Поволжье хмурым мартом. Ч. 1 . Самара - "беспокойная я".
Первым делом мы конечно же побежали к Волге – к колыбели моей, прямо по сугробам, разливам дорог и неимоверной, немыслимой дорожной грязи. Мои сапоги сразу же отказались исполнять прямые обязанности (сколько раз я наступала на те же грабли!), и ноги намокли до самых колен. Огромные хлопья снега валились с бесцветного неба, ветер гнал их ровно в мои очки, казалось, Самара устроила двум бедным учительницам настоящую обструкцию. Недружелюбно скалился сталинский ампир.
На огромной главной площади нас встретил Валериан Куйбышев (помним, что до 91 года Самара носила имя этого сомнительного во всех отношениях человека). Кто такой Куйбышев, чем он знаменит, пытались мы извлечь из глубин памяти хоть какие-то сведения – ничуть не бывало – полный пробел. Ну да, профессиональный революционер, как и Ленин-Ульянов, совершенно не способный ни к какой деятельности, кроме революционной.
Удивительно то, насколько живуча в России топонимика, связанная с этим деятелем!
Я думаю, никого не удивит наше желание срочно выпить крепкого напитка – а вот фиг! Так мы впервые прочувствовали дыхание Азии – в ближайших окрестностях мы не встретили ни одного кафе с нужным нам ассортиментом, сетевые магазины издевательски выставляли ряды пивных бутылок, в «Перекрестке» под надписью «Алкоголь» пусто, девушка смотрит на меня с ненаигранным негодованием: как я посмела в таком приличном месте задать столь гнусный вопрос? И только в «Магните» нам улыбнулась удача – к тому времени весь мой пуховик превратился в мякоть, полную воды, сапоги при каждом шаге издавали неприличные звуки, состояние всех конечностей, включая нос, грозило близким крахом всему предприятию. «Конечно, какое уж тут пиво»? – кассир предельно серьезна.
Забегая вперед, могу сказать, что Самара показалась нам самым азиатским городом из всех, нами в поездку виденных, причем многонациональным – татары, узбеки, таджики – едва ли не большая половина лиц не европейского типа. И очень вкусная, дешевая, но совершенно безалкогольная еда в закусочной «Аль-Халяль»!
А сейчас мы упорно идем к Волге, «…любил ли кто тебя, как я»? По пути видим забавные знаки смешения эпох и идеологий.
И наконец главный символ – Чапаев с тачанкой.
Не впечатлил, хотя в некоторой лихости ему не откажешь. Разнообразная рефлексия по поводу событий Гражданской войны – одна из главных городских тем, Отечественной войной здесь совсем не пахнет, что неудивительно.
Помню, в забойном романе А. Иванова «Пищеблок» (действие происходит в пионерлагере под Самарой) вся, с позволения сказать, проблематика крутилась вокруг событий Гражданской войны, в сознании пионеров никакой героики Отечественной нет и в помине. Главный вампир (на самом деле вампир, упырь, кровопийца), Стратилат – бывший Красный командир, затем НКВДшник. Удивительно то, насколько органично вампирская тема влилась в реалистическое, до деталей достоверное описание лагерного быта. И не в виде страшилок, а так – правдой жизни, абсолютно убедительной.
Вышли к Волге, её берега не слишком презентабельны, это вам не Нижний, не Ярославль и даже не Кострома. Но мне эти виды запали в душу, и буксирчик в полынье помаргивал, и тишина стояла такая, как надо.
Струковский сад завален снегом,
по виду здесь – настоящая рабочая окраина, места активного брожения горьковских босяков.
Кстати, будущий буревестник революции больше года (1895-96) скрывался здесь, Устроился в газету «Самарские ведомости», но город как-то не полюбил. Есть здесь, у берега и старинный пивной ресторан «На дне», не имеющий никакого отношения к знаменитой пьесе (вроде, назван так, потому как вода наилучшего качества для пивного сусла добывалась именно со дна Волги).
По легенде где-то в ночлежке Иверского монастыря собирал материал для будущей пьесы «На дне», подчеркиваю, в ночлежном доме для паломников и богомольцев.
Пробегаем несколько кварталов.
Ближе к хостелю накатило благодушие, вспомнилась волжская песенка (почему-то именно Нижний, Самара и Саратов попали в поле зрения псевдонародных авторов и удивительно талантливых композиторов). «Эх, Самара-городок, беспокойная я, беспокойная я, успокой ты меня». Как и «Сормовская лирическая» - песня в абсолютно лубочном стиле, изображает процесс томления, этакого эротического (не побоюсь этого слова) беспокойства девицы, которую динамит парень. И никакой руководящей роли партии, никакой советской идеологии, прошу заметить, не случайно и музыка, и слова народные, авторы неизвестны, не случайно эта песня была одной из самых любимых в период войны. Самара в песне – именно городок (не город, полный огней и ясных зорь), он и призван успокоить томящуюся девицу, защитить, заменить мать, но с этой задачей Самара плоховато справляется, как тот платочек из начала песенки, который и тонет, и не тонет. И ещё есть в этой бесхитростной песенке нерусский, азиатский колорит, не случайно лучше всех исполняли её певицы неславянских кровей и гениальная Лидия Русланова, специально придумавшая себе, как мне кажется, нерусский флер в некоторых интонациях.
Да, Самара, по улицам которой мы отправились бродить наутро, производит впечатление именно своей камерностью, неброским характером застройки, хотя есть и здесь огромные по дореволюционным меркам дома.
Утром я купила себе резиновые сапоги, Женин планшет, пострадавший от вчерашних дождевых потоков, мы сдали в мастерскую, на рынке уже купили волжского копченого сома и вяленую тараньку, поэтому купеческий модерн были вполне в состоянии заценить.
Этот купец, наверное, рижского модерна насмотрелся.
«Ничего себе, эскимо», - говорит Женя.
Зачем туристы натирают нос и руки Буратино – боюсь предположить.
Самое красивое здание, по-моему, особняк Курлиных ("Музей модерна"), дом с очень непростой и даже тяжелой историей, внешне удивительно изящен, интерьеры под стать лучшим образцам стиля в камерном его изводе. Интересны и талантливы, я бы сказала, пояснения на специальных табличках – мы порадовались.
Конечно, и домик купца Рытикова, в котором весь второй этаж снимала семья Ульяновых уже после смерти старшего сына и брата Александра (1890 – 93 годы), мы осмотрели.
Вот и он – Ульянов (ещё не Ленин) в несколько фривольной почему-то позе, не заматерел ещё Володя, не забронзовел.
Очень мало церквей – это бросается в глаза, все-таки непривычно и неприятно видеть такое в русском провинциальном городе, хоть ты и сколь угодно атеист. А снежная грязь имеется – вполне традиционная.
В конце прогулки я с недюжинным упорством отправляюсь на поиски Самарской синагоги, Женя принимает мой энтузиазм кисло, она вообще не видит смысла в этой затее. И ещё со свойственной ей идеологической выверенностью, нехемульской принципиальностью не идет в музей Фрунзе с такой вот рекламой.
А я – что, я иду. Там очень подробно, очень документально рассказано о периоде интервенции и последующих трагических страницах истории. Я вглядываюсь в лица и в который раз понимаю, что никакая из сторон конфликта не вызывает у меня симпатии.
И опять – ну почему наши музейщики прямо прожить без цитат не могут, неужели не видят, что как корове седло сюда Пастернак!
Идем к Синагоге, промахиваемся, кружим, Женя покоряется моей воле, но без всякого подобающего ситуации энтузиазма. И – вот она, огромна по тогдашним меркам, заброшена, естественно.
Почему так велика – бог весть, не было здесь, естественно, черты оседлости, зато имелись купцы Первой гильдии, они могли быть и евреями, имелись субботники – этнически русские, но когда-то, в екатерининские ещё времена принявшие иудаизм. Потом их ссылали, репрессировали, притесняли, но от веры люди не отказывались – волжский характер, что поделаешь! Теперь все они в Израиле.
Вечером садимся на местную электричку до Сызрани – она идет два с половиной часа и проезжает через город Безенчук. Я, признаться, думала, что это имя – чисто литературный феномен, но нет! Полвагона подбирается и бодро выскакивает в славном Безенчуке. А мы через Волгу – в Сызрань!