Про город будущего, Лилю и 4 кило отборного счастья
Мне было девять, я жила в маленьком городке, при въезде в который громоздился жестяной плакат “Гусиноозерск — город будущего” (“да, доча, когда-то он будет большой и красивый”), и считала его лучшим на Земле. Так вот на тридцать тысяч жителей пока безвестного провинциального городишки приходился один овощной магазин. Если идти вверх от хлебного вдоль ряда двухэтажных каменных домов (“доча, тут только начальство живет”) до угла улицы Карла Маркса, то ноги утыкались в высокое крыльцо овощного. Ни объехать, ни пройти мимо.
Идешь, грызешь горячую корочку буханки за 22 копейки и бац — воткнешься в крыльцо. Надо заходить. Мне не нравился овощной. Точнее, не нравились его запахи и продавщица. Затхлый “аромат” прокисшей картошки, солёных огурцов и терпких духов въедался в мои детские ноздри и раздражал их. Хотелось чихать, я терла нос вязаной рукавицей или кулаком, в зависимости от сезона. А накрашенная, как клоун, Лиля за прилавком, усмехалась: “Во-во, вы не можете две минуты тут вынести, а я всю жиссь”. Не нравилась она мне не за “жиссь”, а за комок отбеленных волос, больше похожих на мочалку (“доча, тебе не кажется, что ей вехотку на голову прицепили?”). А еще за грязные ногти (“доча, у девочки под ногтями всегда должно быть чисто”).
Но выбора у меня не было. Мимо ли, целенаправленно ли за морковкой или картошкой, я часто оказывалась в овощном. И Лиля, по сути добрая женщина, почему-то шепотом сообщала мне, что “скоро яблоки завезут, скажи матери” или “не бери эту картоху, завтра за свежей приходи”. Я всенепременно передавала ее послания маме, та кивала, соглашалась и иногда в нашем доме появлялись яблоки, а то и банка-две венгерского компота.
Однажды, когда я в очередной раз уперлась в овощное крыльцо, Лиля склонилась ко мне через грязный прилавок клоунским лицом и прошептала:
— Женька, ты знаешь, что такое бананы?
— Ага. — Мгновенно соврала я. Не, ну может и не соврала, на картинках же видела.
— Скажи матери, завтра привезут. Только вместе приходите, в руки по два кило буду давать.
Я угукнула в ответ и побежала домой, ждать маму с работы и сообщить радостную новость. Бананы! Это что-то такое, что растет на пальмах, горстью, как смородина и такое длинное как редиска. Да-а, не мешало бы попробовать.
Следующий день был суббота, и поход за бананами стал единственным его событием. Мы с мамой нарядились (“доча, еще рано надевать куртку, иди в пальтишке”), и торжественно двинулись к крыльцу на углу Карла Маркса. Ого, как много уже собралось народа!
— За мной еще два человека, отошли.
Конечно, торчать на мартовском сибирском ветру удовольствие то еще, вот и занимали люди очередь, а сами шли домой. Часа через два вернутся, не ошибутся.
Мы с мамой стали частью длиннющего коридора из шуб-пальто-авосек-тряпичных сумок. Надо ждать. Выходящих из магазина встречали бурными возгласами:
— Интересно, а на вкус они какие?
Никто ничего не знал. Правда, одна женщина в мохнатой шапке, оглядев связку бананов в руках у счастливчика-мужчины, высокомерно парировала:
— Разве не видите: они еще зеленые. Нужно обернуть в тряпку и положить на батарею, чтоб созрели. Тогда будут вкусными.
Новая информация привела меня в восторг, поскольку предполагала опыт. А опыты я любила. Видимо, взрослые тоже, потому что все остались терпеливо ждать.
Не помню, сколько времени мы провели в очереди, но до закрытия магазина на обед успели (“ой, доча, это ты счастливая”). Лиля кинула на одну чашу весов три связки бананов, на другую несколько гирь и, подмигнув мне, опять прошептала: “Для вас — отборные”.
Мы шли домой. Мама несла в авоське четыре килограмма бананов, а я рядом вприпрыжку — улыбкой несла радость прохожим.
По совету женщины из очереди мама завернула связки: одну в старую куртку, две других в махровое полотенце и теплый халат. Я бережно уложила их на батареи, которые ещё обогревали нашу комнатушку, и принялась ждать чуда. Каждое утро разворачивала, проверяла, снова заворачивала. Бананы пожелтели на четвертый день. Помню, с каким предвкушением я вскрывала первую шкурку. Боялась надорвать, аккуратно стягивала с упругой мякоти, а потом надкусила. Чуть-чуть. И… ничего не почувствовала. Тут же разжевала, зубами перемолола банан, превратила его в пюре. Пососала. Ни-че-го. Только неприятная мыльная консистенция. Ни вкуса, ни аромата. Я заплакала. Это разочарование было сродни тому, когда брат Ванька подсунул мне пельмень с перцем. Теперь детская злость направилась на Лилю с ее грязными ногтями.
Уж не помню, кто съел эти четыре кило отборного счастья, но я еще долгие годы не прикасалась к бананам. Терпеть не могла. И уж точно не могла представить, что через сорок лет буду жить в стране, где за бананами не нужно стоять в очереди. Они растут над головой — ароматные, их не надо класть на батарею — уже зрелые, и рядом не стоят с мылом — вкуснючие,
P.S. … лишь спустя лет десять когда стала взрослее, в разговоре с мамой вспомнила Лилю и ее особом расположении ко мне. На что мама горько усмехнулась: “Так она с отцом твоим гуляла, пока жив был. В одной компании веселились. Жалела наверное”.