От Пскова до Витебска. Ч.2. Себеж - небесный город. (2)
Себеж - один из немногих российских ныне городков, входивших в черту оседлости.
Немцы вошли в Себеж очень рано, чуть ли не в начале июля 41 года, но какая-то часть евреев успела уйти, оставшиеся все были расстреляны. В музее есть фотографии, сделанные в Себеже немецким офицером – они производят впечатление, хотя никаких зверств немец не снимал – так, будни: выселение из деревень перед поджогом (партизанское движение здесь было очень активным), допрос, дети. Мне показалось, что фотограф сознательно «гуманизирует» немецкое присутствие здесь: подводы, на которых немцы переселяют жителей деревень, холод, от которого страдают все, и никакого «еврейского вопроса».
Бабушка нашего экскурсовода рассказывала, как мамы не выпускали из дома всех своих темноволосых детей: немцы стреляли без разбора. На самой вершине замковой горы, у откоса, где сейчас стоит невразумительный памятник, располагалось со времен оккупации немецкое кладбище.
Несколько лет назад состоялось перезахоронение, и наша экскурсовод, Наташа, с каким-то очень сильным чувством говорила о новом немецком кладбище в нескольких километрах от города. «Вы поезжайте, посмотрите, там настоящий мемориал, за ним немцы следят». Мы не поехали, зато пошли на окраину – на место бывшего еврейского кладбища, которое, по инетовским сведениям, уничтожено. Прошагали мимо бывшей синагоги (единственное место, оставшееся в память о еврейской культуре) – и в гору.
Наш экскурсовод в музее осторожно сказала, что в городе места мало, поэтому еврейское кладбище постепенно вытесняется православными захоронениями. В общем, на месте этнографов я бы поспешила. (В альбоме на Яндекс больше фоток).
В городе замечательный краеведческий музей (в здании бывшей местной тюрьмы, затем застенков НКВД и ГЕСТАПО) – если его и реконструируют, в соответствии с последними требованиями к оформлению музейного пространства, – я расстроюсь. Не только экспонаты, но и сама стилистика музея – раритетны.
Несмотря на скромное (это видно) финансирование, музейная работа ведется активно: есть даже собственный сайт.
Трогательны подношения местных себежан языческому идолу, найденному где-то в этих местах: баночка меда, мотки шерсти, конфетки – всякое такое несут православные, дабы задобрить истукана.
Стены украшают работы местного музейного работника, не получившего художественного образования. Чем он хуже Анри Руссо (Таможенника), а?
В музее множество разных предметов, которые чрезвычайно интересно рассматривать, и чего тут только, в самом деле, нет. Собрание напоминает большую кладовку, где веками, по разным углам, хранились разнообразные вещи.
Нам провели прекрасную экскурсию, из которой мы многое узнали о сегодняшнем дне города. Здесь есть своеобразная элита – таможенники и погранцы, у них есть связи, есть деньги; много эмигрантов из Прибалтики – русские, особенно семьи военных, активно переселялись сюда в начале двухтысячных или пораньше. С Латвией отношения напряженные: раз в году оставшиеся в живых ветераны трех бывших советских республик приходят на Курган, который оказался на латвийской территории, но у самого края. Белорусы проходят свободно, а русским разрешают только передать венки – за границу не пускают.
Переполненные знаниями о городе мы на второй день побрели на окраину к святому источнику.
Себежане предпочитают воду брать именно здесь – и в будний день, в часов в 12 тут уже образовалась очередь из машин и емкостей для воды. Течет она тоненькой струйкой, поэтому надо запастись терпением. Видно, что место это почитаемое – здесь стоит часовня и купель для крещенских омовений.
Денек стоял прохладный, но мы решили приобщиться к тайнам жизни, заглянуть в глаза здешним духам, в общем, искупаться в озерах. Первый влаз состоялся в Ороно – воды такой озерной чистоты я, пожалуй, не встречала нигде, туда иногда заползал солнечный луч и тоже отсиживался какое-то время – не хотел вылезать.
Пошагали к Себежскому озеру, по пути покормили лебедей и лебедят – двух белых и двух "гадких", из них-то и вырастут, думаю, андерсеновские зазнайки.
Дошли до косы – там вода сходится с землей, небо с берегом и жизнь, наверное, со смертью. Тут дети искупались, но и поранили ножки мелкой галькой.
И пошли мы себе, и пошли, глядя по сторонам, – везде – вода.