Явленный рай, освещённый солнцем, луной аналогично...
«Какие черты русского национального характера вы считаете основными?» - такой вопрос задала бы я, пожалуй, «из наших» Н.В. Гоголю, А.Н. Островскому, М.Е. Салтыкову-Щедрину и Н.С. Лескову. Крепко бы задумались классики, а потом, конечно, все согласились со мной: «Страстная любовь к юбилеям, памятным датам, всяческим «знаковым событиям». Возможно, Островский добавил бы что-то про волжский характер, религиозность подлинную и мнимую; Лесков тупость и страстность отметил, «чудиков» припомнил; Салтыков-Щедрин о взяточничестве, абсурдности мышления нацедил, а уж про Гоголя я даже подумать боюсь. Картины сегодняшнего Ярославля, летом отметившего своё 1000-летие, как будто специально созданы как иллюстрации к произведениям классиков.
Ярославль - уникальный город, ещё и тем, что в нём совсем не чувствуется провинциального духа, скорее, его атмосфера сродни московской, но такой, какой она могла бы быть в идеале. Как только не называли ярославцев, подчеркивая и исконность великорусского типа - «русские медведи», и заграничность некоторую – «кукушкины дети», а за оборотистость и ещё Бог знает, за что такое вообще «русскими жидами» величали. Крупнейший и богатый торговый город с умным, тороватым и мобильным населением как-то не принял советскую власть, ну совсем не нужна она была ни народу, ни купцам, ни буржуям. Ломали, как водится, через колено, но не вытравили, не уничтожили национальных качеств во всем их замечательном многообразии.
В фольклорных или пост-фольклорных текстах качество «русскости» тесно связано с запахом («Русью пахнет»); баба-яга своих потенциальных жертв тоже унюхивает, а причудливый флёр осетрины с душком давно стал одним из символов русской жизни нового времени. Пользуясь понятиями «атмосфера», «дух», я и имею в виду не вполне формализуемый, не всегда объективный, в чем-то даже (гм, гм) физиологичный обонятельно-осязательный комплекс чувств. Это очень удобно, ибо даёт автору право свободно понимать всё так, как ему заблагорассудится, не заботясь о системе доказательств («и тут я почувствовала…»).
В Ярославле сохранилась тишина, не провинциальная, «тишайшая», а другая – безмолвная. Есть места в центре, в которых её не нарушают ни голоса, ни лай собачий, ни птичий грай. Эта тишина, конечно, религиозная, по сути.
Кириллово-Афанасьевский монастырь, к сожалению, полуразрушенный и отреставрированный только с фасадов.
Очень тихо на Волге, хоть и многолюдно, тихо у храмов, во двориках.
Церковь Николы Надеина
Церковь Николы "Рубленый город"
Ярославль – совсем не суетный город, хоть молодежь передвигается довольно быстро, и транспорт ходит как часы. Быстрые и медленные, но чёткие ритмы, лишённые «шумов» и бессмысленных повторов – таким виделся мне Ярославль всегда, и ныне, в шестое моё посещение, не разочаровал. Безумно жаль ярославских трамваев – опрятных, чистых, возникающих в любое время и в любом месте, даже пустынной фабричной окраине. Помню, что в трамваях шёл беспрерывный воспитательный процесс: приятным, но твёрдым голосом женщины объясняли, где, когда и как надо жить, чтоб не умереть на рельсах.
На каждом углу в центре висели табло (сейчас их, по-моему, меньше), на которых высвечивалось время и температура воздуха. «Ага, похолодало/потеплело», - ежеминутно отмечал про себя каждый ярославец, волею обстоятельств оказавшийся в центре. Ритмы, ритмы, никакой суеты, полная адекватность.
На дверях церкви Дмитрия Солунского табличка с настоятельной просьбой не кормить голубей.
Вопрос «как пройти» вы можете задать любому горожанину, и, вне всякого сомнения, получите быстрый, точный и грамотно оформленный ответ (стоит заметить, что в не менее туристическом Переяславле-Залесском жители после любого вопроса впадают в ступор).
Празднование тысячелетия, безусловно, снесло крыши ярославцам, и национальный креатив полез в таких местах и таких формах, что будьте-нате.
Всё бы ничего, но этот туалетный изыск находится ровно в стенах самого, пожалуй, почитаемого места Ярославля – в Спасо-Преображенском монастыре. Внутри – фото-экспозиция, справа от двери такой, например, снимок.
Надпись, если нельзя прочитать: "В глубине писсуара вы видите муху. Она не настоящая, но психология мужчин такова, что они в неё целятся. прекрасный способ содержать туалеты в чистоте".
Такие таблички мы встречали на стенах домов не раз.
Один из самых значительных подарков к юбилею – построенный на месте взорванного, Успенский храм на стрелке Волга – Которосль. Да, размеры, они поражают. И ничего, что прежний храм был в полтора-два раза меньше, что совсем не походил на этого гиганта, ничего, что луковицы золотые ну совсем, как теперь говорят, «не в тему». Одно смущает по-настоящему: не вписывается в ярославскую традицию эта «васнецовская» стилистика, суховатый «закос» под древнерусскую архитектуру никак не вяжется с эмоциональной, тонкой, изящной ярославской традицией 17 века.
.Время расцвета ярославской храмовой архитектуры – 17 век, период активного влияния и западной, и восточной традиции с её праздничной декоративностью.
Даже монументальные храмы Ярославля лишены строгости, они ритмично-эмоциональны, а шатровые колокольни и вовсе кажутся верхом изящества и гармонии.
Церковь Иоанна Златоуста в Коровниках
Эмоциональная «приподнятость» достигает своего пика в конце 17 века – времени расцвета ярославской школы, но не переходит во взвинченность, не становится «пламенеющим барокко».
Удивительная гармония стройности, монументальности и одновременно эмоционального напряжения удивляет в церкви Иоанна Предтечи в Толчкове.
Она, и правда, на грани. Кажется, вот-вот ещё – и закрутятся причудливыми узорами луковицы, запестрят изразцами фасады, наползёт лепнина да валюты. Нет, ничего этого в ярославской архитектуре не случилось, то есть не случилось ровно ничего: как-то не продолжился толком стиль, наткнувшись на Петровские развороты, а потом и вовсе под спудом классицизма сгинувший.
Не знаю, может, только у питерцев такая оскомина от классицизма, и подобные сочетания 16 и 19 веков ничего, кроме культурологического спокойствия не вызывают…
Спасо-Преображенский монастырь
Практически все храмы Ярославля поражают своей отреставрированностью, чувствуется даже некоторая избыточность этой процедуры. Здания в центре выглядят так, будто здесь только что прошёл военный парад.
Да, люди утопают по колено в снегу, ломают ноги на ледовых колдобинах, но смотрят на цветные, ярко отштукатуренные стены. Вот такой стала церковь Михаила Архангела со стороны монастыря (посмотрите налево), а такой (направо)– с улицы, где вряд ли поведут туристов.
Это фасад дома со стороны набережной (прямо), а это – с угла, где не «плывут пароходы» (слева).
Иногда диву даешься, присматриваясь к последствиям реставрации, хоть и ко всему в нашей стране мы привыкли. Смотрите, вот здесь у мастеров-рисовальщиков кончились деньги – ровно на середине ворот.
Теперь посмотрите туда же, но вверх – один купол зелёный (была краска), а на верхний «ежик» над перехватом уже, видать, не осталось. В этой церкви, в Толчкове, явно, работали разные артели. Вот здесь, например, кладка как-то поновлена, а дверь не покрашена.
Но самая серьёзная для меня «жертва реставрации», причем не последнего года - любимейшая Богоявленская церковь. Казалось бы, ничто не может испортить эту красавицу, никакое зло над ней не властно, ан, нет, глупости достаточно. Всего лишь выложить гламурным розовым кирпичиком, да отполировать кладку.
Явно переборщили с розовым цветом и при отделке знаменитой церкви Ильи Пророка. Ильинские, как и Пятницкие церкви, часто не штукатурили, оставляли красными или с чуть красноватым отблеском. Здесь же розовой краски не пожалели для вида «благолепного» (кстати, снимок этого эффекта почему-то не передает).
Ну да ладно, может, это я придираюсь. Ильинская церковь – шедевр, и смотреть на неё можно бесконечно.
Так получалось, что я только один раз (из шести) была в Ярославле летом. Помню волжские просторы, дивные росписи в храмах, гудки пароходов – праздник сердца. В Ярославле во все времена года я чувствую, как бы странно это ни звучало, родное пространство, которое я понимаю и принимаю таким, как есть. Угораздило же мне родиться в Питере и пройти через все уже, наверное, этапы чувства к этому городу, как к любимому некогда человеку – от восхищения до раздражения, и холодного отстранения, и примирения. А что делать?