О чем ты молчишь…
Мерилин трясущимися руками открыла тумбочку и,всхлипывая, достала старый дневник, сразу же бросив его на кровать, точно это был раскаленный слиток железа. Сдерживая рыдания, она упала на кровать подле дневника и обмякла не в силах сжечь его ко всем чертям. Какая-то неведомая сила охраняла от нее этот дневник и успокаивающе нежно шептала в раскрасневшееся ухо: «прочти, прочти и станет легче…А если не станет, то хотя бы поставим в нем жирную точку и зашвырнем в мусорное ведро, ждущее неподалеку». Она открыла первую страницу…
Сердце внезапно сковала сильнейшая судорога, ранее не причинявшая особых неприятностей кроме частых походов к врачу и бессчетных обследований, так ей опостылевших. Страница была оформлена с особой кропотливостью в розовых и фиолетовых тонах, на ней красовались лишь пара надписей: «кажется я люблю…люблю его, именно его, Господи, как я влюблена…». Перевернув страницу, она увидела лист с вклеенными письмами, фотографиями, цитатами о любви и подобными вещами ранее казавшимися ей милыми, однако в данную минуту утратившие всякий блеск, покрывшись ржавчиной отчаяния, что так больно въедалась в мясо, раздирая тело изнутри. Повернув сразу четыре страницы, она узрела написанную карандашом, сначала скомканную, а затем тщательно расправленную бумажку, на которой прыгали слова, собираясь в несуразные предложения:
«Я простила, а он… как он мог так поступить… Одинаковые?! Ха-ха-ха, да мы разные, как два полушария этой чертовой планеты. Я никогда не смогу принять этого… я буду чувствовать отвращение, страх, смерть…». Дальше шло описание погоды за окном, намеренно превращающиеся в графоманию, дабы хоть сколько-то скрасить ноющую боль.
Мэрилин очень захотелось пить и когда она поднесла стакан ко рту, тот непослушно упал на кровать, залив весь дневник от корки до корки. Пытаясь довершить начатое, она судорожно стала перебирать мокрую бумагу. Нащупав сухой листок, она несказанно обрадовалась и принялась жадно вчитываться в текст своих переживаний, проявляя скрытое желание скорее прочувствовать всю боль и сразу:
« Я не понимаю… почему он спрашивает разрешения на такие очевидные вещи?! Я просто хочу, чтобы он сразу понимал. Он же не пес бродячий, своя голова должна быть на плечах. Если он знает, как надо поступить, а поступает, как хочет является ли это высшим проявлением человеческой сущности или же, наоборот, служит ярким показателем его малодушия и эгоистичности, прикрывающими похотливого ребенка, желающего вкусить все краски мира, отвергая сами понятия морали и нравственности…
На этой строчке ее сердечный клапан не выдержал, издав последний громкий стук, чтобы затихнуть навсегда. Через мгновение она погрузилась в черный океан безмолвия, который нес ее вперед к мерцающим лучам рая.