Герман Вáсиль «Тринадцать тыщ»

Дряблое тело взобралось на крышу «Империи» — двумя этажами ниже тиктокер снюхал с эскортницы. Старик подошел к краю и прошуршал липкой упаковкой мороженого. Казалось, он взобрался на башню Москва-сити только для того, чтобы его съесть. Он открыл клубничное мороженое, и обхватил синими пальцами сладко-красную массу, и окунул в нее язык — весь в морщинах.

Глаза старика сверкнули, точно у святого на иконе, и он уставился на облако. Оно напомнило ему слежавшийся комок пыли. Дождь хлынул — его капли-пули врезались в броню «Империи». Старик выронил мороженое, и оно кровью разлилось по металлу.

Он взглянул тебе в глаза. Видно, задумался о трансцендентном фашизме. И тут — его правая нога поднялась. Затем левая. Опять правая. Он скачет, прыгая то на одной, то на другой. И разносился такой звук, что тиктокер оторвался от точеного тела Рыбки и прислушался. Старик поднял руки к небу, показал ему лицо и словил иссохшим языком пару ртутных капель — он чувствовал, что их посылает Бог.

Вдруг старик сел на колени, точно молится. Продолжил ловить капли и начал плакать. Он снова ребенок. Плачет перед матерью, бьется головой о пол продуктового — ему не купили «Буратино».

Он снова поднялся на ноги — на свои бледные, со вздутыми венами спички. Прыгает. Левая — правая. Правая — левая. Наконец, старик оступился. Он летит на чёрные Мерседесы, шляпы из ЦУМа, надутые губы и исколотые в девяностых руки. Они — изгеренные тридцать лет назад отростки — и прихватили его. Взяли, как говорят, за шкирку.

Старик завис у панорамных окон, чем привлек жителей «Империи»: округлого чиновника, бандита-коммерсанта, тоненького инстаграмщика, помазанной порошком проститутки. В нем мелькнула надежда: «Я не упаду».

Упал. Распластался у порога Азбуки Вкуса. Через шелуху его кожи шагают москвичи — они старика не заметили. Он стонет, снова перемещается в детство, видит всю свою жизнь, возвращается в старость.

Из толпы выныривает некто. Старик его приметил даже сквозь закрытые глаза. Будда подал ему руку. Старик увидел полное жизни лицо Востока. И оно говорит: «Вставай, твои тринадцать тыщ пришли».