20 лет

Салютом пляшут блики на
полотнищах небес
сегодня двадцать лет, как нам
предрек встречаться бес.
Сплошное счастье — без причуд
как бог сказал: «дыши» —
и двадцать лет плечом к плечу
мы сквозь невзгоды шли.

Я каждый день, продрав глаза, —
горячий завтрак ел.
Сливались наши голоса
в концерте наших тел.
Моя любовь по вечерам
блистала двадцать лет,
и каждый день я ел с утра
какой-нибудь омлет.

Небесной красоты полна́
до самой глубины.
В любое время дня она
прекрасней всех иных.
Идешь, бывалоча, в сортир,
в районе трех утра —
она, сошедшая с картин,
отрадней всех отрад,

как будто светом изнутри
лежит, озарена —
что пять утра, что даже три…
прекрасней всех она!
Расплескивая счастья воз,
мы через жизнь идем;
Но грыз меня один вопрос
буквально каждым днем.

Вот я старею, раздобрел,
пузень отрос, причем.
Всегда на завтрак что-то ел,
умыт и защищен.
Так как же удается ей
пусть в семь утра в наряд —
очаровательней всех фей
быть двадцать лет подряд?

Как тонкий лист свежа она,
особенно лицом…
Стройна, прекрасна и юна,
каким бы подлецом
себя бы рядом я ни вел,
каким бы ни был злом —
она как ангел, ё-моё,
приставлен жить с козлом.

Но есть и у нее секрет —
секрет ее души!
Едва забрежжится рассвет,
она встает в тиши.
Готовит завтрак, пудрит нос,
ворочает веса,
И запирается (вопрос)
в душ вдруг на полчаса.

Зачем? Что можно делать там
пять раз по пять минут?
Какой скрывается харам
да что за тайны тут?
Я не железный — вышел в раж
прокрался, чуть дыша.
Она, зараза, макияж
пилила не спеша.

Богиня моих сладких грез —
обманываться рад!
Годами мне лгала всерьез,
при помощи помад.
И хлопнув дверью, я ушел.
К взаправдашней, другой,
к той, что смотреться хорошо
не требуется слой

белил, косметик и помад!
Настроен снова ввысь,
теперь и молод я, и рад.
Но я не понял смысл.

На самом деле в пять утра ж
презрев тоску и тлен —
Нет, не пилила макияж.
Она сбривала член.