не моё ремесло.
***
Однажды смыть лицо вместе с гримом,
не самая худшая участь.
Бесконечная пантомима,
и минут тягучесть.
Это продлится слишком долго,
и ты увязнешь.
Утонешь под чувством долга,
и даренной розой увянешь.
Приметы вчерашнего мира,
как жизнь позабытой звезды,
не сотвори кумира,
из пустоты.
И вакуум станет сиянием,
по воле и против нее,
наказанный обаянием,
восславит имя моё.
***
Вселенная помещается в кулоне,
стеклянном, не больше наперстка.
Ветер в сети волос пойман,
расходятся перекрестки.
А звук приближающегося чувства,
Точь-в-точь, как в ночь уносящего поезда.
И сладостно так и бесконечно пусто
и путь от строки до бессонницы.
Всё с черными перьями птица,
вот эта трепещет полночь.
Кто смел мне однажды сниться,
того мне судьба запомнить.
