ВЫПЬЕМ ЗА ЛЮБОВЬ
Правдой неизбежно становится часть материального иллюзиона, которой можно найти соответствие среди эйдосов Неба. В этом смысле искусство бывает подчас правдивее жизни, несмотря на мнение Пикассо («ложь, которая делает нас способными осознать правду»).
Рукодельное, самопальное, богооставленное и лишённое смысла попадает в парашу Жана Бодрийяра и коронуется в петушатнике симулякром.
Правда — Бог. Ложь — дьявол. До Лютера сатана служил обезьяной Бога (diabolus (est) simia Dei, по одному из первых христианских богословов Тертуллиану). Стоило снизойти Просвещению на Землю, так сатана стал одним из ключевых романтических героев, претендующих на свою правду.
Правда — соответствие эстетически безгрешной внешней форме прекрасному содержимому или ужасной упаковке пустому нутру. Неслучайно абстракция (по Аристотелю afaíresi̱) есть освобождение идеи от земных оков (функция урана), тогда как запаковка идеи в оболочку формы является обратным процессом сатурна. Таким образом, антоним правды — это абстракция, а не ложь.
Правда есть восхождение к своей сути, отрезвляющее пророчество урана, часто воспринимается как насмешка и критика, поэтому Локи-уран брат Тора-юпитера, и у обоих краш на венеру Натали Портман.
Художник, чётко услышавший Небо и добуквенно передавший месседж оттуда, сообщает нам невероятную правду жизни, по сравнению с которой успехи-деньги-замужи покрыты мраком. Французский импрессионист Эдгар Дега: «Художник пишет картину с тем же чувством, с каким преступник совершает преступление»
«Поэтического дьявола, имевшего обыкновение под конец злорадно смеяться над моим бессилием, я привык изгонять чарующей силой музыки», — пишет Cвятой Бонавентура в «Ночных бдениях», расширяя свою мысль, что без тени не видно света, без сатаны мир не был бы настолько полноцветен и красив.
Правда, как устраивающая версия, усиливается через любовь масс. Физики-одиночки открывают тысячи элементарных частиц в лабораториях всего мира. Но стоит им в унисон заострить внимание на бозоне — и вот детище Хиггса получается у каждого исследователя в любом эксперименте с идентичными параметрами массы, скорости и т.п. Так и вспоминается принцип Ленина: идея, охватившая массы, становится материальной силой.
Правда в кубе превращается в любовь. Много деталей девы, как песчинки, превращаются в пляж рыбы. Частное рано или поздно коалесцирует в целостность.
Любовь, как продукт Неба, является епархией Бога. Русский, в отличие от гречекого, достаточно скуден. Любовь без препятствий и условий, чистая и отдающая, любовь к алкоголикам, калекам, бомжам равна чистой любви Творца. Это агапе (ἀγάπη).
Сторге (στοργή) — родственность луны, чистая привязанность.
Филия (φιλία) — дружественность венеры на основе подобия.
Эрос (Ἔρως) — похоть плутона на основе жажды обладания «совокупиться или убить».
У Эмпедокла и астрологов любовь есть симпатия, аспект соединение. Настоящая любовь агапэ, в соответствии с эвритмией Аристотеля, есть свободное движение души. Можем сойтись, можем разойтись, но на Небе мы вместе.
В финале «Этики» Спинозы любовь разумна и существует благодаря восхищению космическим разумом — Amor Dei intellectualis. Бог служит своебразной линзой, технологией передачи света. Двое любят Бога, и через него любят друг друга, при этом Бог любит и не любит никого одновременно.
Любовь служит неизбежной спутницей второго рождения. Любовь есть бесконечная радость, обусловленная присутствием внешней Причины с Неба. Она сшивает все аффекты Спинозы воедино, и через любовь все похоти и страсти пакуются в оболочку разума, обеспечивая трансформацию в сверхчеловека.
И под самый занавес «Этики» Спиноза пихает в рот неофитам горькую пилюлю. Болезнь ума случается от любви к тому, что постоянно меняется и чем мы не можем обладать. Т.е. принц мистер Замуж не собирается идти в загс.
Схожие сентенции выдавал Толстой в «Юности», когда свои влюблённости сравнивал с припадками зависимого от морфия. Пагубность и животный примитив любви он развил в «Крейцеровой сонате» и оленьем хороводе «Анны Карениной».
Уберём Бога, оставим тело, и из достояния ангелов получим легальный коксик. Это и подметил блестящий российский биолог Александр Марков, дав чёткое определение.
Любовь — это дофаминергическая целеполагающая мотивация к формированию устойчивых связей.
Также отметим, что лишь 5% млекопитающих образуют устойчивые моногамные пары, причём ближайшие к нам приматы этим практически не занимаются. Следовательно, мотивация к формированию связей Маркова хватает на пару перепихов, а дальше мать-природа уверена, что самка оплодотворена, поэтому можно включить отмороз и френд-зону.
У Плотина мы читаем формулу превращение любви в кокс: зло существует не потому, что лучшие сотворили худших, но потому, что вещи, должные принять лучшее, оказались неспособны к этому.
Соединим стоиков со Спинозой, получим бесстрастие-апатейю как стартовый механизм формирования истинной любви. Из состояния дыры внутри ты получаешь лишь морфий, который быстро надоест после оленьего гона и фрикций.
Состояние преисполненности божественной любви описывается наставницей Сократа Диотимой в «Пире», лишний раз утверждая тысячелетнюю истину, что база любви всегда платоническая.
Диотима приравнивает любовь-Эрота к разновидности даймона, объясняя доступ к режиму богочеловека через влюблённость.
- Великий гений, Сократ. Ведь все гении представляют собой нечто среднее между богом и смертным.
- Быть истолкователями и посредниками между людьми и богами, передавая богам молитвы и жертвы людей, а людям наказы богов и вознаграждения за жертвы. Пребывая посредине, они заполняют промежуток между теми и другими, так что Вселенная связана внутренней связью. Благодаря им возможны всякие прорицания, жреческое искусство и вообще все, что относится к жертвоприношениям, таинствам, заклинаниям, пророчеству и чародейству. Не соприкасаясь с людьми, боги общаются и беседуют с ними только черед посредство гениев - и наяву и во сне. И кто сведущ в подобных делах, тот человек божественный, а сведущий во всем прочем, будь то какое-либо искусство или ремесло, просто ремесленник. Гении эти многочисленны и разнообразны, и Эрот - один из них.
Диотима разбивает вдребезги девичий мем про вторую половинку жопки и таблетки:
- Некоторые утверждают, - продолжала она, - что любить - значит искать свою половину. А я утверждаю, что ни половина, ни целое не вызовет любви, если не представляет собой, друг мой, какого-то блага. Люди хотят, чтобы им отрезали руки и ноги, если эти части собственного их тела кажутся им негодными. Ведь ценят люди вовсе не свое, если, конечно, не называть все хорошее своим и родственным себе, а все дурное - чужим, - нет, любят они только хорошее.
Диотима кладёт на лопатки Сократа (единственный раз во всех диалогах «Платона») приравняв любовь к бессмертию, как впечатывание своего образа и продолжение себя в вечности:
- Дело в том, Сократ, что все люди беременны как телесно, так и духовно, и, когда они достигают известного возраста, природа наша требует разрешения от бремени. Разрешиться же она может только в прекрасном, но не в безобразном. Соитие мужчины и женщины есть такое разрешение. И это дело божественное, ибо зачатие и рождение суть проявления бессмертного начала в существе смертном. Ни то ни другое не может произойти в неподходящем, а неподходящее для всего божественного - это безобразие, тогда как прекрасное - это подходящее.
- Можешь быть уверен в этом, Сократ. Возьми людское честолюбие - ты удивишься его бессмысленности, если не вспомнишь то, что я сказала, и упустишь из виду, как одержимы люди желанием сделать громким свое имя, "чтобы на вечное время стяжать бессмертную славу", ради которой они готовы подвергать себя еще большим опасностям, чем ради своих детей, тратить деньги, сносить любые тяготы, умереть, наконец. Ты думаешь, - продолжала она, - Алкестиде захотелось бы умереть за Адмета, Ахиллу - вслед за Патроклом, а вашему Кодру - ради будущего царства своих детей, если бы все они не надеялись оставить ту бессмертную память о своей добродетели, которую мы и сейчас сохраняем? Я думаю, - сказала она, - что все делают все ради такой бессмертной славы об их добродетели, и, чем люди достойнее, тем больше они и делают. Бессмертие - вот чего они жаждут.
- Те, у кого разрешиться от бремени стремится тело, - продолжала она, - обращаются больше к женщинам и служат Эроту именно так, надеясь деторождением приобрести бессмертие и счастье и оставить о себе память на вечные времена. Беременные же духовно - ведь есть и такие, - пояснила она, - которые беременны духовно, и притом в большей даже мере, чем телесно, - беременны тем, что как раз душе и подобает вынашивать. А что ей подобает вынашивать? Разум и прочие добродетели.
К слову, вечный город Рим основан Энеем, сыном Афродиты.
Но рано или поздно всё вечное разваливается, когда хоронят духовную первооснову: и города, и мосты.
Проследим, как высвечивает грани любви великий американский писатель Торнтон Уайлдер на «Мосту короля Людовика Святого» (за что получил Пулитцеровскую премию):
Обитателей этого мира он [дядя Пио] разделял на два вида — тех, кто любил, и тех, кто никогда не любил. Последние были какой-то жуткой аристократией, ибо лишенных способности любить (а вернее, страдать от любви) нельзя назвать живыми, и, уж во всяком случае, им не дано снова жить после смерти. Это мертвые души, они оглашают мир своим бессмысленным смехом, плачем и болтовней и исчезают как дым, по-прежнему прельстительные и бесплодные. Свою классификацию он основывал на собственном определении любви, не похожем ни на одно другое и вобравшем всю горечь и гордость его пестрой жизни. Он смотрел на любовь как на жестокую болезнь, которой избранные должны переболеть в поздней юности и затем восстать — бледными и изнуренными, но готовыми к работе жизни. Существует (думал он) огромный перечень ошибок, от которых милостиво избавлены оправившиеся от этой хвори.
Вторая итерация, где читается достоевщина через очищение любви страданием:
Мысль, что, лишившись красоты, ей не следует искать ничьей симпатии, проистекала из того, что она не представляла себе иной любви, кроме любви-страсти. А такая любовь, хотя она расходует себя в великодушии и заботе, рождает мечты и высочайшую поэзию, остается одним из самых ярких проявлений своекорыстия. Пока она не пройдет через долгое рабство, через ненависть к себе самой, через осмеяние, через великие сомнения, она но сможет занять место среди бескорыстных чувств. Многие, прожившие в ней всю жизнь, способны рассказать нам меньше, чем мальчик, потерявший вчера собаку.
И под занавес уже Данте с его любовью-клеем между материей и Небесами:
Но и того довольно, что любовь была; все эти ручейки любви снова вливаются в любовь, которая их породила. Даже память не обязательна для любви. Есть земля живых и земля мертвых, и мост между ними — любовь, единственный смысл, единственное спасение».
За разное понимание любви в мире духа-разума и в пространстве истекающих жидкостями тел предъявил Фаусту управитель весов Хирон, обратив внимание на эрекцию алхимика в адрес Елены Прекрасной:
Пришлец! Наверное твой влюблённый пыл
Среди людей считается законным,
И мне ты кажешься умалишённым.
Жан-Батист Гренуй изготовил прекрасный феромон из выжимки соков прелестных дам, убиенный протагонистом «Парфюмера». Диалектический эффект оказался настолько силён, что парфюмер умудрился с помощью обоняния людских масс превратить собственную дичайшую казнь в сладострастную оргию. Патрик Зюскинл отмечает, что нет оружия ужаснее любви.
Антагонизм прекрасного и ужасного, электричества и магнетизма, Неба и Земли в материальном исполнении на уровне бытового сознания существует в притивостоянии мужского и женского.
Тик-ток трещит от женских монографий жанра «Мужчина должен». Контрбатарейной борьбой отвечают альфачи ютуба, предлагая простые, как веник, рецепты укрощения афродит, обнажая тем самым собственную психику отверженных матерью мальчишек и униженных своенравными девками подростков.
Ничто не ново под луной. Тик-токер Леопольд фон Захер-Мазох (уроженец Львова, ну что за ассоциации!) запечатлел страдание по афродитам в своей знаменитой «Венере в мехах». Мазохизм зародился именно в вагине любви.
Маркиз де Сад в философских отступления в «Жюстине» описал хищническую безнравственную механику природы, полемизируя с Руссо и его верой во всеблагой прогресс, трансцендирующий из Творца в природу (пантеизм). А вот и садизм.
Женская природа далеко не всегда осеняется благом мужского космоса. Это поняли в Афинах, но забыли сегодня. Если бы вспомнили, в тик-токе нечего бы стало смотреть по гендерному жанру.