Александр Рязанцев «Ночь и день»
«Миссия женщины – к чему она сводится, в конце концов? Помогать мужчине жить. У меня нет к этому призвания».
На улицах зажглись первые фонари. Свет лился на мокрую от недавнего дождя дорогу, витрины дорогих магазинов, пешеходов. В том числе и на нас с Бёрди.
Мы шли в джаз-клуб, взявшись за руки, словно школьники на втором свидании. Слева – Бёрди Бамстед, молодая, но уже известная певица, а справа – ваш покорный слуга Брайан Паркер, тоже молодой, но никому не известный полицейский.
Она слегка прижалась ко мне. Я почуял мягкий аромат духов.
– И вы мне очень нравитесь, мисс Бамстед. Давно не чувствовал себя так хорошо в компании с женщиной. Особенно такой нежной.
Она махнула своей маленькой, изящной ручкой.
– Не болтайте. Женщины не любят болтунов.
– И почему мисс Бамстед? – она снова махнула ручкой. – Разве я настолько стара?
– Вовсе нет. Как мне к вам обращаться?
– Я тоже так думаю. А Бёрди – дурацкий сценический псевдоним. Пошлое имечко.
Мы подошли ко входу в клуб. У покрашенных золотой краской дверей стоял привратник в красной ливрее. Он увидел нас и услужливо открыл дверь, пропуская.
– Добрый вечер, мисс Бамстед! Вы сегодня подобны лучу солнца!
Джулия наградила его яркой, фальшивой улыбкой.
– Как это мило с твоей стороны, Чарльз! – она порылась в сумочке и протянула бумажку с портретом Линкольна.
– Благодарю Вас, мисс Бамстед.
Деньги юркнули в карман чёрных брюк. Привратник поправил фуражку, заложил руки за спину и отвернулся от нас. Его ждали новые гости.
К нам приблизился усатый крепыш во фраке. Я взглянул на его толстое, туповатое лицо, напоминавшее упавший со строительных рельсов кирпич. Правая рука сжалась в кулак.
– Привет, Бен. Знакомься, это детектив Брайан Паркер. Будете меня сегодня охранять.
Бен кисло улыбнулся. В его глазах я прочёл: «Свинья».
– Бен, пойди проверь мою комнату, – ласково приказала Бёрди. – А мы пока ещё побеседуем…
Бен равнодушно кивнул и скрылся в левом крыле. Мы с Бёрди вышли из гардероба и двинули к сцене.
– Ты уверена, что это хорошая идея? – спросил я. – Мне кажется, стоило остаться дома. Там безопасно.
– Здесь нас никто не потревожит. Через два часа концерт. Публику нельзя подводить.
– Ты в опасности, сама понимаешь, – я снял шляпу и протянул её гардеробщице. За шляпой последовал плащ.
Бёрди тряхнула своими золотистыми волосами и взглянула на меня. Я посмотрел ей в глаза и понял, что не хочу моргать.
– У меня такая работа. Выходить на сцену и петь. Хоть на балу у Сатаны.
– Ты сама не понимаешь, что говоришь.
Она сузила глаза. В них горел бойкий огонёк, скрывавший затаившийся страх.
– Брайан, я только два года назад стала хоть кем-то. Меня стали замечать серьёзные боссы, из тех, для кого время – деньги. Они придут сегодня меня послушать, так как за меня поручились люди из их круга. А потом пригласят записать альбом. Понимаешь? От их решения зависит моя карьера.
Я не стал спорить. Всё равно бессмысленно.
– Значит, ты всё-таки выступишь?
– Я буду рядом, – мои слова прозвучали глухо. – Обещаю.
Джулия показала мне кончик языка и засмеялась. Тревога сменилась благодарностью.
– Когда всё закончится, сходим ко мне? – её слова прозвучали легко, даже вальяжно, но я сумел различить прозвучавшую в них неуверенность. – Выпьем вина, послушаем музыку. Что скажешь?
– Как видишь, не все певицы такие вредные как кажется. Подписывают контракт с «Warner Brothers» за одну сцену с Роком Хадсоном, а потом запросто в гости приглашают, – она взглянула на сцену. Представила, как выйдет к зрителям через два часа под грохот аплодисментов и признаний в любви.
Я приблизился к ней. Положил ладонь на её голое тёплое плечо.
– Всё будет хорошо. Он нас не найдёт.
Мы простояли пару секунд не шевелясь. Джулия посмотрела на меня. Я слегка сжал руку, которую положил на её плечо, и испугался, что сделал больно.
– Скоро всё закончится, – голос слегка дрогнул. – И мы сможем расслабиться.
– Да, дорогой… Осталось немного.
Она легонько повела плечом, и моя ладонь неуклюже соскользнула с мягкой бархатной кожи.
– Пойду переоденусь. Провожать не надо. Посиди здесь, выпей чего-нибудь. Ты голоден? Хочешь сигару?
– Вот это правильно. Сигары такие противные, от них столько дыма… Ну ладно, я побежала. Увидимся!
Она пошла к лестнице и поднялась в свою комнату. Я стоял, словно истукан с острова Пасхи, и смотрел ей вслед.
Хотелось сделать что-то хорошее. Хотя бы сохранить ей жизнь.
Я отмахнулся от грёз и прошёл в бар. Сел на табурет за стойкой.
Бармен поставил передо мной чашку. Я взял её в руки и сделал глоток.
Надо пережить этот вечер. А там будь что будет.
– ПАРКЕР!!! – прогрохотал голос лейтенанта Конрада. Восемь утра, а шеф уже был на взводе. Значит, дело серьёзное.
Я отложил в сторону отчёт о перестрелке нескольких бандитов в проулке, встал из-за стола и двинул к кабинету Конрада.
Я исполнил приказ. Конрад сразу перешёл к делу:
– Кто-то уже два месяца присылает ей письма с угрозами. Каждую неделю, рано утром. Такое у звёзд частенько бывает – долбанутые поклонники и прочая нежить. Но этот, похоже, взялся за неё всерьёз.
– То есть? – я нахмурил брови.
– Вчера в неё стреляли. Пела на каком-то банкете. Никто не пострадал, Слава Богу. Пуля попала в бутылку просекко, в Бамстед только пара осколков попала. Стрелявший скрылся, пистолет и гильзу не нашли. Вот так вот.
Конрад достал из папки листок бумаги и протянул его мне. Я аккуратно взял листок в руки.
«Дорогая Бёрди! Понравилась вчерашняя пирушка? А ведь это я был. Ты не думай, что я промахнулся. Просто меня блевать тянет от шампанского. А ты его, похоже, любишь. Впрочем, не важно. Завтра ты умрёшь. Я сдержу своё слово. И стрелять буду уже не по бутылкам».
– Что скажешь? – спросил Конрад.
– Глупость какая-то. Явно псих писал. Откуда у вас этот листок?
Имя известного человека повисло в пыльном кабинете. Мейерс был большой шишкой. Понтовый адвокат, он лично знал многих судей, губернаторов и даже нескольких сенаторов.
– Надеюсь, ты понимаешь всю серьёзность ситуации? – спросил меня шеф.
Я понимал. Ради Мейерса Конрад не поскупился бы и всем участком, от сержанта О’Мэйли до уборщика Арки. Но почему-то шеф выбрал меня.
– Я сделаю всё, что требуется, лейтенант.
– Короче говоря – у Бамстед завтра выступление в клубе «Арфа», ты будешь её сопровождать. Проследишь, чтобы какой-нибудь сумасшедший не стал палить в неё из пушки. Понял?
– Шеф… – сказал я как можно спокойнее. – Я думаю, что не подойду для такой роли. На мне висят три нераскрытых дела, а напарник болеет.
– Ничего, отдадим кому-нибудь.
– Да я вживую ни одного певца не видел!
– А я, думаешь, видел? – вскипел Конрад. – Или хоть кто-нибудь из наших ребят? Да у нас времени нет с актрисочками якшаться, когда разлагающихся младенцев в мусорных баках находят!
Он даже привстал со стула. Ноздри раздулись от гнева. Я слышал, что Конрада на войне бомба контузила, и он был подвержен внезапным вспышкам агрессии. Как будто сам превратился в бомбу.
Он смотрел мне прямо в глаза. Я – в точку между носом и подбородком. Так надо делать, когда с копами общаешься. Прошло несколько секунд. Конрад выдохнул и сел за стол.
– Брайан, – устало сказал шеф. – Ты у нас самый молодой. И язык у тебя подвешан. Комплименты говорить умеешь. Сходи, проведи вечер с дамой. И постарайся, чтобы её там никто не убил.
– Но почему она не наймёт нормального телохранителя?
– У неё уже было несколько. Как видишь, дорого и неэффективно. Она всех уволила, кроме одного, а Мейерс попросил помощи у нас. Я думаю, не стоит отказывать такому серьёзному человеку.
– Ладно, ладно, – я махнул рукой. – Вы победили. Согласен.
Конрад довольно крякнул. Он достал из футляра дубовую трубку и стал набивать её табаком.
– Хорошо, Паркер. Твои дела я передам Робертсу и МакГрегору. Они толковые мужики, быстро разберутся.
– Надо будет, заночуют на работе. А у тебя глаз замылен, нужно развеяться. Пригляди-ка за Бамстед. Понял?
Когда Конрад закончил инструктаж, я надел плащ и шляпу, вышел из участка и сел в служебную машину. Меня отвезли в резиденцию Бёрди Бамстед. Там я с ней и познакомился.
Она меня встретила в простом красном платье. Длинные золотистые волосы ласково обрамляли лицо. Агатовые глаза внимательно изучали одежду и обувь собеседника, а только затем его физиономию. Смотрела она с вызовом, в лёгкой полуулыбке чувствовалась хитрость. На правой скуле была родинка, напоминавшая то ли кусочек мяса, то ли половинку сердца. За вырезом виднелась небольшая, крепкая грудь.
– Мистер Паркер? – она улыбнулась. Голос был бодрый, говорила она с вызовом – то ли собеседнику, то ли самой себе, то ли Господу Богу. Да, она была с гонором.
– Так точно. Брайан Паркер, детектив второго класса.
Я снял шляпу и неуклюже сжал её в руках.
– Вы очень молоды, детектив, – она отошла, пропуская меня. – Проходите, прошу вас.
Я вошёл внутрь. Осмотрелся. Хороший дом, красиво обставлен. Два этажа, лестница из красного дерева, картины с деревенскими пейзажами на стенах. У гостиной стоял платяной шкаф, полный книг. Хозяйка дома не производила впечатления книгочея, так что я решил, что эти книги стоят там просто для антуража.
– Хотите выпить? – она взялась за высокий бокал.
– Нет, спасибо. Я при исполнении.
– Ну вы же можете сделать исключение из правил? Ради меня.
– Могу, конечно. Но тогда вы смело можете позвонить в мой участок и сказать дежурному, что я тут с вами сижу и выпиваю. Шеф мне сначала все уши проорёт, потом раздерёт меня в клочья и сожрёт. Картинка не шибко приятная.
– Я такой только по понедельникам.
– Значит, и по средам тоже. Прогресс не стоит на месте.
– А Вы забавный, – она налила себе тоника.
– Да, ведь как раз по средам я обычно забавный. Могу шутки шутить, а могу вас слопать. Имейте в виду.
Бёрди подняла на меня указательный палец.
Я ничего не понимал. Бёрди совершенно не была похожа на человека, в которого стреляли пару дней назад. Наоборот, она казалась очень весёлой и жизнерадостной. В её душе хранился сгусток энергии, который наполнял бодростью любого, кто с ней общался. При одном только взгляде на неё хотелось улыбнуться.
– Чем вы увлекаетесь? – спросила Бёрди.
Изогнутые брови удивлённо взметнулись.
– Ну, у меня времени на увлечения нет. Сижу в душном офисе, копаюсь в бумажках, иногда выезжаю на места преступлений. Недавно в итальянском квартале нашли четырёх жмуриков. Про них в газетах писали, они банки грабили. «Гангстеры в платках» или как-то так…
– Да, я слышала про них! – Джулия придвинулась поближе ко мне. Она закинула ногу на ногу. Я на них не заметил ни одного волоска.
– В итоге они что-то не поделили и мочканули друг друга. Средь бела дня. Я на дежурстве, меня вызывают, приезжаю и нахожу четыре трупа, один без головы, другой без кишок, третий с дыркой во лбу, четвёртому грудь прострелили. Лежат, скучные, а над ними мухи летают. И я стою в тёмном проулке, куда не падает солнечный свет, воняет кровью, помойкой и дерьмом, а над головой повисла Смерть. Я гляжу ей в глаза и понимаю: никому нет дела. Всем по барабану.
– Понимаете, Бёрди? Я выполняю тяжёлую работу, от которой ничего не меняется. Конечно, если ты ловишь убийцу, то спасаешь жизни тех, кого он убил бы в будущем. Мир кажется хоть немного светлее. Но завтра ты просыпаешься в семь утра, в голове шумит, а в глотке сухо. И сердце падает в пропасть, когда понимаешь, что это не конец. Что тебе до пенсии придётся ловить этих уродов – и опять спасать жизни людей, которые даже не узнают, что их спасли.
Я задумался. Потом покачал головой.
– Нет, слава мне не нужна. Мне нужен смысл.
– Вам повторить? – многозначительно спросил бармен, когда я доконал уже третью чашку кофе.
– Нет, спасибо, – я посмотрел на часы. До концерта оставался час. Надо сделать обход, удостовериться, что всё в порядке.
Я расплатился и поднялся с табурета. Провёл рукой по револьверу, лежавшему в кобуре. Затем подошёл к сцене.
Пришли первые посетители. Леди и джентльмены в платьях и фраках, окутанные запахом редких духов и дымом от дорогих сигар, неторопливо усаживались за столики, о чём-то беседуя и улыбаясь. На сцене за пианино сидел молодой бледный парень в костюме, взятом напрокат, и наигрывал красивую, грустную мелодию. Я прислушался и решил, что это Чайковский. Впрочем, я не силён по этой части.
Я прошёл по залу, так никем и не замеченный. Богачи бросали на меня пустые, мёртвые взгляды, смотрели сначала на ботинки, затем на костюм, и только после этого на лицо, которое тут же забывали. Они разговаривали, смеялись, наливали шампанское и щёлкали позолоченными зажигалками.
Капиталисты. Высший свет нашего общества, в чьих руках лежит будущее мирового порядка. Элита, уставшая от своего счастья. Путешественники, для которых ожидание нового приносит куда большее удовольствие, чем прибытие на место. Потребители, находящиеся в движении и обречённые на вечное движение.
Я смотрел в лицо каждому и понимал – убийца может быть здесь. Вот он с удовольствием ест фруктовый салат, причмокивая и облизывая губы. Вот он закуривает сигарету. Вот шепчет что-то на ушко своей даме – и та густо краснеет. Вот постукивает по столу пальцем, унизанным золотым перстнем.
Философия общества: быть богатым – стыдно. Потому люди назло всем живут богато.
Я вышел из зала, кивнул Бену, поднялся по лестнице и постучался в дверь.
– Да-да? – раздался голос Джулии.
Я вошёл. Она полулежала в кресле, закрыв глаза. На небольшой тумбочке, украшенной китайскими иероглифами, стоял пузырёк с каким-то лекарством.
– Да ну, останься со мной. С тобой очень хорошо.
Она поднялась с кресла и подошла ко мне. Я взглянул на её свежее, упругое тело. Оно меня звало.
– Скоро выступление, – сказала Джулия. – После него сходим ко мне. Меня нужно проводить и уложить.
Я окаменел. Сам не заметил, как губы прошептали: «Да».
Она прижалась ко мне. Дивный запах духов, сладковатый аромат порока вызывал нежность, а мягкость молодого тела пробуждала пыл. Я прижался к её губам и закрыл глаза, наслаждаясь каждой секундой близости. Рука легла на её спину и стала медленно опускаться.
Джулия на миг отпрянула от меня и прошептала на ухо:
– Судьба нас свела, и это что-то значит. Наверняка мы …
Она не закончила, прижавшись губами к уху. Кожа пила её тёплое дыхание, а шёпот проникал под кожу, смешиваясь с кровью.
– Джулия… Я… Я должен идти. Убийца… Может… Где-то ходить… и я…
– Ты должен защитить меня. Оставайся здесь. Пока мы вместе, никакие убийцы нас не тронут. Никакие…
Её дыхание участилось. Она закрыла глаза, не переставая целовать, и внезапно прижалась тазом к моему паху, как будто мы уже были в постели. Издала какой-то резкий, слегка рычащий звук.
Я приобнял её. Сердце стучало быстро-быстро. Голова кружилась, яркие вспышки резвились передо мной в неистовом танце. Я продолжал её целовать, поддаваясь губительным токам. Рука обхватила правую грудь и слегка её сжала.
В дверь постучали. Я отпустил Джулию и прислонился к стене.
– Да-да? – Джулия удивлённо взглянула на дверь.
– Мисс Бамстед, – раздался глухой голос Бена из-за двери. – Ваш выход через три минуты. Будьте готовы.
– Сейчас, милый мой, – фальшиво проворковала она, – только причёску поправлю.
Послышались удаляющиеся шаги. Мальчик на побегушках ушёл. Я оторвался от стены и подошёл к Джулии. Захотел её снова обнять, но меня остановил блеск её агатовых глаз.
– Как видишь, надо идти. Но ничего. Через пару часов всё закончится. И мы останемся одни.
– Я буду рядом. Не бойся. Всё будет хорошо.
– До скорого, милый. Проследи, чтобы всё прошло гладко.
Дверь закрылась. Я остался один. Вздохнув, посмотрел на её туалетный столик. Взял в руки расчёску и задумчиво провёл по ней ладонью. Холодные кусочки железа приятно укусили кожу. Нащупал что-то мягкое – её волосы. Они ж всегда остаются, когда расчёсываешься. Снял несколько, понюхал их. Её запах…
Я убрал волосики в карман и посмотрелся в зеркало. Раскраснелся, вся шея потная, галстук съехал в сторону. Как будто с моряком махался.
Я засунул руку в карман и пощупал шёлковые волоски Джулии. Они были очень-очень мягкие, как будто шёлковые.
Я не дам ему до неё добраться. Сдохну, но не дам.
Я вышел из комнаты. В отдалении играла музыка, изредка раздавались аплодисменты. Нервно потёр похолодевшие руки.
Я медленно вошёл в прокуренный зал, в котором не осталось ни одного пустого места. Гости неторопливо ужинали при свечах, пили шампанское и наслаждались музыкой. Я встал в уголке, рядом с Беном, не спускал глаз с посетителей. Сердце бешено стучало, готовое выпрыгнуть изо рта и шмякнуться в карпаччо из сёмги на столе адвоката Мейерса.
Кроме знакомого белого пианиста, в джаз-бенде все были чёрными. Они слаженно играли «Take the “A” Train» Дюка Эллингтона, изображая буйное веселье. Но в их глазах я видел ненависть.
Прошло десять минут. Джулии всё нет. Я глубоко вдохнул и выдохнул.
Музыканты закончили с визитной карточкой Эллингтона и принялись за «Satin Doll».
Со сцены неожиданно загудела труба, и я окончательно потерял терпение. Повернулся к Бену и спросил:
– Почему мисс Бамстед не выходит?
– Она выйдет минут через десять, приятель. Сейчас эти ниггеры играют. Сам видишь.
– У сцены стоит. Или кокаин нюхает.
Я захотел ударить его в горло, но сдержался.
– Вот что, приятель. Соверши-ка обход. Нечего тут прохлаждаться.
Я посмотрел ему в глаза и мысленно досчитал до пяти. Рот превратился в тугой шнурок.
– Ты походу не догоняешь. Делай, что говорят. А не то в кутузку повезу за неподчинение. Понял?
Бен, что-то пробурчав, прошёл мимо меня и скрылся за дверью. Я устало взглянул на сцену.
Вдруг заиграли трубы, раздались аплодисменты, и на сцену вышла Джулия. Я мигом забыл о Бене. Губы разошлись в глупой улыбке.
Джулия подошла к микрофону, улыбнулась и затянула бодрую, наивную песенку о том, как прекрасна первая любовь.
Я смотрел то на Джулию, то на зрителей, но не видел ничего подозрительного. Долго боролся с искушением закрыть глаза и окунуться в песню. К третьей минуте не устоял. Опёрся о стену и вспомнил свою недавнюю близость с Джулией. По телу пробежала дрожь.
Джулия закончила петь. Раздались аплодисменты, и я открыл глаза. Сразу посмотрел на Джулию. Она глядела в мою сторону, улыбаясь. Я подмигнул ей и захлопал в ладоши, хотя не был уверен, что её улыбка предназначалась мне.
Джулия поблагодарила зрителей и снова запела. Она исполняла одну песню за другой, а мне всё не надоедало её слушать; я совсем забыл, что должен следить за зрителями и охранять мою певицу.
Закончив «Love And Kisses», Джулия выдержала небольшую паузу и проворковала:
– А теперь я исполню мою новую песню. Я её записала совсем недавно, и вы будете первыми, кто её услышит вживую. Песня называется «The Burning Love», и я хотела бы посвятить её офицерам нью-йоркской полиции, тем, кто стоит на страже закона и ночью, и днём!
Я стоял, смотрел на Джулию и улыбался, словно подросток уже не на втором, а на третьем свидании.
Свет в зале приглушили. Джулия слегка приподняла голову и начала новую песню.
Она стоит на сцене, окутана светом и музыкой. А вокруг скопилась тьма.
У неё много слуг. Они хорошо образованы и одеты со вкусом. Карманы их фраков пропахли дорогим табаком. От толстых шей разит французскими духами. В бокалах пузырится «Дом Периньон». Я бы это пойло даже вином не назвал.
А ей нравится. Она ещё кокаин нюхает. Сам видел. Наверное, считает себя бессмертной. Это какая-то болезнь, похлеще звёздной.
Вот она, стоит на сцене. Прямо в центре. Бери и стреляй. Зачем так стоять, если боишься смерти? Наверное, чтобы показать мне, что она ничего не боится. И я, такой дурачок, сразу расстроюсь и уйду. Обижусь, что не смог её испугать.
Дура. Я просто достану пистолет и пристрелю её. Потом убегу. А она умрёт.
Мир ничего не потеряет. У неё нет души. А если нет души, то нет и голоса. Остаются только бабки и разврат. Но не красота.
А ведь раньше она была прекрасна. Когда только начинала. Я пару раз ходил на её концерты. В маленьких, пропахших дымом барах она пела о надежде людям, давно её потерявшим. И они слушали. Находили в её голосе успокоение. Потому что Джулия пела о том, что не хватало ей самой и что она так отчаянно искала. Пела искренне и красиво. И потому находила своих слушателей.
А что сейчас? Стоит, вся в золоте, и пляшет перед жирными пингвинами. Развлекает их. Предлагает себя. А они её потребляют. Высосут до последней косточки и выплюнут. Оставят одну в пустых бриллиантовых комнатах. И снова пойдут по клубам и ресторанам. Пока не сдохнут.
Люди хотят развлекаться до последнего.
Джулия, ты мне когда-то дала надежду. А теперь её разрушила. Но во мне ещё остался лучик признательности к тебе.
Я не дам этим уткам добраться до тебя.
Вдохни поглубже, почувствуй последние секунды своей лживой славы.
Джулия закончила песню, и раздались аплодисменты. Я хлопал в ладоши, наверное, громче всех.
Она стояла, улыбаясь, и храбро смотрела на равнодушную толпу. Да, они хлопали, но лица были скучные, сытые. Хотя многие из них принесли цветы.
. Несколько человек встали из-за столиков, чтобы протянуть Джулии букеты красных роз со спрятанными внутри визитками. Джулия наклонялась, брала букеты и улыбалась. Я закончил хлопать и бодрым шагом направился к ней.
Всё замедлилось. Я слышал только странный свист в ушах и биение сердца.
Он стоял совсем неподалёку от гостей с цветами, но рука его уже поднималась. В ней был револьвер 45-ого калибра.
Я быстро засовываю руку под пиджак. Пальцы плавно обхватывают рукоятку револьвера. Резким отработанным движением вынимаю его из кобуры и целюсь в маньяка.
Я стискиваю зубы от тихого бешенства и страха и нажимаю на курок.
Раздаётся выстрел. Такой громкий, что уши заклинило.
Ноги сами несут меня к телу маньяка. Я попал в него – в животе зияет крупная дырка. На сорочке – пятно крови. Оно становится всё больше и больше, будто капля вина, попавшая на белую скатерть. Я смотрю ему в лицо.
Это Бен. Он так и не вернулся с обхода. А я этого даже не заметил.
Смотрю ему в глаза. Вижу в них насмешку.
Бен открывает рот и хрипит. Я прислушиваюсь к звукам и понимаю, что это смех. Бен хохочет, а из его рта течёт струйка крови.
В последний момент замечаю, как его рука поднимает револьвер. В тёмном дуле вижу холодный блеск.
Я два раза нажимаю на спусковой крючок. Потом убираю свой револьвер в кобуру и иду к Джулии. Весь в крови.
Богачи, наслаждавшиеся концертом, смотрят на кусочки плоти, костей и мозга. Они трясутся и кричат. До них наконец-то доходит, что все мы смертны.
Я прохожу мимо адвоката Мейерса, которого рвёт на пол. Вдалеке вижу официанта в белой сорочке. Поджав под мышкой поднос, он стоит у телефона и слегка дрожащими пальцами крутит диск. Но его благородное лицо спокойно.
Я поднимаюсь на сцену. Подхожу к Джулии. Она шарахается от меня.
– Ты в порядке? – протягиваю ей платок.
Она поворачивает голову и смотрит мне в лицо. Я вижу в её взгляде страх и отвращение. И больше ничего.
Я пытаюсь её обнять, но она снова шарахается от меня.
– Не спрашивай ни о чём. Просто отвернись и уйди.
– Не бойся. Я ничего тебе не сделаю. Я защищал тебя. Выстрелил первым.
– Первым? – с насмешкой спрашивает она. В этой насмешке – ужас. А в глазах её – слёзы.
Её голые плечи трясутся. Я пытаюсь положить руку на одно из них, как это сделал совсем недавно, но Джулия шарахается от меня. Потом кивает на пол.
На полу лежит букет. Вернее, то, что от него осталось. Какой-то жалкий комок из цветов и остатков обёртки.
Я всё понимаю. Бен выстрелил первым. Пуля попала бы Джулии в голову, но она нагнулась за новым букетом. Вместо Джулии погибли цветы.
Я же выстрелил на долю секунды позже. И попал в Бена. Но слишком поздно.
Джулия презрительно смотрит на меня. От её красоты не осталось и следа. Только холодный, жестокий эгоизм.
– Уйди. И больше не появляйся.
Я вспоминаю её поцелуй и понимаю, что теперь буду часто о нём вспоминать.
– Прощай, Джулия. Маньяк мёртв. Ты жива. Моя работа окончена.
Она смотрит на меня одну долгую секунду, а потом скрывается с глаз моих.
А потом иду к выходу. Кладу руку в карман пиджака и нащупываю волосы Джулии. Сжимаю их в руке и вытаскиваю наружу. Подношу к носу. Ничего не чувствую. Запах исчез.
Я выбрасываю волоски и смотрю, как они медленно падают на пол. Оборачиваюсь и гляжу на зрителей. Я им кажусь бешеным медведем, разбуженным в самый разгар зимы. Они боятся меня и потому ненавидят. На их лицах вижу ярость и страх, который они сами себе придумали.
В последний раз смотрю на сцену, наивно надеясь увидеть Джулию. Но её нет. Грустно киваю головой, соглашаясь с чем-то, и ухожу.
Гардеробщица хочет что-то сказать, но я её не слушаю. Затягиваю потуже пояс плаща, надеваю шляпу, иду к выходу. Открываю дверь и вдыхаю прохладу ночи.
На улице стоит несколько полицейских машин и труповозка. Я прохожу мимо бледного швейцара, иду по тротуару. Меня пытается остановить какой-то патрульный, но я ему показываю свою бляху и говорю, чтобы он свалил. Тот начинает верещать про то, что мне нужно съездить в участок и дать показания, но меня это не волнует.
Я захожу в первый попавшийся ночной бар. Сажусь за деревянный столик в углу и выпиваю большую кружку тёмного пива. Из музыкального автомата звучит «Night And Day» Фрэнка Синатры. Я закрываю глаза и погружаюсь в нежный ритм песни.
День… Так легко обмануться под его ярким светом. И только ночь скажет правду.
Я вижу милое лицо Джулии. Мотаю головой, открываю глаза и смотрю в окно. На улице тихо, кое-где проезжают машины, во многих домах не горит свет. Кажется, что город заснул. Очень странно для Нью-Нуара.
Я смотрю на длинный, одинокий фонарь и слушаю старый хит Синатры. В кружке пузырится холодное пиво.