Из Иванова в Нижний. Ч.5. Ковров постсоветский.
Странное впечатление осталось у нас от Коврова. С одной стороны, побывать там было чрезвычайно интересно, с другой – нигде так не носилась в воздухе, не звучала и не каркала городская экзистенция: «А провались оно все пропадом!» Так звучит лопнувшая струна у Чехова, так всплывает «А не повеситься ли мне» в пьесах Островского.
Сразу оговорюсь: наши впечатления от Коврова ограничиваются его исторической частью – в «новую» мы зашли, увидели памятник иголке с ниткой (так мы решили),
памятник Воинской славе и позорно бежали обратно – на главную улицу «Старого города» - Абельмана. Женя Цейтлин, моя подруга, почему-то до последнего считала Николая Самуиловича Абельмана немцем-фабрикантом, убедительно мне это пыталась доказать. К сожалению, инета у нас не было до самого Нижнего Новгорода – никакого вай-фая, дырка во всемирной паутине.
Помню, когда-то мы возили с собой переписанные от руки, затем перепечатанные листы с информацией по городам и достопримечам. Следующий этап – электронные носители (МП3-плеер, затем Тонькин планшет). И вот, впервые я понадеялась на обещанный вай-фай, оставив только закладки нужных сайтов. Увы, облом и непруха – ни в съемной квартире в Шуе, на в «Комнатах длительного ожидания» при вокзале Коврова (там мы зависли на ночь) сеть до нас не дотянулась, поэтому кое-что про Шую и окрестности я ещё помнила, а вот про Клязьминский городок, который я хотела посмотреть, близ Коврова, забыла напрочь.
Идем по Абельмана – день солнечный, звонкий, хочется петь. Идем мимо парка, там – мемориал.
Только фамилии – ни дат, ни мест гибели, так, полегли солдатики на неизвестных войнах в засекреченном полишинелем годах. Да и зачем в городе Воинской славы людям знать лишнее, пусть живут безмятежно.
Там тоже могилы - были, вокруг госпиталя при церкви Иоанна Воина. Затем их, как водится, срыли, и правда, какая от них польза? Одну потом "укрупнили", а то нехорошо как-то получилось...
Теперь, в последнее время, про Первую мировую любят вспоминать, это ж она, «Слава, купленная кровью», её потом сменил «Полный гордого доверия покой». А сейчас, похоже, опять, хочется чего-то с кровью…
Идем дальше – к отреставрированному «с иголочки» Христо-Рождественскому собору (1778 - 1870), он смотрится великолепно, но только если подходить к нему с закрытыми глазами. Боже мой, кучи мусора – от центральной улицы вдоль всей дороги к храму.
В церкви пожилая женщина, при лавке, торгует. Обращается к нам, снимает все канатные перетяжки, загораживающие вход в церковь, как в музее, и ведет настоящую экскурсию по храму, при этом улыбается, смеется, нисколько не назидает, не строжит, не учит, а рассказывает библейски истории, приправленные апокрифическими легендами и собственным видением ситуации. Я заслушалась. Иаков, брат Господень, единственный из братьев разделил свою часть отцовского наследства, земельный надел, с Иисусом и девой Марией. Самостоятельные изображения Иакова Меньшего, кстати, очень редки – а в Коврове есть. Все имеющиеся в храме иконы – это, по мнению нашего «экскурсовода», ещё и сводная таблица человеческих нужд, и каждый образ находил в ней свое место.
Еще один храм – - Спасо-Преображенский (1870 - 1884). Вот уж эклектика так эклектика, кирпич так кирпич!
Клочками попадается старая застройка,
но мы уже стремимся к Клязьме, ибо шум и грязь все-таки не то, ради чего едем мы в провинцию. Вдоль реки, по так называемой набережной – деревянные бараки разной степени сохранности – и чудовищная разруха и нищета.
Выходим к странному месту с космическими пейзажами.
Напротив марсианского ландшафта – банька в одном флаконе с пивнухой типа «Кафе». Мужички парятся, пьют и в зависимости от возможностей организма гуляют вдоль стен или сигают в реку.
Прошу заметить, на дворе 5 ноября. Не исключаю, что трусы натянулись исключительно при виде нас, двух дам и ребенка. Лунный пейзаж оживила группа разноцветных бабушек-фишек – они медленно двигались, покачивая полами пальто.
Наконец мы подошли к Хлопчатобумажной прядильно-ткацкой фабрике им. Н.С. Абельмана. В проходной сидит мужик-охранник – он машет нам рукой: проходи, товарищ, смотри, что хошь, уже-таки не жалко. Заводские корпуса фабрики (бывшей Треумовых) построены были, судя по всему, перед началом Первой мировой (может быть, я ошибаюсь), и в советское время предприятие, занимающее целый квартал, было одним из основных градообразующих, поставщиком рабочих мест.
Понятно, что российская ткацкая промышленность в целом не могла выдержать конкуренции с другими странами, винить тут, наверное, некого, но сегодня мы ходили по мертвому городу, из которого совсем недавно ушла налаженная, шумная как ткацкий станок жизнь. У неё была и своя мифология, и свои сказки, и свое, вполне достойное (как теперь говорят) место в общественной системе ценностей.
Куда подевались все эти женщины – профессиональные ткачихи, швеи, мотальщицы? К прилавкам встали? Так не наберется на них этих прилавков. Социальная, культурная деградация рабочих русской провинции не менее страшна, чем деградация крестьян русской деревни, по-моему.
Я думаю, весь город производит такое удручающее впечатление именно потому, что совсем недавно (по историческим меркам) он был вполне себе здоров и уверен в себе. Здесь и в настоящее время, при неуклонном сокращении населения, проживает около 140 тысяч – совсем немало. Такая резкая деградация напоминает болезнь, которая не перешла ещё в хроническую стадию и сопровождается тяжелой депрессией. Гораздо лучше, по моим наблюдениям, чувствуют себя города, которые захирели давным-давно, до эпохи могучего капитализма, и тихонько себе проживают годы, века, радуясь солнышку, снегу, восстановленным храмам, чистым дорожкам, да и мало ли чему. Тяжело нам шагалось по Коврову, хотя были и свои радости, интересные места, веселые находки.
