Россия: заимствуя у капиталистов (перевод)

Журнал «Тайм», США, 12 февраля 1965 г.

«Экономика, — говорил Ленин, — является главным полем битвы за коммунизм».

В манере, которую вряд ли мог подразумевать старый революционер, советская экономика сегодня стала полем битвы взрывоопасных идей, которые угрожают почти каждому предписанию и практике коммунизма прошлого поколения. Будь то консервативное следование Марксу или дерзкая защита таких еретических реформ в западном стиле, как главенство прибыли, каждый важный планировщик, аппаратчик и экономист в России оказывается втянутым в величайший спор коммунизма с тех пор, как Сталин отбросил Россию назад на ее жестоком — но успешном — форсированном марше в индустриальный мир 20-го века.

Заигрывание России с рыночными механизмами происходит в период быстрых и поразительных экономических изменений во всем спектре коммунистического блока. Вестибюли отелей от Варшавы до Бухареста забиты западными бизнесменами, пытающимися попасть на коммунистические рынки. «Агенты империализма» получают заинтересованный прием способами, немыслимыми несколько лет назад. На прошлой неделе переговорщики гигантской империи Круппа в Западной Германии завершали сделку о строительстве заводов в Польше, которые будут принадлежать Германии, но будут использовать польскую рабочую силу, а Венгрия и Румыния выразили живой интерес к подобным постоянным, оплачиваемым капиталистическим границам у себя.

Pepsi-Cola ведет переговоры как минимум с четырьмя странами-сателлитами, а Firestone Tire & Rubber и Universal Oil Products построят крупные заводы в Румынии. Не проходит и недели, чтобы не было объявлено о новом торговом соглашении между западной страной и членом Восточного блока, как правило, на сумму, вдвое превышающую предыдущую. В прошлом году торговля между Востоком и Западом взлетела до 9 миллиардов долларов — 100%-ный скачок за семь лет. В своем обращении о положении страны президент Джонсон попросил страну изучить новые способы «увеличения мирной торговли» с коммунистическими странами — цель, которая вполне может увеличить в двенадцать раз американский экспорт только в Россию за следующие пять лет.

Командная экономика

Поскольку все более независимые восточноевропейские сателлиты открываются Западу, они смело открывают свои собственные внутренние экономики для западных технологий. Две недели назад Чехословакия инициировала масштабную программу децентрализации, разработанную пражским профессором экономики Отой Шиком. За исключением общих целей роста, установленных государством, и контролируемых цен в некоторых ключевых секторах, каждая чешская фабрика будет иметь широкую свободу для собственного развития. Восточная Германия также передала планирование группам предприятий, отпустила цены на некоторые виды сырья, играет со стимулами прибыли. Венгрия ввела форму распределения прибыли и, отступая от марксистской идеологии, уникальной для блока, ввела процентную ставку в размере 5% на капитал. Чтобы стимулировать экспорт, Польша разрешила трем фирмам создать собственные внешнеторговые трубопроводы, минуя Варшаву, чтобы напрямую вести дела за рубежом. Югославия давно создала «социалистическую рыночную экономику» — относительно конкурентоспособное предприятие под государственной собственностью.

Россия сама отстала от сателлитов в экономическом сдвиге в сторону западных путей. На кону не что иное, как огромная «командная экономика» России с ее кафкианскими, громоздкими бюрократическими вотчинами, регулирующими каждый пульс и такт экономического двигателя страны. И хотя Маркс никогда не упоминал централизованное планирование, а Ленин пришел к нему только в конце жизни, такова историческая тень Сталина, что на кону также находится поколение идеологических максим, хвастливо восхваляющих превосходство социалистического планирования над капитализмом, всепроникающую власть — и, возможно, рабочие места — около 10 миллионов планировщиков, больших и малых, и, в конечном счете, возможно, удобства жизни миллионов простых россиян.

Очевидно, что такие тревожные перспективы даже не были бы одобрены в Кремле, если бы не уже надвигающаяся более мрачная перспектива. Эта перспектива — продолжающийся поворот в советских темпах роста, чьи давние двузначные показатели привели Никиту Хрущева еще в 1961 году к тому, чтобы заверить мир, что СССР обгонит США к 1970 году как самая мощная экономика мира. С тех пор темпы замедляются. На прошлой неделе Москва сообщила, что промышленное производство выросло на 7,1%, что является значительным показателем для зрелой экономики, но самым низким в России с 1946 года. И каждый год свидетельства расточительства, неэффективности, неуправляемости и неконтролируемого планирования множатся.

Украинский вклад

Растущее сообщество прагматичных, высокопрофессиональных экономистов и инженеров России очень четко понимает, что произошло, и уверено, что у него есть лекарство — даже если большую его часть придется заимствовать у капиталистов. Среди выдающихся — профессор экономики из Харькова Евсей Либерман, 67 лет, чья насмешливая улыбка скрывает властный и требовательный интеллект, и который, как и любой другой россиянин, на Западе считается инициатором великих дебатов в России. Коренастый украинец с быстрым и остроумным владением английским, Либерман является типичным представителем новой породы России, которая использовала свободу постсталинской эпохи для переписки и приема западных экономистов, чувствует себя как дома в министерствах Москвы, как и на семинаре аспирантов.

Суть их аргументов в пользу перемен сводится к тому факту, что советская экономика стала слишком сложной и изощренной, чтобы ею можно было эффективно манипулировать с помощью кнопок из Москвы. Экономические реформаторы стремятся не подорвать коммунизм, а повысить его эффективность. Тем не менее, предлагаемые ими решения являются явно западными: использование прибыли на инвестированный капитал в качестве единственного наилучшего показателя эффективности работы завода, гибкие цены, реагирующие на рыночные силы спроса и предложения, и, помимо всего прочего, взимание процентов за использование государственных денег магазинами и заводами.

Разумный прагматизм или откровенная ересь?

Сам Хрущев предоставил реформаторам текст, если не ответ, в конце 1962 года, когда дебаты начали набирать обороты. Он напомнил Центральному Комитету о «ленинской директиве, что мы должны иметь возможность, если необходимо, учиться у капиталистов, перенимать все, что у них есть, что разумно и выгодно».

Восемнадцать месяцев спустя это стало явно «необходимо». Перенеся дебаты со страниц «Правды» на промышленную арену, Хрущев дал реформаторам место для проверки их теорий. Две швейные фабрики — московская «Большевичка» и «Маяк» Горького — были освобождены для ведения переговоров о ценах и продажи своих костюмов и платьев напрямую в 22 розничных магазина. Магазины сообщали двум фабрикам, какие товары хотят потребители, а фабрики оценивались по прибыли, полученной от фактически проданных товаров.

Большевичка и Маяк продемонстрировали столь впечатляющее повышение эффективности — и такой «уклонизм», — что многие кремленологи предположили, что они способствовали падению Никиты.

Вовсе нет. Одним из первых действий нового руководства премьера Косыгина было расширение экспериментов. Косыгин объявил, что постепенно новая система будет распространена на всю промышленность потребительских товаров. В прошлом месяце первые 400 швейных и обувных фирм, разбросанных по всей России, получили разрешение на переход — вместе, что немаловажно, с 78 их поставщиками сырья, которые также должны были быть освобождены от ограничений планировщиков, если Кремль действительно имел в виду реформы. Косыгин пошел еще дальше, заявив, что в конечном итоге реформы будут распространены на всю советскую промышленность.

Автомобильная потребность

Цель реформ — освободить советскую экономику от удушающей экономической диктатуры, которую Сталин навязал ей как зеркальное отражение своей политической тирании. Решив ускорить переход к промышленной мощи, на достижение которой США и Британия потратили 200 лет, он превратил Россию в гигантскую государственную корпорацию, которая безжалостно изымала каждый излишек капитала, который она производила, чтобы вложить его обратно в свою тяжелую промышленность, прежде всего, в сталелитейную, которая является основой современной экономики. С такой единой целью планирование было относительно простым.

Но к тому времени, как Сталин умер, экономика стала настолько сложной, что ни одна армия планировщиков, какой бы большой она ни была, не могла угнаться за взрывоопасными технологиями России. И впервые у советского потребителя появилось достаточно денег и достаточно некачественно сделанных товаров, чтобы отказаться покупать то, что ему не нравилось, и хотеть больше всего: от крема для рук и еженедельных причесок до высокой моды. Как без смущения признали «Известия» две недели назад: «Желание иметь собственную машину так же непреодолимо, как и сам технический прогресс». Это было своего рода потребительское давление, с которым кремлевские планировщики никогда раньше не сталкивались.

В объятьях Гидры

В своем стремлении к «гуляш-коммунизму» [примечание: фразеологизм, отсылающий к высокому достатку в Венгерской Народной республике – члену СЭВ] Хрущев пытался справиться со всеми растущими проблемами своей экономики, перепланировав планировщиков. Не менее шести раз за десять лет он перетасовывал организационную структуру, отклоняясь от децентрализации обратно к рецентрализации в тщетной надежде найти волшебную смесь для того, что он называл «лучшим использованием промышленного потенциала страны». Это ускользало от него каждый раз — и его постоянные перетасовки оставили российскую экономику во власти чудовищной плановой Гидры с ее многочисленными пересекающимися бюро на национальном, региональном и местном уровнях, даже больше, чем раньше.

Ошибок советского планирования в основном две: слишком много поваров, начиная с ВСНХ и далее, и чаще всего неправильный рецепт в 15 экземплярах. Два месяца назад депутат Верховного Совета привел пример Ижорской фабрики, которая получила не менее 70 различных официальных инструкций от девяти государственных комитетов, четырех совнархозов и двух государственных плановых комитетов — все они были уполномочены выдавать заказы на производство ижорской продукции.

Поскольку планировщики устанавливают либо весовые, либо квотные показатели, трикотажная фабрика, которой было приказано изготовить 80 000 шапок и свитеров, естественно, производила только шапки: они были меньше, а значит, дешевле и быстрее в производстве. Фабрика, которой было приказано изготавливать абажуры, сделала их все оранжевыми, поскольку придерживание одного цвета не усложняло сборочную линию. Производство шин за один год было зафиксировано без проверки плана по выпуску автомобилей. Таксистов перевели на систему премирования, основанную на пробеге, и вскоре подмосковные пригороды были полны пустых такси, мчащихся по бульварам, чтобы откормить свои премии.

Без конца и края

Нормы тоннажа особенно задели крестьянский здравый смысл Хрущева. Машиностроители использовали восьмидюймовые пластины, когда четырехдюймовые пластины легко справились бы с этой задачей. «Мы делаем самые тяжелые машины в мире», — вздохнул Никита. Ещё одна задевшая его жалоба была связана с московской фабрикой люстр: чем больше тонн люстр производил завод, тем больше рабочие получали в виде премий. Люстры становились все тяжелее и тяжелее, пока они не начали срываться с потолков. Они выполнили план, сердито признал Хрущев, «но кому нужен этот план? Кому он дает свет?»

Многие способные экономисты и инженеры давно знали, что большая часть советской экономики была шуткой, и начали говорить об этом вслух. Типичным был протест по поводу строительства Новолипецкого металлургического завода. Планы занимали 91 том, насчитывающий 70 000 страниц, точно указывали местонахождение каждого гвоздя, лампы или умывальника — фактически все, кроме того, был ли проект экономически выгодным. Инженер, возможно, полушутя, подсчитал, что при той скорости, с которой множились бумажки-вафли, к 1980 году плановые агентства могли бы нанять каждого мужчину и каждую женщину в Советском Союзе. Один математик сделал поразительный расчет: валовый национальный продукт России можно было бы удвоить, просто наведя порядок в планировании.

В прошлом году только в РСФСР поставки 257 фабрик пришлось приостановить, поскольку их товары просто не покупались. Более того, государственные торговые организации вернули или уценили 20% всей одежды, 10% чулочно-носочных изделий и 9% обуви. Российские фабрики холодильников получили 56 000 письменных жалоб на некачественную продукцию, включая холодильники с бакинского завода, в которых отсутствовал хладагент в катушках испарителя. В результате ужесточения потребительских стандартов и возросшей склонности жаловаться в советских запасах скопилось немыслимое количество непродаваемого хлама на сумму в 3 миллиарда долларов.

Правильный человек

Еще в 1956 году Евсей Либерман опубликовал статью в «Коммунисте», в которой предположил, что эффективность и качество местных заводов можно повысить, уделив больше внимания рентабельности. Для Либермана, тогда еще малоизвестного ученого в провинциальной школе, это было всего лишь скромное предложение человека, который знал ежедневные проблемы директора завода.

Родившийся в 1897 году на Волыни в Украине, Либерман посещал гимназию и получил юридическое образование в Киевском университете, затем изучал инженерное дело в Харькове. Около 15 лет он работал на различных заводах поблизости, в том числе шесть лет начальником планирования на крупном заводе сельскохозяйственных машин. После военной службы в московском правительстве Либерман вернулся в Харьковский инженерный институт в качестве преподавателя и внештатного консультанта завода, получив докторскую степень по экономике в 1956 году и звание профессора в 1959 году.

Эссе провинциального профессора 1956 года осталось практически незамеченным — за исключением некоторых гораздо более влиятельных экономистов в Москве, которые уже переосмысливали систему. Возможно, самым важным был Василий Немчинов, математический серый кардинал, считавшийся деканом советских экономистов. Он увидел в Либермане потенциальную подставную лошадь для всех реформаторов и пригласил его в Москву. Когда в 1962 году Кремль больше не мог игнорировать растущий экономический недуг, Немчинов убедил Хрущева представить теории Либермана в «Правде». 9 сентября 1962 года была опубликована работа Либермана «План, прибыль, премия», и начались великие дебаты.

Что хорошо для завода

Прибыль уже давно использовалась в России, но только как один из дюжины капризно применяемых критериев для определения эффективности завода. Либерман призывал сделать прибыль главным элементом, утверждая, что «чем выше прибыль, тем больше стимул» к качеству и эффективности. «Что хорошо для завода, то хорошо и для общества», — настаивал Либерман.

Один за другим другие экономисты вступали в драку, разнося «культ плана» и настаивая на том, чтобы директорам заводов дали больше автономии. Сам выдающийся Немчинов, быстро слепнувший и приближающийся к концу своей жизни (он умер в октябре прошлого года в возрасте 70 лет), призывал к чему-то очень близкому к государственной рыночной экономике. Плановые указы будут заменены контрактами между предприятиями и правительством, при этом тот, кто предложит самую низкую цену, получит определенную работу — и в результате установит ее цены.

Взимание процентов

За исключением кардинального красного принципа государственной собственности на средства производства, ни одна часть советского экономического здания в конечном итоге не избежала шаровых таранов реформаторов. Один редактор предложил отменить 50%-ный налог на потребительские товары в России, обосновывая тем, что все советские доходы могут быть получены из налога на прибыль, как только прибыль станет универсальным показателем. Осуждая тот факт, что в условиях планирования сегодня более одной пятой российских заводов работают с дотируемыми убытками, он настоятельно призывал перенаправить государственные средства в фирмы, работающие в плюсе.

Один важный бюрократ развил эти идеи на логический шаг дальше, потребовав взимания процентов с капитала и цен, основанных на экономической реальности, а не на плановой фантастике. Академик Вадим Трапезников, которого в России почитают как «отца советской автоматизации», поддержал реформаторов по всей линии, отметив, что «многие слышат мнение, что проценты с капитала — это концепция капиталистического общества». Неправильно, настаивал он. «На самом деле, форма здесь идентична, но суть иная».

Потеряно: 500 000 дней

Не только экономисты хлынули через брешь, проложенную Либерманом. Менеджер гигантского строительного комплекса даже зашел так далеко, что использовал фразу «спрос и предложение», выступая за свободный открытый рынок потребительских товаров, признав, что это потребует от фирм серьезной опоры на этот старый капиталистический метод исследования рынка. Директор одесского завода «Красный Октябрь» написал в «Правду», что станкостроительная промышленность в районе Черного моря работала менее чем на три четверти от мощности, предусмотренной планом. Причиной, как он едко жаловался, было «множество директив» от планировщиков, что создало «непреодолимые барьеры и бесчисленные помехи». Ленинградские менеджеры жаловались, что в 1964 году они потеряли 500 000 человеко-дней работы, бегая туда-сюда в Москву, чтобы получить решения от центральных планировщиков.

Либерман сам передал жалобу литейного завода на то, что тот потерял металл на сумму 11 100 долларов, поскольку план не допускал дополнительных расходов в размере 2 500 долларов на спасателей. В другом случае план предусматривал, что рабочие кондитерской фабрики «Победа» (квота 1964 года: 5 460 тонн) в Вильно, Литва, должны постоянно носить белые санитарные халаты и шапочки. Хотя они берут в руки каждую конфету не менее четырех раз, нигде их не просят мыть руки. Эксцессы планирования стали настолько абсурдными, что даже некоторые из самих планировщиков перешли на сторону реформаторов. Один региональный планировщик гневно жаловался, что его начальники вносили поправки в его план Воронежского совнархоза 1962 года 133 раза в течение девяти месяцев.

Большие опасности

Для закоренелых планировщиков и идеологов старой закалки такая предреволюционная критика была тревожным звонком, и вскоре в газетных полосах появились возмущенные возражения. «Если мы откажемся от централизованного планирования зарплат, производства, себестоимости продукции, инвестиций, — жаловался авторитетный академик Кирилл Плотников, — мы откажемся от регулирования государством важнейших частей экономики — фактически, экономического планирования. Этот путь полон больших опасностей».

«Цель социалистического производства — не получение прибыли!» — возразил один критик. «Ленин выдвинул принцип организации против невмешательства и мелкобуржуазной халатности, — сказал другой, — против оппортунизма и анархии, ликвидаторства, демпинга». Аминь, воскликнул академик Федоренко: «Мы никогда не должны забывать, что уникальная централизованная экономическая «планификация» является одной из великих побед социалистического режима. Мы должны не ослаблять, а совершенствовать централизованное планирование».

Странная утопия

Для поддержки многие из тех, кто сопротивляется философии Либермана, объединяются с российскими компьютерными специалистами, которые утверждают, что централизованное планирование можно спасти, используя современные машины.

Решение уравнения советской экономики, несомненно, стало бы величайшим триумфом компьютерных экспертов, поскольку для этого потребовалось бы запрограммировать около 50 миллионов переменных и 5 000 000 констант. Кремль выделил Центральный экономико-математический институт для изучения возможности создания сети из 50 вычислительных станций по всему СССР, привязанных к пульту «большого папочки» в Москве. Предположительно, монстр будет постоянно поглощать необработанные данные об экономике на местном уровне, обрабатывать их в Москве и в электронном виде выплевывать цены и другие экономические запросы обратно в провинцию.

Это оруэлловское видение вызывает жгучее презрение у либеральных экономистов. «Вы, математики, ожидаете, что сможете увидеть из главного вычислительного центра, — спрашивает Иван Малышев, заместитель начальника Центрального статистического управления, — всю нашу огромную территорию от холодных скал Мурманска до пылающего солнца Колхиды на Кавказе, увидеть, как люди сеют и жнут, как функционирует каждый химический комплекс, как работает каждая машина? Если что-то пойдет не так в Хабаровске, можно ли просто нажать кнопку и все исправить? Странная утопия. Общество — это не сумма математических нулей и цифр. Это живой, творческий организм».

Ничего лишнего

Хотя Хрущев и разрешил вести эту полемику, он, вероятно, так и не понял до конца, о чем идет речь. Тем не менее, он позволил реформаторам начать свои эксперименты на фабриках «Большевичка» и «Маяк».

Побег из плана поначалу оказался тревожным делом для двух фирм. Несмотря на явное разрешение Москвы, многие поставщики были подозрительны и не хотели гарантировать даты поставки заранее. Однако магазины были рады наконец-то заказывать то, что хотели их клиенты, с разумной уверенностью, что они это получат, и получат вовремя.

Имея заказы, «Большевичка» и «Маяк» устанавливали собственные производственные графики, решали, сколько рабочих потребуется для выполнения работы. Прибыль была привязана только к тому, что их магазины могли фактически продать, и рабочие получали сдельные премии за качество. Чтобы лучше понять вкусы потребителей, «Большевичка» создала собственную «исследовательскую клинику» покупателей. В течение шести месяцев прибыль и качество резко возросли, и, что было крайне важно для Кремля, запасы резко сократились: оборачиваемость товаров «Большевичка» и «Маяк» в розничных магазинах ускорилась примерно на три недели.

Сегодня Большевичка сияет гордостью: цветы украшают каждый рабочий стол, стены свежевыкрашены и украшены фотографиями рабочих, пожимающих руки партийным шишкам, которые приезжают все больше и больше, чтобы увидеть свершившееся чудо. Всем и каждому сияющий директор Петр Носков сообщает, что норма прибыли Большевички выросла до 7%, что средняя заработная плата выросла с 94 долларов в месяц до 110 долларов, и что теперь фабрика шьет лучшие костюмы по более низкой цене (85 долларов против 96 долларов) и (о, эта капиталистическая идиома) «раскупается как горячие пирожки».

Макнамарство

[примечание: Роберт Стрэйндж Макнамара— действовавший с 1961 по 1968 министр обороны США, известный «технократ» своего времени]

Теперь на вершине всего этого стоит премьер Алексей Косыгин, квалифицированный экономист, долго и много путешествовавший по западным экономикам.

Гораздо более привычный к работе с бухгалтерскими балансами — наподобие западных бизнесменов — чем к теневым боям ленинской теологии, Косыгин долгое время был вундеркиндом коммунистической бюрократии (в 44 года он был самым молодым членом Политбюро). Сейчас ему 60, и он, вероятно, понимает советскую экономику лучше, чем кто-либо другой, и с его прагматичным, макнамаровским фетишем эффективности он занял сторону реформаторов даже при Хрущеве. Если какой-либо коммунистический лидер может превратить эксперименты «в закон страны», то это Косыгин. [примечание: закон страны — lex terrae — юридический термин, относящийся ко всем законам, действующим в стране или регионе, включая статутное право и прецедентное право]. Осторожный, рациональный, пошаговый метод, который он принял для их расширения, сам по себе является обнадеживающим знаком, отмечает американский экономист Маршалл Голдман, который провел тщательное исследование советских экономических споров. «Им пришлось начать изменения», добавляет он. «Если бы они этого не сделали, экономика бы сразу пошла ко дну. На самом деле это был скорее вопрос спасения экономики, чем просто ее укрепления».

Если при Косыгине Евсей Либерман и удивился, обнаружив себя хотя бы номинально в авангарде потенциально самой далеко идущей реформы современного коммунизма, то он не проявляет никаких признаков дискомфорта в этой роли. Хотя формально он вышел на пенсию два года назад, он по-прежнему преподает три занятия в неделю в небоскребе Харьковского университета с видом на площадь Дзержинского. Когда его спросили, пытается ли он привить своим студентам понятия прибыльности, он улыбнулся и сказал: «Да, но очень осторожно: я говорю, что это мое мнение, но есть много возражений. Я объясняю их все, а студенты делают свои собственные выводы».

«Старт-стоп»

И дни его эксперимента не кончаются. В прошлом месяце Либерман был во Львове, объясняя свои теории Городскому совету экономики, который был уполномочен провести первое районное (в отличие от промышленности) испытание «стимулирования прибыли». Львов представляет особый интерес, поскольку пять отраслей промышленности в тесте включают угольную шахту и завод по производству мобильных подъемников — первое предприятие реформаторов за пределами легкой промышленности. Либерман решительно отрицает, что западный капитализм оказал какое-либо влияние на его теории, и ссылается на создание «капиталистического» образа со стороны западных репортёров. Но он явно следит с внимательным интересом за тем, что пишут на Западе о великих дебатах, и немедленно рассылает едкие письма редакторам на превосходном английском, если у него есть какие-либо претензии к интерпретации.

Каким бы ни был окончательный результат дебатов, тот факт, что они вообще состоялись с такой откровенностью и свободой, является замечательным свидетельством того, как далеко продвинулась Россия со времен Сталина. Некоторые советологи считают, что враги реформы просто выжидают, уверенные, что рано или поздно эксперименты обязательно вызовут экономические потрясения, которые заставят сократить расходы. Чтобы новая система действительно заработала, Кремлю в конечном итоге придется отпустить цены. И тогда может возникнуть безработица, которую ни один советский режим вряд ли потерпит. Голдман считает, что прогресс, скорее всего, будет осуществляться по принципу «старт-стоп», попеременно, чтобы позволить экономике приспособиться к мучительным изменениям, которые неизбежно повлечет за собой переход от командной экономики.

Либерман признает это. «Очевидно, что сначала в ходе практического применения обнаружатся недостатки; что люди наверняка будут ругать систему и ее авторов, и что люди скажут, что ее нужно отменить и немедленно выбросить», — сказал он группе коллег-экономистов. «Я предвижу все это, но если мы, экономисты, будем работать сообща, единым фронтом, вместе переживем болезненный период введения новой системы и не поддадимся панике, мы сослужим хорошую службу в построении технической базы коммунизма».

Рекламщики?

Техническая база для коммунизма или нет, но никуда не деться от того факта, что фактически разместив ящик для предложений, Кремль нашел на нем имя Пандоры. В прошлом месяце московский экономист предложил распространить мотив прибыли даже на сельское хозяйство, извечную неразрешимую проблему России. На прошлой неделе в «Труде» торговый чиновник по имени Лазуков предложил, чтобы россияне научились делать рекламу в капиталистическом стиле, с помощью телевизионной рекламы, трейлеров в кинотеатрах и профессиональных людей с Мэдисон-авеню. Недавно «Известия» посетовали, что в то время как в США есть 50 университетских школ управления бизнесом, в России их нет. Хотя русские настаивают, что все это не имеет никакого отношения к капитализму — по крайней мере, «по сути», — факт остается фактом: Пекин, который когда-то жаловался, что Россия быстро превращается в «капитализм без капиталистов», теперь насмехается над Москвой за ее «капитализм с капиталистами».

Либерман, конечно, прав, настаивая на том, что он не вводит «капитализм» — это грязное слово, которое коммунисты никогда не понимали, несмотря на все их разглагольствования против него. Но нынешний поиск стимулов для того, чтобы снова заставить российскую экономику двигаться, тем не менее, является красноречивым свидетельством провала одного из основных кредо коммунизма: что мотив прибыли неправильный и злой, и ненужный для управления обществом. Людей, настаивает марксизм, можно заставить работать как солдат — или святых — исключительно на благо государства. Великий спор, что бы из него ни вышло, продемонстрировал, что это просто не так; что, если дать ему шанс, человек не захочет жить одними лозунгами.

100 цветов

Западные эксперты сильно расходятся во мнениях о том, насколько далеко может зайти российская экономическая реформа и что она означает. «Я думаю, что это бесконечная реформа, — говорит Герберт Левин из Пенсильвании, — если не считать крупного внешнего политического события. Я не ожидаю, что для централизованной экономики сокращение расходов пройдёт легко». Но Роджер Фримен из Стэнфорда настаивает, что это «всего лишь период — как период 100 цветов в Китае. [примечание: «Сто цветов» — период с 1956 по 1957 год в Китайской Народной Республике, в течение которого Коммунистическая партия Китая во главе с Мао Цзэдуном провела кампанию по усилению гласности и критики] Может показаться, что он открывает Советский Союз, но в конечном итоге он должен умереть».

Другие подозревают, что будет достигнуто некое равновесие: «В рамках тщательно определенных границ», — говорит советолог корпорации Rand Абрахам Беккер, — «потребителю будет разрешено определять большую часть своих покупательских привычек. Но центральные планировщики все равно будут устанавливать границы, которые сочтут нужными». Тем не менее, он признает, что «не исключено, что советское общество будет напоминать югославское в течение десяти лет». Однако эксперты Госдепартамента склонны придерживаться мнения, что, поскольку «новые эксперименты по своей сути означают сокращение контроля членов партии», рано или поздно это станет политическим вопросом — и эксперименты будут отменены, так же как НЭП, первая проба капитализма в коммунизме с 1921 по 1927 год, был демонтирован политическими комиссарами.

Эрозия в других местах

Возможно, самый обнадеживающий анализ для великого спора Запада о коммунизме исходит от уважаемого советского аналитика из Гарварда Абрама Бергсона. «Это сдвиг в сторону прагматизма — эрозия доктрины в экономических вопросах. Можно утверждать, что эрозия доктрины в экономических вопросах может привести к эрозии других коммунистических доктрин. Поскольку это усиливает распространение прагматизма во всей политике, а значит, и во внешней политике».