1 часть. Ярославль, Тутаев не для сообщества, а для домашнего употребления

20 марта 2011 года я приехала в город Ярославль в восьмой раз. Кто-то подумает, что здесь меня поджидают близкие родственники, друзья, любимые мужчины, расредоточенные по берегам Волги? Нет, и ещё раз нет.

В съёмной квартире в углу одиноко стояли синенькие тапочки, забытые здесь мною в прошлый приезд. Облезлая кухня, плита с запахом газа, будуарные (если не бордельные) обои и вялотекущий водопроводный кран. Проходи, Тонечка, здесь мы будем жить пять дней. Ура! Мы здесь, в прекрасном Ярославле, будем жить пять дней, пять дней, ПЯТЬ дней! Да, опять, уже в восьмой раз я не увижу фресок церкви Ильи Пророка, Иоанна Предтечи, Богоявленской, потому что зимой и весной они закрыты, а я приезжаю сюда только в эти сезоны.

Ну и что! Венечка Ерофеев тоже ни разу не выходил к Кремлю, и ничего. (Ничего?!?!) Может быть, кто-то заподозрит меня в желании пройти этот город и другие, многожды виденные города, незнакомыми тропочками, дорожками непроезжими? Ничуть не бывало, топаем с Тонькой по моим же следам, в тех же местах я читаю дочке те же стихи: «О, Волга, колыбель моя…».

Просто я очень люблю повторы.

Рассматривать одно и то же, вглядываться в знакомые линии, думать ту же думу, ловить ту же мечту. Обломовщина: постоянное дополнение знакомой картины, но не изменение её, экстенсивный, не интенсивный пути развития… В идеале у меня есть два естественных состояния – шагать и лежать, но жизнь, слава Богу, не идеальна. Не идеальна ещё и потому, что все время приходится кого-то учить. Так, например, мой девятый вояж в Ярославскую область совмещал онтологические и дидактические или культурно-просветительские задачи, ненавязчиво направленные в сторону переходновозрастной пятнадцатилетней дочери. «Ну что, Тонечка, нравится тебе эта помпезная хоромина в васнецовской стилистике, эта «твердыня православия» с лубочными золотыми луковицами?

Нравится??? Ну, да, дорогая, издали она действительно неплохо смотрится, да и акцент нужен был в этом месте, яркая точка. Нет, все же «ненастоящая она какая-то»??? Мне вот тоже так показалось, ты меня на эту мысль навела».
Ну вот, Тонечка, мы видим свежевыкрашенный после празднования тысячелетия центр города.

Пожалуй, самое странное место в Ярославле – Спасо-Преображенский монастырь, и всегда оно таким было. Темная история о передаче игуменом рукописи со списком «Слова» графу Мусину-Пушкину ненавязчиво, между делом рассказана мною дочери. Теперь что мы здесь видим, Тоня? Замечательная экспозиция русской иконописи соседствует с выставкой туалетного креатива,

а из музея «Слова» можно чудненько так пройти к большущей выставке восковых динозавров.

Верю, что обживут умные и предприимчивые ярославцы лакированное пока, зачищенное после праздника городское пространство.

Пошагали мы по городу всласть – километры наматывали, на общественном транспорте в дальние углы добирались (даже в Норское, что как Веселый Поселок у нас, на сааамой окраине).

Ели в центре, у Красной площади в рабочей столовке.

Обжили город, ничего не скажешь, два дня плотно утаптывали его с утра до вечера. Кому сказать, ложились в 21.30, просыпались около восьми. Энтузиазм называется.

На третий день в Тутаев поехали, на Левый берег, то есть в город Романов. Если бы не очевидная угрюмость местных жителей, рождённая, видимо, тяжелыми условиями быта, мою красную куртку несомненно бы признали: вряд ли за полтора месяца кто-то из туристов ещё сюда намылился.

(Об истории города уже в журнале сём рассказывала, помнится). Как главную интригу поездки рассматривала я возможность перехода по льду на Правый берег. Подойдя поближе, мы увидели…

«Да, мама, что ты там говорила? Лед может быть тонковат?». Я давно замечала, что животные в селах под стать людям, те же натуры, характеры. Купили мы в Ярославле упаковку дешёвых сосисок с целью задабривания местной живности. В результате нам пришлось в Тутаеве бегать за шавками в бесплодных попытках скормить им еду - собаки шарахались от нас как от зачумленных.

И вот Тонька бросает сосиску на ледяной пригорок. Пес не глядит на нас, явно не связывая еду и руку дающего. Он поражен, потрясен, он лопает сосиску и долго ходит кругами по месту нежданного явления пищи. Затем, конечно, расскажет колбасно-разыскным приятелям о чудном месте, где обретается еда. И пойдут собачьи легенды.

Запомнились мне в этот раз в Тутаеве более всего дороги. И люди, стоящие и шагающие по ним.