Венгрия. Будапешт (2) - империя и кино.
Прекрасное городское пространство никак не отражено в том венгерском кинематографе, который я знаю: я не видела ни одного фильма, где главные достопримечательности, ансамбли и роскошные панорамы создавали бы смысловое напряжение или хотя бы служили фоном.
Нет, в одном фильме было: «Ночная песнь собаки» Габора Боди (1983) катер с пьяными военными проносится по Дунаю, грохочет музыка, небо в жутких фиолетовых бликах, камера не останавливается на объектах, автор умудрился и эти виды обезобразить,
причем совершенно умышленно. Фильм, построенный на диссонансах, в нем отвратительно всё: герои, их отношения, музыка, искусство – всё валится к чертям, во всех явлениях позднесоветской действительности виден приближающийся апокалипсис. И это единственное, что оправдывает и как-то возвышает происходящее, по крайней мере придает ему смысл.
На редкость мрачным показался мне венгерский кинематограф – весь, в нем нет и следа чехословацкой и чешской легкости, ироничной отстраненности от событий и героев, нет польского лиризма и психологической убедительности, а есть (мне показалось) тяжелое и неизбывное разочарование, неизжитый комплекс обид в жесткой, острой форме представленных. Все градации подлости австрийцев, приведшие к глубочайшей национальной травме – в фильме «Без надежды» 1965 года, одиночество и неприкаянность мадьяра в круговерти событий Второй мировой в фильме «Так я пришел» (оба – Миклоша Янчо). Вообще тема подлости и предательства, конформизма в разных его вариациях – едва ли не ведущая тема и Золтана Фабри(«Пятая печать»), и Иштвана Сабо (Вкус солнечного света»). Да, есть ностальгия по модерну, последнему большому стилю, и там эстетика упадка, настоящий декаденс – таков знаменитый «Синдбад» Хусарика – любопытно, что в этом подчеркнуто венгерском фильме нет никакого Будапешта (по-моему), зато есть маленькие городки, ранее, до войны, входившие в состав Венгрии. Я узнала словацкие Бардеев, Банску Штиавницу, не исключаю, что там были и виды Трансильвании, и Марамуреша, ныне румынские, и Прикарпатья (Ужгород, Унгвар, тоже был частью Венгрии). Модерн – большой стиль большой страны, обреченной на умирание, это пустоцвет, прекрасный, но без будущего.
Фильм «Будапештский нуар» представляет столичный модерн и картину всеобщего разложения нравов, крушения традиционных ценностей в предвоенном Будапеште, в изысканных и слегка затемненных мизансценах я тоже не вижу ни Парламента, ни достопримечательностей Будвы, ни собора святого Стефана, ничего, кроме ар-нуво, причем затемненного! И где они столько пасмурных дней для съемок набрали? Попробую проиллюстрировать фильм своми снимками, очень, конечно, приблизительно.
"Будапештский нуар" - не очень удачный, как мне показалось, фильм-детектив, в центре – убийство проститутки еврейского происхождения, дочери короля преступного мира.
(С Венгерского национального банка)
«Мир криминала» на барельефах.
Советский Будапешт в прекрасных фильмах Сабо («Отец») или трилогии Марты Месарош, или замечательном фильме «Любовь» Кароя Макка (1970) безлик, ничем не примечателен, сер. Люди – тени, герои негероичны, личности смазанны, придавлены прессом, они устали, вымотались. Я не увидела в венгерских фильмах той холодной ненависти к советской власти, которая изливается на зрителя в фильмах чешских или польских режиссеров, жесткой сатирой или через конфликт творческой личности с советским строем. В венгерском кинематографе я чувствую смертельную, тяжелую усталость от советской власти и попытки уйти от нее в сторону: в себя, в супружескую любовь, в чужую страну, но никакой путь не ведет героев к счастью.
Десятилетиями накопленные обиды мадьяр, поражение в Первой мировой (в 1920 году Трианонский договор лишил страну 2/3 территории), потом фашизм, поражение во Второй мировой, опять потерянные земли, навязанная советская власть и непродолжительный, в целом, опыт сопротивления в 1956 году – все это чувствуется в венгерском кинематографе и никак не вяжется с той праздничной легкостью, что ищут и находят туристы в облике Будапешта. Только переизбыток памятников, да еще кое-какие вкрапления тяжелых имперских комплексов.
У спуска с Будайского холма, под Рыбацкой слободой – барельеф.
Парнишка, изображенный здесь, Петер Мансфельд, готовил вооруженное сопротивление коммунистическому режиму, по-пацански, конечно, хотел возрождения революции 1956 года, был пойман властями в 1958 и в тюрьме дожидался восемнадцатилетия, ровно в 18 был расстрелян.
Этот усатый дядька находится совсем рядом, Янош Хуньяди (1387–1456), он примечателен, кроме всего прочего, тем, что похоронен в ныне румынском городе Алба Юлия, и ровно год назад мы имели честь там побывать!
Эти национальные герои - на площади Героев, у купален Сеченье, с 1856 года громоздятся памятники, аллегории несколько раз подновлялись в угоду новейшим принципам героизации.
Тяжеловесные и, мне показалось, не слишком интересные в архитектурном отношении храмы Пешты: малая базилика св. Иштвана (Стефана) (1851 – 1905), внутри – роскошь.
Королевский дворец на Будайском холме тоже примерно тех же годов рождения – 1875 – 1912 годы – огромный, коричневый, тяжеленный. Твердыня империи накануне развала. Неподалеку едва ли не самое красивое здание Будвы – церковь Матьяша – позднеготический храм ХIV века, изрядно «подправленный» в ХХ. Несколько декоративная неоготика, чуть пластилиновые башенки, чуть диснеевские виды Рыбацкого бастиона, но до чего ж хороши! Самое веселое место Будапешта, по-моему, этот квартал Будвы! Конечно, он воссоздан, конечно, был другим, но после распада СССР, похоже, у Венгрии действительно началась новая жизнь. Может быть, хоть отчасти такая, какой ее сейчас видят туристы!
Чуть далее – еврейский квартал, тоже несколько декоративный, но нам нравится.
Еврейская тема в Будапеште – очень больная мозоль, как, впрочем, и во всей Европе.
(Об этом – в продолжении).