5. Переславль-Залесский (2)
Передвигались мы по Переславлю по-разному, подчас буржуазно, на такси, – к Музею чайников, который, увы, был закрыт (Гришка так мечтал его увидеть!), на автобусах (они всегда битком, хоть и ходят часто), ну и пешком, разумеется, предпочитая нетрадиционные маршруты: по речке, по озеру, по валам, через овраг.
Полдня у нас занял поиск пресловутого Музея чайников, в инете он значился по адресу ул. Журавлева, ну мы и рванули через кладбище (всем известна моя склонность именно к этому городскому пространству), через дыру в заборе – в Дендрарий (да-да, в Переяславле есть всё – и даже большущий парк с аллеей сказок) и на эту улицу.
«Чайники? – встреченная нами женщина зашлась от смеха. - Может быть, но музей не здесь, в инете ошибка, он в 5 км. от центра, в Веськово». Нет уж, туда, через Федоровский монастырь, но на такси. Цены московские, конечно.
В Переславле теперь такое количество частных музеев (и ещё открываются), что диву даешься! Чайников, Утюгов, Швейного дела, Хитростей и смекалки, Железнодорожного дела, наверняка я ещё пару-тройку упустила, и это ещё помимо основных, государственных! В общем, туристу, а особенно с детьми, теперь тут можно занимать себя сутками, не покладая рук, с редкими перерывами на сон и на еду, с которой тоже, кстати, все в порядке. Гостиниц довольно много, и они не дико-дорогие, в разном ценовом диапазоне, что тоже отрадно – ещё 5 лет назад мне дешевле было забронировать жилье во Флоренции-Риме, чем в Переславле-Ростове. Теперь, слава Богу, конкуренция – и цены.
В Горицком монастыре музей не слишком изменился с советских времен, только зал, посвященный войне и послевоенному строительству, реконструировали, а над входом большой портрет Сталина повесили на фоне георгиевской ленты (я не фотографировала – противно).
В целом, экспозиция интересная (и композиционное решение тоже).
А ещё при входе в монастырь-музей Гришку тяпнула маленькая собачонка, причем дождалась, пока он отвернется, и сзади в ляжку, слава Богу, не до крови. Гриха плакал, от обиды, наверное. Тонька же из Переславля уехала на бла-бла-карной попутке, за 300 р. до Москвы. Далее мы путешествовали без неё.
С Тонькой ещё успели обойти знаменитый Спасо-Преображенский собор – 1152 года постройки. Говорить о нем трудно, я думаю, знали об архитектуре древние зодчие нечто такое, что последующие поколения уже утратили, хоть и храмы умели возводить дивные.
Он, Спасо-Преображенский, хоть и не совсем так выглядел в начале 12 века, но хорош со всех ракурсов, а мы уж покружили…
С этим храмом связана интрига, которую мы, конечно же, знали: совсем недавно при реставрации собора была на наружной стене найдена надпись 1174 (или чуть позднее) года. Мы всматривались в щербленые поверхности, видели зазубрины, следы граффити, крестики, но они ли, та ли это знаменитая надпись? Найти её невооруженным глазом, думаю, невозможно: нам подсказал местный парнишка лет семи – восьми, он ткнул пальцем в стену – нам и своим приятелям (они пинали ногами трубы собора) – тут, мол она, не сомневайтесь.
«Месяца июня 29 убиен бысть Андрей своими парукы (слугами) оному вечная память а сим вечная мука». Далее имена убийц князя Андрея Боголюбского и текст «…настырный убийцы великого князя Андрея будут прокляты». Известный лингвист А. Гиппиус, который и занимался этими (и новгородскими) надписями (он читал лекцию в нашей Гимназии) предположил (и это наиболее вероятная гипотеза), что перед нами древнейшие СМИ. Таким образом распространялась информация по Владимирским землям (к нам принадлежал и Переславль): на высоте человеческого роста, на видных местах соборных храмов (здесь у тай стороны апсиды, которая ближе ко входу с памятником Александру Невскому)
людям сообщали о событиях, давали понять, что произошло, кто виноват и что надо делать (молиться за князя и проклинать врагов). Проклятия, вероятно, произносились и в стенах храма, в ходе службы. В общем, весьма любопытная история, а убийцам – Геростратова слава.
Городок Переславль-Залесский изменился, но не стал менее интересным, менее любимым. Он живой – и разнообразный, и многомерный в этой самой своей старинной, и советской, и новой, как-то вписавшейся в прежний облик, жизнью.
Провинция, полная жизни, разве не этого мы хотели, нет? (Вроде, удалось себя на пушкинскую волну настроить, типа «Здравствуй, племя младое, незнакомое», - вот она, великая сила мемуарного жанра).