Франция - Германия. Ч.1. Предисловие, Париж.
Вот что ни говори: предубеждениями (перед убеждениями) или предрассудками (до рассудка) кишмя кишит наше сознание, лелеем мы их или травим, всё равно. Я никогда не болею за сборную Германии, хоть умом (рассудком) понимаю, что скрытая в глубине черепной коробки неприязнь к великой европейской стране не делает мне чести. С глубоким сочувствием слежу я за игрой французской сборной, какой бы она ни была. Потому что Франция – это именины сердца, это Париж, это праздник, который, как любили говорить мои соотечественники, всегда с тобой.
Так вот и на этот раз, на крыльях (в прямом и переносном смыслах этого слова) летели мы в Париж и с некоторой опаской мыслили себе предстоящую через пять дней Германию. Женя, которая и не думала давить чудовищ в своём разуме, повторяла с кислой миной, что все немецкие города похожи друг на друга, что от стен домов пахнет шампунем, и на черта мы туда вообще едем. Это ничего, что Женя до нашей поездки успела побывать всего в двух немецких городах - Штутгарте и Нюрнберге, предубеждения (возможно, ещё и удвоенные национальной принадлежностью) портили наш вояж задолго до пересечения границы. Кстати, забегая вперед, могу сказать, что действительность вовсе не разметала в щепки наши предрассудки (как ожидают читатели), но внесла существенные коррективы.
И здравствуй, Париж! С горящими от нетерпения глазами моя шестнадцатилетняя дочь Тоня, попавшая в Париж в первый раз, тупится в карту города, соображая, как бы нам доехать из аэропорта до отеля без знания французского языка, с застарелым топографическим кретинизмом и без внятных указателей. Однако оказалось, что найти русского в Париже проще, чем китайца в одноименном ресторане. Отзывчивый дядька подробно растолковал нам маршрут от аэропорта Шарля де Голля до бульвара Рошешуар, где наш ждал скромнейший из двухзвездочных, милейший из монмартровских, этакий открыточный отельчик. Узенькая красная винтовая лестница на четвертый этаж, душ – и ура! – мы отправляемся в очередной раз выяснять, стоит ли Париж мессы.
Таки да! Бедняцкий и фешенебельный, чёрный и белый, мусульманский и христианский, он не вписывается ни в одну плоскость, не укладывается в догму, своей витальностью раздвигает любые формы и стандарты. Париж – это город для жизни и для любви. Это анти-Петербург, если хотите.Блошиные рынки – моя слабость.
В любом уголке Парижа ловишь себя на бесконечных «дежа вю».
Если бы меня спросили, как пахнет Париж, я бы не задумываясь ответила – мочой. Стойкий запах мочи, особо пронзительный в 35-градусную жару, преследовал нас повсюду, усиливаясь в самых романтических местах столицы – кривых улочках Монмартра, набережных Сены. И сейчас самый отчетливый образ Парижа для меня – набережная, Отель де Вилль в легкой солнечной дымке, красивая пара - юноша и девушка с бутылкой розового Божеле и бьющий в нос аромат испражнений. Вначале нас, признаться, сильно раздражали грязь и откровенное свинство парижан, но потом мы притерпелись как-то, да и разрешили быть столице такой, какая она есть.
Кто-то думает, что парижане открытые, радушные, доброжелательные люди, – ничуть не бывало. По сравнению с немцами они совершеннейшие буки, прохладные такие сами-по-себе-человеки.
В Париже огромное количество народа, который передвигается, образуя разнонаправленные потоки, но вот парадокс: никто не сбивает, на наступает друг на друга. Несколько раз мы были свидетелями криминальной ситуации на дорогах и замирали от ужаса, но… машина и мотоцикл в последний момент разъезжались, и лёгкий флёр взаимных «экскюзимуа» доносился до нашего слуха, привычно настроенного совсем на другие «трели». Никто ни разу не наступил мне на ногу, хоть сутолока в парижском метро порой не уступает питерской. «Пардон» - и твое частное пространство остается нетронутым.
И ещё: Париж – это Столица. И ассимилированные недавно афрофранцузы, одетые на Монмартре черт знает как, и клошары не выглядят провинциалами.
Рокот и рёв мотоциклов – это звуки Парижа. Добропорядочный немец, веселый голландец катят себе на велосипеде, тогда как парижане всех полов и возрастов рассекают пространства на черных агрегатах, от которых мы шарахаемся в стороны.
Хотя, повторюсь, ни одной аварии мы не видели, тогда как первое сильное впечатление Родины – сбитый насмерть мотоциклист, выскочивший на встречку на раздолбанной «скандинавке».
Сколько километров Парижа мы оттоптали за неполных три дня, не берусь судить. Много. Невыносимо жаркие часы проводили в музеях. В Лувре отпустили Тоню «на самотёк», и в условленный час получили полуживого ребёнка, с огромными синяками под глазами, выдохнувшего одну лишь фразу: «Я посмотрела весь Лувр». Потом выяснилось, что она ни разу не присела.
Мы с Женей в очередной раз со спокойным сердцем отметили стереотипность нашего мышления. Как вы думаете, какие объекты мне понравились больше других? Отвечаю: Венера Милосская, Ника Самофракийская и Джоконда. Ну да, бывают люди посложнее меня. И что?
Мы с Тоней сверили наши впечатления от Моны Лизы, у которой она простояла, как и мы, минут 20. Да, лицо Джоконды меняется, именно поэтому из репродукций ничего нельзя понять: она молодеет и взрослеет, улыбается и задумывается, её лицо воистину меняет свое выражение. В конце концов создается стойкое впечатление, что не ты смотришь на неё, а она на тебя. Бог знает, может, так оно и есть. Отдельный сюжет – это люди, смотрящие на Джоконду (рекомендую документальный фильм на эту тему http://vkontakte.ru/id9306695#/video9306695_153119340). Фокус в том, что нынешние люди, как правило, на портрет вовсе и не смотрят: фотографируют, переговариваются, слушают экскурсовода. А вот Она как-то взирает на всех нас – и кто знает, что у неё на уме. (Продолжение следует)