«Мертвые души». Н.В. Гоголь
Герои поэмы «Мертвые души» буквально сыплют афоризмами, которым суждено было стать цитатами. Например, один из помещиков, с которым встречается главный аферист русской литературы Чичиков, Костанжогло, рассказывает о природе капитала так, как сегодня пишут в желтой прессе:
— Нет, Павел Иванович, — сказал он, — уж если хотите знать умного человека, так у нас, действительно, есть один, о котором, точно, можно сказать: «умный человек», которого я и подметки не стою. — Кто это? — с изумленьем спросил Чичиков. — Это наш откупщик Муразов. — В другой уже раз про него слышу! — вскрикнул Чичиков. — Это человек, который не то что именьем помещика, целым государством управит. Будь у меня государство, я бы его сей же час сделал министром финансов. — Слышал. Говорят, человек, превосходящий меру всякого вероятия, десять миллионов, говорят, нажил. — Какое десять! Перевалило за сорок. Скоро половина России будет в его руках. — Что вы говорите! — вскрикнул Чичиков, оторопев. — Всенепременно. У него теперь приращенье должно идти с быстротой невероятной. Это ясно. Медленно богатеет только тот, у кого какие-нибудь сотни тысяч; а у кого миллионы, у того радиус велик: что ни захватит, так вдвое и втрое противу самого себя. Поле-то, поприще слишком просторно. Тут уж и соперников нет. С ним некому тягаться. Какую цену чему ни назначит, такая и останется: некому перебить. Вытаращив глаза и разинувши рот, как вкопанный, смотрел Чичиков в глаза Костанжогло. Захватило дух в груди ему.— Уму непостижимо! — сказал он, приходя немного в себя. — Каменеет мысль от страха. Изумляются мудрости промысла в рассматриванье букашки; для меня более изумительно то, что в руках смертного могут обращаться такие громадные суммы! Позвольте предложить вам вопрос насчет одного обстоятельства; скажите, ведь это, разумеется, вначале приобретено не без греха?— Самым безукоризненным путем и самыми справедливыми средствами. — Не поверю, почтеннейший, извините, не поверю. Если б это были тысячи, еще бы так, но миллионы… извините, не поверю. — Напротив, тысячи — трудно без греха, а миллионы наживаются легко. Миллионщику нечего прибегать к кривым путям. Прямой таки дорогой так и ступай, все бери, что ни лежит перед тобой! Другой не подымет.
Сам же главный герой «Мертвых душ», Чичиков, хочет получить стартовый капитал, который должен стать основой его будущего благосостояния. Он решил купить покойных уже крестьян, о смерти которых еще не заявлено в переписи, т. е., не подана и не принята отчетность, а значит, формально они числятся живыми. Мертвые души станут залоговой массой. У Чичикова уже готов был проект, как взять кредит в Опекунском совете Воспитательного дома. Это институт, ведавший банковскими учреждениями — ссудной кассой, где выдавались деньги под залог недвижимости. Чичиков же покупает крестьян, а не землю. Но почему? Заложить одну землю — нельзя, но заложить поместье, т. е., землю с крестьянами, можно. Это продуманный серьезный бизнес-план: землю он полагает получить бесплатно. Очередная фата-моргана, на этот раз от правительства. В первой половине XIX века землю раздавали помещикам бесплатно в Херсонской и Таврической губерниях, основанных указом Александра I в 1802 году. Нужно было только наполнить эти земли жителями, т. е., организовать их переезд.
Коробочка боится продавать мертвые души — она не знает, почем этот товар, и ей страшно продешевить: «Право, я боюсь на первых-то порах, чтобы как-нибудь не понести убытки. Может быть, ты, отец мой, меня обманешь, а они того… они больше как-нибудь стоят». Коробочке пришлось отправиться в город, чтобы узнать, сколько можно запросить за свой товар.
Плюшкин рад продать своих мертвых крестьян, ведь за них нужно платить подать. Поэтому он пытается продать еще и беглых.
Единственный, кто прекрасно понимает затею Чичикова, — это Собакевич. Два дельца быстро нашли общий язык. Оба они решают свои дела не по случайному велению обстоятельств, а с точным расчетом. Ему не выгодно платить подать за мертвые души, но и они, как оказывается, могут принести прибыль. И, конечно, хитрый и расчетливый помещик, который аккуратно ведет свои дела, готов продать их Чичикову за хорошую цену. Собакевич, несмотря на то что «редко отзывался о ком-нибудь с хорошей стороны», чувствует определенную симпатию к Чичикову, но это не мешает азартной торговле.
— Извольте, я готов продать, — сказал Собакевич, уже несколько приподнявши голову и смекнувши, что покупщик, верно, должен иметь здесь какую-нибудь выгоду. «Черт возьми, — подумал Чичиков про себя, — этот уж продает прежде, чем я заикнулся!» — и проговорил вслух: — А, например, как же цена?.. хотя, впрочем, это такой предмет... что о цене даже странно... — Да чтобы не запрашивать с вас лишнего, по сту рублей за штуку! — сказал Собакевич. — По сту! — вскричал Чичиков, разинув рот и поглядевши ему в самые глаза, не зная, сам ли он ослышался, или язык Собакевича по своей тяжелой натуре, не так поворотившись, брякнул вместо одного другое слово. — Что ж, разве это для вас дорого? — произнес Собакевич и потом прибавил: — А какая бы, однако ж, ваша цена? — Моя цена! Мы, верно, как-нибудь ошиблись или не понимаем друг друга, позабыли, в чем состоит предмет. Я полагаю с своей стороны, положа руку на сердце: по восьми гривен за душу, это самая красная цена! — Эк куда хватили — по восьми гривенок! — Что ж, по моему суждению, как я думаю, больше нельзя. — Ведь я продаю не лапти. — Однако ж согласитесь сами: ведь это тоже и не люди. — Так вы думаете, сыщете такого дурака, который бы вам продал по двугривенному ревизскую душу? — Но позвольте: зачем вы их называете ревизскими, ведь души-то самые давно уже умерли, остался один неосязаемый чувствами звук. Впрочем, чтобы не входить в дальнейшие разговоры по этой части, по полтора рубля, извольте, дам, а больше не могу. — Стыдно вам и говорить такую сумму! Вы торгуйтесь, говорите настоящую цену! — Не могу, Михаил Семенович, поверьте моей совести, не могу: чего уж невозможно сделать, того невозможно сделать, — говорил Чичиков, однако ж по полтинке еще прибавил. — Да чего вы скупитесь? — сказал Собакевич. — Право, недорого! Другой мошенник обманет вас, продаст вам дрянь, а не души, а у меня что ядреный орех, все на отбор: не мастеровой, так иной какой-нибудь здоровый мужик. Вы рассмотрите: вот, например, каретник Михеев! ведь больше никаких экипажей и не делал, как только рессорные. И не то как бывает московская работа, что на один час, — прочность такая, сам и обобьет, и лаком покроет! Чичиков открыл рот, с тем чтобы заметить, что Михеева, однако же, давно нет на свете; но Собакевич вошел, как говорится, в самую силу речи, откуда взялась рысь и дар слова. […] — Нет, больше двух рублей я не могу дать, — сказал Чичиков. — Извольте, чтоб не претендовали на меня, что дорого запрашиваю и не хочу сделать вам никакого одолжения, извольте — по семидесяти пяти рублей за душу, только ассигнациями, право только дл�� знакомства! «Что он в самом деле, — подумал про себя Чичиков, — за дурака, что ли, принимает меня?» — и прибавил потом вслух: — Мне странно, право: кажется, между нами происходит какое-то театральное представление или комедия, иначе я не могу себе объяснить... Вы, кажется, человек довольно умный, владеете сведениями образованности. Ведь предмет просто фуфу. Что ж он стоит? Кому нужен? — Да вот вы же покупаете, стало быть, нужен. Здесь Чичиков закусил губу и не нашелся, что отвечать. Он стал было говорить про какие-то обстоятельства фамильные и семейственные, но Собакевич отвечал просто: — Мне не нужно знать, какие у вас отношения; я в дела фамильные не мешаюсь, это ваше дело. Вам понадобились души, я и продаю вам, и будете раскаиваться, что не купили. ��� Два рублика, — сказал Чичиков. — Эк, право, затвердила сорока Якова одно про всякого, как говорит пословица; как наладили на два, так не хотите с них и съехать. Вы давайте настоящую цену! «Ну, уж черт его побери, — подумал про себя Чичиков, — по полтине ему прибавлю, собаке, на орехи!» — Извольте, по полтине прибавлю. — Ну, извольте, и я вам скажу тоже мое последнее слово: пятьдесят рублей! право, убыток себе, дешевле нигде не купите такого хорошего народа! «Экой кулак!» — сказал про себя Чичиков и потом продолжал вслух с некоторою досадою: — Да что, в самом деле... как будто точно сурьезное дело; да я в другом месте нипочем возьму. Еще мне всякий с охотой сбудет их, чтобы только поскорей избавиться. Дурак разве станет держать их при себе и платить за них подати! — Но знаете ли, что такого рода покупки, я это говорю между нами, по дружбе, не всегда позволительны, и расскажи я или кто иной — такому человеку не будет никакой доверенности относительно контрактов или вступления в какие-нибудь выгодные обязательства. «Вишь, куды метит, подлец!» — подумал Чичиков и тут же произнес с самым хладнокровным видом: — Как вы себе хотите, я покупаю не для какой-либо надобности, как вы думаете, а так, по наклонности собственных мыслей. Два с полтиною не хотите — прощайте! «Его не собьешь, неподатлив!» — подумал Собакевич. — Ну, Бог с вами, давайте по тридцати и берите их себе! — Нет, я вижу, вы не хотите продать, прощайте! — Позвольте, позвольте! — сказал Собакевич, не выпуская его руки и наступив ему на ногу, ибо герой наш позабыл поберечься, в наказанье за что должен был зашипеть и подскочить на одной ноге. — Прошу прощенья! я, кажется, вас побеспокоил. Пожалуйте, садитесь сюда! Прошу! — Здесь он усадил его в кресла с некоторою даже ловкостию, как такой медведь, который уже побывал в руках, умеет и перевертываться, и делать разные штуки на вопросы: «А покажи, Миша, как бабы парятся» или: «А как, Миша, малые ребята горох крадут?» — Право, я напрасно время трачу, мне нужно спешить. — Посидите одну минуточку, я вам сейчас скажу одно приятное для вас слово. — Тут Собакевич подсел поближе и сказал ему тихо на ухо, как будто секрет: — Хотите угол? — То есть двадцать пять рублей? Ни-ни-ни, даже четверти угла не дам, копейки не прибавлю. Собакевич замолчал. Чичиков тоже замолчал. Минуты две длилось молчание. Багратион с орлиным носом глядел со стены чрезвычайно внимательно на эту покупку. — Какая ж ваша будет последняя цена? — сказал наконец Собакевич. — Два с полтиною. — Право, у вас душа человеческая все равно что пареная репа. Уж хоть по три рубли дайте! — Не могу. — Ну, нечего с вами делать, извольте! Убыток, да уж нрав такой собачий: не могу не доставить удовольствия ближнему. Ведь, я чай, нужно и купчую совершить, чтоб все было в порядке. — Разумеется. — Ну вот то-то же, нужно будет ехать в город. Так совершилось дело.
Безусловно, сцена довольно абсурдная. Однако стоит учесть, что Чичиков на самом деле загнан в рамки и не может себе позволить разойтись с потенциальным продавцом в плохих отношениях — вдруг заявит? Дело очевидно подсудное, и чтобы быть уверенным в том, что сделка пройдет незамеченной для властей и ее обстоятельства не всплывут наружу, нужно, чтобы она состоялась. Тогда обе стороны предпочтут молчать об обстоятельствах ее заключения.
Более того, Собакевич даже предлагает Чичикову аргументацию на случай «прокола» — люди могли быть и живы во время покупки, однако не выдержали тягот переселения и погибли. Собакевич пытается продать Чичикову мертвых душ по цене живых и торгуется жестоко. Он прекрасно понимает, что получит Чичиков, и знает, за что тот готов платить. А потому расхваливает мертвых так, как если бы они были живыми работниками. Однако Чичиков тоже знает, в чем его выгода, и своего не упустит. Поэтому Чичикову удается сбить цену до двух с половиною рублей за душу и получить крестьян если и не дешево, то хотя бы по доступной цене. Имея твердый, понятный, однако совершенно утопичный план, он вкладывает в него все силы. Однако все тайное становится явным: Чичиков настолько увлекся своими делами, что не увидел главного — что его афера уже раскрыта.