8. Про Рыбинск
Рыбинск – конечный пункт нашего путешествия, и туда мы доехали из Углича по приличной дороге в более-менее пригодном для перевозок людей автобусе.
Поскольку мы передвигаемся только на общественном транспорте и ничто не указывает на смену подобных привычек, я позволю себе лиро-эпическое отступление о чахлых автобусах, разбитых дорогах и бодрых пассажирах, к которым принадлежу и я. Пожалуй, самое любимое мое времяпрепровождение в путешествиях – это переезды на автобусах: я никогда не читаю, ни о чем не думаю, не слушаю музыку и не развлекаю себя разговорами – дорога поглощает мою личность без остатка, я впадаю в блаженное состояние «вне», причем в машинах желанной прострации не наступает.
Люди, входящие в автобус, всегда улыбаются – они дождались, и теперь уж всё будет хорошо, теперь «прорвёмся»; сосредоточенно продвигаются по коридору те, кому нужно выйти – в чистом поле, на заваленном полустанке, у прижавшихся друг к другу блочных трехэтажек. Люди идут домой, или в гости к родственникам, они здесь ДОМА, и давно, возможно, не одно поколение.
Что же мы видим сейчас? Во-первых, за последние 5 лет резко сократилось число маршрутов. Да, количество пассажиров уже не то, что раньше, и если конечная цель – не крупный город, не Ярославль, не Москва, например, то рейс может состоять из четырех-пяти человек. Да, гонять автобусы по нечиненым дорожкам – верный способ их разбить, а где взять новые? Парк автобусов не менялся лет двадцать – двадцать пять (с того времени, как я отправилась колесить просторы…). Соответственно, дороги местного значения по весне превращаются в полосу препятствий – их ремонтировать дорого и невыгодно (см. первые два пункта). Из Юрьева-Польского в Переславль автобуса нет – сняли, а ещё два года назад ходил – и не один. Из Ростова в Углич дорога такая, что в пути можно проглотить язык и обнаружить органы на непривычных местах; один автобус пока возит, но, боюсь, и он не жилец. И заметьте, все это – Золотое кольцо. Тогда как автобус из Переславля в Ярославль, например (мы на нем доехали до Ростова) в будний день не рано утром был набит битком, а дорожка лилась как дорогое вино в бокал – на популярных тропах люди есть, их поток только увеличивается. То есть отсталое меньшинство, к коим принадлежим и мы, коим надо добраться из одного городка в другой, а то и два раза на дню, через села, которые, о ужас, не на федеральных трассах, окажутся за линией основных государственных потребностей и вскоре возможности передвижения будут лишены. Напомню, что мы – не Италия, где старушки в ночных сорочках и войлочных тапочках уверенно рулят своими старенькими авто, и наше коренное сельское безмашинное население, надеюсь, вымрет нескоро. Такси – да, парки такси развиваются прямо пропорционально гибели общественного транспорта, но они все-таки очень дороги, и при такой цене на бензин, учитывая общий километраж – немаленький, вряд ли станут доступны даже нам. Маршрутные такси, коих было порядочно ещё 5 – 7 лет назад, я в этот раз не видела вообще: то ли закон какой вышел, то ли нерентабельно опять же, да и газельки по таким дорогам опасно гонять. Поживем – увидим.
Итак, Рыбинск, он же Щербаков, он же Андропов. Я помню, мы проплывали Рыбинск с Тонькой на теплоходе «Кабаргинъ» летом 2004 года, в тот единственный раз, когда нам обломилась комфортная, дорогая и удивительно приятная поездка по Волге. Ого, подумали мы с Петром Ивановичем, увидев собор и набережную, надо будет сюда вернуться (в самом городе почему-то теплоход не останавливался). И в этот раз, подойдя к собору, так же выдохнули – ого – так это ж наш Стасов, это ж наш Преображенский, только без колокольни. Но – нет, оказалось, никакой не Стасов, но дежа вю в карман не спрячешь.
Купеческий город, в меру богатый, в меру значимый, удивляет остатками своего былого торгового благополучия образца 19 века .
Это вам не Юрьев, не Переславль и не Углич – улицы размеренные, разлинованные, широкие, дома двух-трехэтажные и, как положено солидным купеческим городам Нового времени, каждый перед соседями старается доказать свою крутизну.
Сейчас, увы, былого хлебного благополучия хватает лишь на набережную – её уложили плиткой, отметили скульптурами и осчастливили фонарями, символами достатка начала 21 века.
Центральная часть обветшала, причем порядочно. Народ выглядит бедно, но бодро. Стоим у точки "Информация", слышим разговор двух женщин: "Да разве народ их поддерживает? Если бы не 30 % вышли на выборы, мы бы их смели". Вот такие настроения...
Храмы, к сожалению, не уцелели, их в городе осталось очень мало, и это не может не сказываться на его облике.
Мы зашли ещё и в музей Мологи и Моложского края, желая продолжить тему, начатую ещё в Угличском музее гидроэнергетики. Признаюсь, мы ожидали несколько другого: музей совсем небольшой, экспозиция состоит из двух закутков, где представлены экспозиции дворянского и крестьянского дома в Мологе, и главного зала, в котором по периметру развешены документы, в основном, вырезки из газет. Этакий сельский музейчик, и он вызвал бы умиление, если бы не тема. Понятно, что главная коллизия гибели Мологи – государство и человек, государственная машина и частная жизнь маленького человека – сколько великих ломали копья над этой проблемой, тяжелозвонкое скаканье Медного всадника доносится до маленького городка. Но в музее проблема старательно (или «просто так») обходится, никакой интенции не выражено и даже не обозначено, все как-то «ни о чем», поэтому отбиваться приходится экскурсоводам.
Перед нами – нервная женщина, она, видать, привыкла держать оборону. «Да, жертвы были, а вы посмотрите, сейчас, что ли, меньше, а проекты куда менее значительные». А мы и не спорим вовсе, просто задаем вопросы, но это явно «больная мозоль». «Нет, не верьте этому документу, да и не документ это вовсе /речь идет об отчете какого-то командированного офицера о том, что 300 человек собираются остаться в Мологе, приковать себя цепями к домам предков/. Никого там не осталось, всех вывезли или в другие дома, или в заново на месте пересобранное прежнее жилище, или, если состояние строения ветхое, дали денежную компенсацию. Все воспоминания свидетельствуют о том, что вывоз был очень организованным, что переселение осуществлялось постепенно, по регионам, в течение пяти, что ли, лет. Да, кто-то уходил в леса и не возвращался, но таких было единицы, только через 6 лет после приказа о переселении город был окончательно затоплен».
«Прощание с Матерой», в общем, но лишенное какой бы то ни было авторской позиции, даже конфликта. Да, я поверила в то, что цепи, которыми приковали себя 300 человек, – это миф. Не думаю, что сталинская власть вообще способна была проявить уважение к личному выбору человека: этих людей тут же расковали бы да отправили выполнять приказ, прикладом или наручниками, благо, лагеря неподалеку.
От нервного музея решили отдохнуть, переключится на что-то безусловно светлое и направились на выставку К. Коровина – в Центральном музее. Коровин, как известно, накрасил в своей жизни порядочно, и множество музеев может похвастаться подлинниками мэтра. Мысли собрать их все и показать в Рыбинске мне понравилась, мы с удовольствием все отсмотрели, и вышли к солнечной набережной приятно разомлевшие.
Тут остро встал вопрос: что делать дальше, до поезда ещё более 6 часов (от отправляется в 12 ночи), а историческую часть города мы, честно говоря, уже обошли всю. Недолго думая купили на рынке двух копченых окуней, литр белого вина, местного хлеба, угличского сыра, ещё чего-то да направились в Комнаты ожидания – слава богу, на новейшем модернистском (он нам напомнил Витебский) вокзале
есть такая услуга – длительные (от 6 часов) трехместные номера – комнаты отдыха. Прекрасные помещения – потолок как в Домском соборе, площади как в Конногвардейском манеже, мебель в стиле минимализм. Ну, мы тут до позднего вечера и зависли.
Такая вот непростая получилась поездка: всегда стремно в одну и ту же реку по многу раз входить – неизвестно, какое течение тебя подхватит и куда вынесет. Легкости и приятной грусти не случилось, сварилось какое-то сложное чувство, но в любом случае хочется ещё, хоть и туда же.
А дома, утром 26 марта, все по-прежнему.
