Диалог практиков «Экспозиция как поле битвы: хранитель — куратор — дизайнер»
Дискуссия прошла 17 октября 2024 года в рамках деловой программы Профессионального форума «Музейный Олимп» на теплоходе «Лебединое озеро»
Модератор: Андрей Шаповалов, заместитель директора Всероссийского музея искусства по науке (Москва)
Мария Правдина, ученый секретарь Тотемского музейного объединения, куратор проекта «Школа музейного развития в Тотьме» (Тотьма);
Андрей Рымарь, музейный проектировщик, сооснователь музейного бюро Solarsense (Москва);
Сергей Падалко, руководитель архитектурной мастерской «Витрувий и сыновья» (Санкт-Петербург)
____________________
Андрей Шаповалов: Начнем битву, которая обычно разворачивается на создании экспозиционного поля.
Сергей Падалко в нашем разговоре отвечает за визуальный смысл.
Андрей Рымарь — за кураторские смыслы.
Мария Правдина — за музей как таковой, за продукт
Мне кажется было бы хорошо, если бы мы говорили вещи близкие к жизненной правде. Договоримся, что вы в дискуссии отвечаете не за себя лично, а за цех, за то, что в нем происходит. Мы не договаривались заранее о вопросах, поэтому я буду спрашивать, а вы — коротко отвечать
Андрей Шаповалов: Мы строим абстрактную экспозицию. Давайте определимся с целями. Зачем вы все пришли ее строить?
Сергей Падалко: Чтобы было не оторваться.
Андрей Рымарь: Я хочу проявить смысл предмета, территории, человека, в зависимости от того, чему экспозиция посвящена.
Мария Правдина: Чтобы звучали предметы, коллекции и музей.
Андрей Шаповалов: Где люди? Где посетители?
Сергей Падалко: В моем ответе. Если мне интересно, то и людям тоже.
Андрей Рымарь: И в моем. Мы говорим о человеческих смыслах — герое, территории. Мы манифестируем путь, который встречается с путем человека/посетителя в этой экспозиции. Мы создаем пространство для эмоциональной или мировоззренческой трансформации.
Мария Правдина: Может хранителю люди не всегда нужны (смеется), но музей без людей не имеет смысла.
Андрей Шаповалов: У нас одинаковые как будто бы одинаковые цели. Никто денег не зарабатывает, вы все за высокое?
Андрей Рымарь: Деньги и амбиции вытекают из того, насколько мы реализуем свои задачи. Продавать дырявые сапоги недальновидная стратегия.
Андрей Шаповалов: Вы считаете битвой триединство в названии сессии?
Мария Правдина: Да. Потому что нужно защитить интересы коллекции и предметы, а иногда куратор и дизайнер так самовыражаются, что начинаются проблемы с сохранностью музейного фонда.
Андрей Рымарь: В моей практике битвы не было. Я могу представить такую ситуацию, но очень гипотетически. Мы не ломаем, не крушим и ничего не портим. Бывает ситуация, когда хранитель отчаянно хочет, чтобы в экспозиции было всё сразу. А там «мусор». Тогда возникает столкновение. Хорошо, если на стороне музея есть человек, принимающий решение, а иногда и человека такого нет. Есть ты и хранитель коллекции — и как хотите договариваетесь, а коллектив музея сидит с попкорном (смеется).
Сергей Падалко: Мой опыт говорит о том, что хранители изменяются во времени. Когда я начинал лет …надцать назад, хранители были в одном состоянии, а сейчас — в другом. Стали менее «хранители». Церберство охранное отходит на второй план. Мы отталкиваемся от кураторского замысла. Но всё может пойти и в перпендикулярном направлении. Тогда возникает конфликт. Такое у меня бывало и не раз.
Андрей Шаповалов: В чью пользу чаще разрешается такой конфликт?
Сергей Падалко: Чаще в мою (смеется).
Андрей Шаповалов: Кто чаще побеждает, когда дизайнер или художник настаивает на решении?
Андрей Рымарь: Во-первых, архитектор часто вынужден покрывать огрехи кураторского замысла, бывает нет концепции, одна видимость. Бывает, хранители не знают коллекцию, а Сергей, как представитель цеха, должен показать конечный продукт. Часто музей отдает инициативу . Или сомневается, зачем вообще куратор.
Андрей Шаповалов: Мы рассматриваем ситуации, когда всё работает правильно. Вы все такие добренькие. Я ни разу не был в такой ситуации. Если куратору нужно, чтобы было вот так, а у художника что-то не влезает, он переносит предметы в другой зал, возникает смысловая дыра.
Андрей Рымарь: Возникает, да. Чаще это история про встречу посередине. Мы все-таки пытаемся увидеть рациональное зерно в том, что предлагает архитектор. Пытаемся в нее что-то вписать. Если результат явно не вписывается, тогда проще вести полемику.
У нас с Сергеем был случай, когда мы ругались и ругаемся до сих пор. Хорошие архитекторы умеют предлагать решения, в которых есть своя правда. Понятно, почему они на ней настаивают. Работа у нас такая — на чем-то настаивать.
Андрей Шаповалов: Предмет, не попавший туда, куда нужно, оказывается слабо защищен. Что вы делаете?
Мария Правдина: Буду биться. Я подготовилась и беседовала с главными хранителями. Они говорят, если замысел интересный, то тогда есть возможность искать компромиссы.
Андрей Рымарь: Мы никогда не спорим с уголовным и административным кодексами. Но всегда есть другие варианты.
Андрей Шаповалов: Отрицательные примеры есть? Когда все зашли в тупик?
Серегй Падалко: Да, переделываем концепцию. У меня есть такой случай прямо сейчас. Я переделываю, потому что не договориться никак.
Андрей Рымарь: Переделать не такая большая проблема.
Андрей Шаповалов: Я несчастный администратор — мне не везло ни с кураторами, ни с хранителиями, ни с дизанйерами. Ни в срок, ни в бюджет не попадают. Что делать?
Андрей Рымарь: А вы видели попадающих в срок и в бюджет?
Андрей Шаповалов: Да, я такой. Я за это отвечаю.
Мария Правдина: Я ненавидела всех (смеется), здесь есть формальная часть — не свои коллекции, нужно зарегистрировать сделки в ГК и тп. Отбираем то, что можно, а потом лепим из чего есть.
Андрей Рымарь: Не так часто бывают принципиальные споры. Бывает много мелких препонов, которые люди чинят друг другу. Много административного самолюбия и споров.
Сергей Падалко: Если честно, я не попадал ни разу в такую ситуацию, мне везло на кураторов. За ними наблюдает целый музейный коллектив, кто-то приходит на помощь.
Андрей Рымарь: Сергей умеет спасать ситуацию (смеется).
Андрей Шаповалов: Как музей к этому относится?
Мария Правдина: Все раздражаются. Если есть мотивация сделать классную выставку, подбираем, делаем, ищем компромисс.
Андрей Шаповалов: На какие компромиссы вы готовы?
Мария Правдина: Хочется получить что-то вменяемое.
Андрей Рымарь: Тут не хватает фигуры директора. У него либо есть амбиция сделать классное, либо нет. Если есть, он организует коллектив.
Андрей Шаповалов: А если нет волевого директора?
Андрей Рымарь: Тогда за счет чего-то во имя чего-то.
Сергей Падалко: Бывают разные взгляды на результат: архитектору нравится, что получилось, а директор музея фыркает. Или куратор. Но потом рассудит время и зрители.
Андрей Шаповалов: Было такое, что приходилось переделывать экспозицию/выставку после открытия?
Сергей Падалко: Нет, такого не было.
Андрей Шаповалов: Бывало, что вам не нравилась своя экспозиция?
Андрей Рымарь: Бывало, что проект брошен, это чувствуется.
Сергей Падалко: Да, такое бывает. Я расстраиваюсь, если что-то меняют и меня не спрашивают, но ничего поделать не могу.
Мария Правдина: Бывает свет не соответствует, время выставки удлиняется — заменяем графику или другие носители бумажные, бывает смотрители что-то двигают…
Андрей Шаповалов: Бывает, что не нравится настолько, что идете и меняете что-то?
Сергей Падалко: Это очень конфликтная ситуация.
Мария Правдина: Мы сталкиваемся с кураторами в ходе подготовки. Люди не работают в фондах и просят предметы, опираясь только на ГК и Камис. А предметы могут быть на реставрации или на другой выставке, а кураторы построили вокруг них концепцию. Здесь договариваемся.
Андрей Рымарь: Бывает, есть срок по концепции, а какие предметы нужны — объяснить не могут, или хранители про предметы не знают, или не знают, где они, или не могут про них рассказать. Много абсурдных ситуаций. Бывает все собрались, а ресурса у всех не хватает. В такой ситуации лучше встать и уйти. В реальности не всегда получается встать и уйти, когда еще можно это сделать.
Андрей Шаповалов: Когда у вас возникали трения с музеем? По какому поводу?
Сергей Падалко: Как правило, трудности возникают во время обсуждения концепции, хотя и на любом этапе тоже. Мировоззренческие проблемы — сходитесь или нет.
Андрей Шаповалов: У нас битва компромиссов…
Сергей Падалко: Это профессиональная работа.
Андрей Шаповалов: Вы можете назвать главные причины конфликтов?
Сергей Падалко: Глупость, амбиции.
Андрей Рымарь: «Хотим классную вещь, но эта вещь от нас самих требует трансформации». Не по Сеньке шапка. Хочется замахнуться на то, что не делали, и то что на вырост. А вырост сопровождается конфликтом с самими собой или во вне. У каждого возникает свой вызов. Как в любом коллективе, возникают цепочки перекладывания ответственности.
Сергей Падалко: Часто причина конфликта — недопонимание. Музей не дает себе труда вникнуть, или я плохо объяснял. То, что в итоге получается, как будто неожиданность для музея, и тут-то и возникает конфликт. А мы думали, будет не так (с)
Андрей Рымарь: Иногда художник делает высказывание, которое ему так нравится, что ему все равно, транслирует ли оно то, что должно транслировать.
Андрей Шаповалов: Мы знаем качество желаемого продукта?
Андрей Рымарь: Я выскажусь перпендикулярно. Меня тема битвы и ее причин не отпускает. Меня поразило впервые в музее, когда я оказался в ситуации, где очевидно, что в любой задаче есть такое количество дел, которые не сделаешь за всю свою жизнь. Люди решают нерешаемые задачи, иногда красиво.
Сергей Падалко: Полностью поддерживаю.
Андрей Шаповалов: Битвы бывают от того, что люди не хотят слышать друг друга. Давайте слушать друг друга. От этого будет много хорошего.