Экономическая реформа, демократия и личность

Отрывок из книги Н.П. Федоренко "Россия. Уроки прошлого и лики будущего". 2000 г.

Думается, что большинство современных ученых, ведущих исследования в области экономики переходного периода и экономических реформ, начинают понимать недостаточность научного поиска и анализа в уже известных пределах, базирующихся главным образом на использовании и совершенствовании организационных (или так называемых институциональных) и финансово-денежных инструментов. Большинство — но пока не все.

Вот характерный пример. Я вполне допускаю, что в тактическом плане или прикладном аспекте могут представить интерес и принести определенную практическую пользу рекомендации, содержащиеся в собравшем солидных авторов и опубликованном совсем недавно сборнике “Пути стабилизации экономики России”. Однако чтение этой в целом неплохой и содержательной книжки оставляет ощущение недосказанности, особенно подготовленная большой группой авторов "Антикризисная программа действий” [См. статьи Е.Т. Гайдара, М.Э. Дмитриева, В.А Мау, А.В. Улюкаева. Я.М Уринсона, Е.Г Ясина в кн.: Путь стабилизации экономики России. М.: Информэлектро, 1999. C.16-25.]. Все девять страниц этой программы посвящены бесспорно актуальной проблематике, в частности: восстановлению доверия к национальной валюте, сокращению расходных обязательств бюджета, консолидации внебюджетных фондов, фиксации курса рубля, реструктурированию задолженности по ГКО, защите банковских сбережений, запрету субфедеральных заимствований, строгой адресности социальных пособий, налоговой реформе, свободному допуску нерезидентов в сферу банковских и тому подобных услуг, легализации купли-продажи земли. Я понимаю, что все эти вопросы сегодня важны и от успешного их решения зависит решение проблемы стабилизации, но стабилизации чего? Всего лишь стабилизации финансов — не мелкой, но все же детали российского хозяйства. Большинство же российской публики ждёт от нас другого — теоретических рекомендаций о том, как строить новую экономическую систему, а главное — какое место будет определено в этой системе человеку.

Ощущение недосказанности как раз и вызывается в данном случае тем, что за финансовыми и другими проблемами этого сборника и многих других сегодняшних и вчерашних публикаций не видно человека. Подчеркну: именно человека как субъекта, как личности, а не человека как единицы населения, когда его проблемы анализируют “скопом” через призмы рождаемости и смертности, бедности и миграции, безработицы и занятости, через вопросы военного призыва или совершенствования пенитенциарной системы и т.п. Конечно, ковыряние в деривативах имеет свой смысл и в целом полезно, убежден, что слов для “благой вести”, которую русский народ ожидает услышать от своих ученых, там нет. Подкреплю эту мысль двумя высказываниями академика Д.С. Львова: "Экономическая наука.. не обладала и никогда не будет обладать секретом построения эффективной экономической системы на основах иных, чем на началах духовного и нравственного развития общества” и "на смену неолиберальной идеологии реформ, ориентированной на приумножение финансового капитала, должна прийти идеология активизации социальных факторов экономического роста (вы- делено мной. — Н.Ф.)” [Путь в XXI век: стратегические проблемы и перспективы российской экономики. C.27, 29]

Для установления, доказательства и оценки зависимости между уровнями нравственного развития общества и эффективности его экономической системы нужен поиск новых путей в науке. Поэтому нет сомнения в том, что сегодня российская наука стоит перед перспективой теоретического прорыва, выработки качественно новой парадигмы, переосмысления всего накопленного знания в области общественных наук, в том числе научного багажа теории оптимального функционирования экономики. Скажу больше: мне кажется, что неумолимо приближается момент, когда именно здесь произойдет теоретический прорыв. Надежду на это вселяет в меня то, что, как я замечаю, всё большее число ученых-экономистов приходит к осознанию безусловной необходимости поиска принципиально новых путей и неординарных решений, в том числе и в области этики и социальной психологии, поиска в направлении, которое указал в одном из своих последних телеинтервью известный русский гуманист Р. Быков: "Экономика — не деньги, а уровень культуры”.

По моему мнению, именно в этой точке сходятся и этим объясняются, с одной стороны, все радости и достижения, а с другой неустройства и беды человечества XX B. Во втором случае корень всех проблем это дисбаланс между цивилизацией и культурой, между накоплением богатств и падением морали. Поясню свою мысль двумя намеренно утрированными, но, на мой взгляд, аксиоматическими утверждениями. Первое: опережающее развитие технической цивилизации по сравнению с уровнем человеческой культуры неизбежно приводит к тому, что достижения передовой науки, в том числе современное оружие, попадают в руки людей с темпераментом быка, интеллектуальным развитием макаки и ненасытностью гусеницы. Второе: человечество делится на две части: те, кто дает больше, чем получает, и те, кто получает больше, чем дает. Увеличение дисбаланса между ними (а вторая группа постоянно стремится к самовозрастанию) неизбежно ведет к социальным напряжениям, потрясениям и взрывам.

В течение многих лет мы тратили и продолжаем тратить усилия на поиск идеального экономического механизма (коротко говоря, пытаемся ответить на вопрос: “как жить?"), оставляя в стороне вопрос, без ответа на который не заработает ни один из механизмов. Этот вопрос: "зачем жить?" Ответ на него и определяет морально-нравственный, этический и общекультурный облик общества и государства.

По большому счету, выбор здесь невелик: что будет поставлено во главу угла, что будет целью — личность или нация? Выбирая первое, мы помещаем иерархию бытия (ту самую нравственную кристаллическую структуру, о которой говорилось выше) внутрь человека, и за высшую ценность принимаем не “нацию”, а “народ”, ибо "народ есть реальность более человеческая”, "а нация есть принцип, господствующий над людьми, есть правящая идея" [Бердяев Н. О рабстве и свободе человека, Париж, 1939, C. 140]. Например, если общество объединено идеями так называемого исторического романтизма и в нем царят идеалы “народности, державности, величия и силы", мы неизбежно сталкиваемся с порабощением человека. Мы уже знаем, что в обществе, зараженном национализмом и мессианством, не может быть нормальной экономики. Ни сам человек, ни его совесть там не имеют свободы.

Вопрос о господствующей в определенном обществе в определенное время морали вовсе не праздный с экономической точки зрения. Ведь и Адам Смит, говоря о макрорегулирующей функции конкуренции, или о так называемой невидимой руке, которую ученые представляют не чем иным, как “автоматическим равновесным механизмом конкурентного рынка"[Блауг М. Экономическая мысль в ретроспективе. М. Дело, 1996.С. 51], так или иначе исходит из определенного личного выбора человека. Рассмотрим критически его отправной пункт: “Поскольку каждый отдельный человек старается по возможности употребить свой капитал на поддержку отечественной промышленности.. постольку он обязательно содействует тому, чтобы годовой доход общества был максимально велик” [Смит А. Исследование о природе и причинах богатства народов. М, 1962.С. 332]. Не пишет же классик о том, что, мол, каждый отдельный человек старается по возможности урвать для себя как можно больше из природных ресурсов Родины, основных и оборотных фондов отечественной промышленности, наплевав полностью на доходы общества и на судьбу самого этого общества! Адам Смит исходит из другого личного выбора, основывающегося на определенной, господствующей именно в данном обществе морали. В ином случае, если интересы общества расходятся с интересами отдельных его членов именуемых попросту “жульем”, невидимая рука превращается в незаметную разве что для продажных прокуроров “грязную мохнатую лапу”.

Так что интересы общества в целом — это вовсе не простая сумма интересов лиц, его составляющих. Надо посмотреть еще, что это за лица, под какую статью УК подпадают их деяния, а также насколько велико их общественное влияние. Если они господствуют в данном обществе, то на этом обществе и на этом государстве вполне можно ставить крест.

О русском национальном характере применительно к хозяйствованию лучше и больше всех исследователей, на мой взгляд, сказал выдающийся историк В.О. Ключевский. В своих трудах по русской истории он отмечает, что обширные просторы земель и пол, полей, лесов и разнообразного животного мира, а также суровый климат с коротким вегетационным периодом создали русский хозяйственный характер, отличный от западно-европейского. Если в таких странах, как, например, Германия, из-за сравнительной нехватки земель весьма обширного населения выработался экономный, ресурсосберегающий народный характер, то в России, напротив, земли, леса, воды использовались весьма расточительно. Методичный, равномерный труд, характерный для немцев, никак не подходит русским. Кроме того, короткий сельскохозяйственный год, ожидание безвременного ненастья понуждали крестьянина спешить, трудиться очень напряженно, на пределе сил делать много за короткое время, а в долгие зимние месяцы в основном отдыхать от страдной поры. К особенностям русского хозяйства, создававшегося под влиянием природы страны, следует отнести прежде всего весьма низкую плотность населения, располагавшегося главным образом мелких поселениях (до Петра Великого урбанизации, европейском понимании слова, в России не было); мизерные размеры подворных пахотных участков; господство переносного или переложного хлебопашества и, наконец, развитие мелких сельских кустарных промыслов (лыкодерство, бортничество, зверогонство, рыболовство, солеварение, смолокурение и пр.). Так же как своенравны природа и климат России, своенравен и русский человек противопоставляющий капризам природы собственную отвагу и надежду на удачу. Те же качества воспитывала в нем и постоянная нужда быть готовым к отражению набегов иноземцев. Русский уверен в одном — природа отпускает ему минимум удобного времени и возможностей для земледельческого труда.

Жизнь и борьба за существование при расселении по удаленным и уединенным деревням при недостатке общения заставляли русского человека в большей мере работать над природой, лесом и полем, а не над собой и обществом. “Он вообще замкнут и осторожен, даже робок, вечно себе на уме, необщителен, лучше сам
с собой, чем на людях, лучше в начале дела, когда еще не уверен в себе и в успехе, и хуже в конце, когда уже добьется некоторого успеха и привлечет внимание; неуверенность в себе возбуждает его силы, а успех роняет их. Ему легче одолеть препятствие, опасность неудачу, чем с тактом и достоинством выдержать успех; легче сделать великое, чем освоиться с мыслью о своем величии. Он принадлежит к тому типу умных людей, которые глупеют от признания своего ума. Словом, великоросс лучше великорусского общества" [Ключевский В.О. Исторические портреты. М, 1990, С. 61] Непостоянство природы и непредсказуемость внешнеполитических условий существования сделали русского человека скорее осмотрительным, нежели предусмотрительным, привили ему склонность и умение скорее анализировать итоги и замечать следствия, чем ставить цели, планировать и прогнозировать. Все это начиная с периода “великого переселения народов” к ХVІ в. и сложило хозяйственный быт и племенной характер русского человека. И хотя впоследствии он, конечно, существенно изменялся, но, как представляется, эти черты продолжают находиться в основе народного отношения к ведению хозяйства.

Для того чтобы окончательно сложиться, хозяйственный характер русского человека должен был еще пройти через воздействие на него примерно трехсотлетнего крепостного права, революций, войн, террора, раскулачивания и пр. О том, что в конце концов получилось, скажу позже. Пока же хочу процитировать известного современного географа члена-корреспондента РАН Н.Ф. Глазовского: “Представим себе участок леса, куда я запускаю на месяц группу туристов (100 человек), и в результате — леса нет. Запускаю туда других 100 человек, и лес сохраняется... Очень жизненная ситуация: у этих групп разный, как говорится, менталитет. Эта простенькая модель очень наглядна" [Вопросы истории естествознания и техники, 1999. N 3. C. 115] Попробуем, слегка пародируя, перефразировать сказанное: “Ввожу законодательным путем идеальный экономический механизм. Запускаю на предприятие 100 немцев. Через год склады полны, продукции, банковский счет ломится от прибыли. После этого запускаю туда же 100 "новых русских". Через год деньги с банковского счета — в оффшорной зоне, на месте завода дымящиеся развалины и некоторые (совсем уже неликвидные) остатки кое-какого оборудования, а у ворот — труп финансового директора с “контрольной" дыркой в черепе. Менталитет, однако!" Заметьте: а ведь ничего фантастического в этой горькой шутке на тему “антропогенное воздействие на экономические и прочие механизмы” нет. Говоря серьезно, хочу подчеркнуть, что в любом случае народный характер, народные этика и психология — это безусловные и генетически устойчивые факторы, рассматривать которые как посторонние по отношению к экономическому сознанию и экономическому поведению отдельных людей и народов в целом — непростительная и фундаментальная ошибка.

Сама по себе идея о влиянии этико-психологических факторов на экономику не так уж и нова. Так, основатель науки управления Ф. Тейлор в своей последней речи “Принципы научного управления”, произнесенной в Кливлендском общественном клубе З марта 1915 г. за 15 дней до своей смерти (это гениальный человек, которого за глаза, используя названия отдельных глав его работ дразнили создателем “науки о работе лопатой”, “наук о переноске чугунных болванок и сортировке велосипедных шариков”) заявил прямо: “Научное управление — что же это такое, в конце концов? Это не средство и не собрание рецептов повышения производительности; это не новый метод назначения рабочим зарплаты; это не система сотрудничества, не система сдельной оплаты, не премиальная система; это также не какой-либо новый метод приходно-расходного баланса.. Это не система, которую можно отлить в форму и преподнести промышленному предприятию, указывая ему способ пользоваться ею. Нет, научное управление не может существовать, если не произойдет полной революции в психологии рабочих, в их сознании долга по отношению как к самим себе, так и к своим хозяевам, и такой же революции, в свою очередь, в психологии хозяев по отношению как к самим себе, так и к своим рабочим. Повторяю, поскольку не случится подобного радикального изменения в психологии заинтересованных лиц (выделено мной Н.Ф.), не будет места ни для какого научного управления".[Тейлор Ф.У. Тейлор о тейлоризме. М.:Техника управления, 1931. С.26-27]

Необходимо напомнить, что проблематика социальных, моральных, нравственных, психолого-поведенческих и других, именуемых вкупе этическими, аспектов экономического развития в течение 20 лет разрабатывалась большим коллективом ЦЭМИ АН СССР в рамках теории СОФЭ, по-моему, несправедливо сегодня забываемой. Между тем я рассматриваю СОФЭ как одно из важнейших достижений отечественной экономической науки второй половины XX в. СОФЭ была не только научным достижением, получившим всемирное признание. Она выступила как альтернатива апологетике, господствовавшим во второй половине XХ в. в стране методам управления плановой экономикой, базировалась на всесторонней и реальной оценке всех видов ресурсов, создавала теоретические предпосылки перехода к механизму управления экономикой типа регулируемого рынка.

Хочу особо подчеркнуть, что в отличие от всякого рода economics, оставляющих этот фактор на обочине, теория СОФЭ возводит принцип всеобщего блага (народнохозяйственного оптимума) в статус главной предпосылки, т.е. прямо начинает с этики. С 80-х годов исследователи СОФЭ вплотную подошли к выяснению главного содержания этического фактора в экономической жизни: именно он лежит в основе механизмов как устойчивости, так и эволюционных изменений комплексов социальных ролей (институтов), в рамках которых только и могут успешно интегрироваться и быть эффективными действия людей, в том числе в экономической плоскости.

Постепенное прояснение отмеченной действительно великой проблемы экономической теории позволило бы вывести из тупика дискуссии вокруг вопросов об отношениях институтов власти и собственности, государственного и гражданского начал в экономической жизни — дискуссии, испытывающие острый недостаток в понятиях и, как водится, возмещающие этот недостаток обилием слов, а зачастую и просто пустословием.

Возвращаясь к вопросу “куда мы идем и какое общество строим", хочу предложить следующие четыре тезиса, в правильности которых я убежден.

1. Ответ на этот вопрос в принципе не может быть дан в рамках существующей парадигмы.
2. Цель в данном случае выступает не как некое конечное состояние (к чему мы привыкли), а лишь как направляющий вектор изменений.
3. Слагаемые этого вектора должны отражать ведущие глобальные тенденции мирового развития (переход к постиндустриальным технологиям, общемировая информационно-коммуникационная революция, становление институтов гражданского общества, формирование многоукладной и открытой экономики, гибкое сочетание регулирующих начал и механизмов самонастройки, рождение мощного и подвижного среднего класса и т.д.).
4. Новый облик общества складывается не в виде универсальной схемы, а как растущее многообразие, многоцветие моделей, отражающих исторические тенденции, своеобразие культуры, духовный склад населения той или иной страны.

На мой взгляд, любые преобразования и реформы, не учитывающие данные обстоятельства, имеют тупиковый характер. Поэтому сегодня так важен призыв к теоретической смелости, к необходимости серьезных, фундаментальных обобщений, к борьбе против плоского примитивизма и поверхностности, скороспелости суждений против попыток дать ответ на уровне дешевой публицистики.

Скорее всего, для определения целей будущего развития российской экономики не нужно “выдумывать” что-то новое, которое в действительности и, как правило, представляет собой хорошо забытое старое. Нужно только как следует порыться в уже имеющемся творческом наследии. Выплывая в это море, главное — иметь верное направление, иначе ничего не стоит заплутать, и тогда никогда не достигнешь берега. B качестве компаса я предложил бы высказывание Иммануила Канта Из "Критики чистого разума”: "Человек... есть цель сама по себе, т.е. никогда никем (даже Богом) не может быть использован только как средство".

Оговорюсь, что я вовсе не призываю вернуться назад к Канту с позиций более последовательного идеализма. Я призываю к теоретическому обоснованию и практическому созданию экономической системы, центром и главной целью которой был бы человек в том смысле, который вкладывал в это понятие И. Кант. Поэтому поиск я начал бы с изучения трудов неокантианцев, оказавших огромное влияние на политэкономию (Р. Штаммлер), социологию (М. Вебер) и правоведение. При этом “перерыл" бы доступные нашему читателю труды не только теоретиков этического социализма (марбургская школа), но и тех, кто отрицает социализм (баденская школа).

Идеи этического социализма представляются мне привлекательными прежде всего потому, что они обосновывают свой идеал извечно присущими людям нравственными принципами, проявлением человеческой воли, отбрасывая шелуху всякого рода "естественно-исторических законов” и прочих "антагонистических противоречий", очевидный и доказанный новейшей историей вред которых заключается в умалении человеческой инициативы, снятии с каждого человека личной ответственности за свою судьбу и судьбу общества. Убежден, что последнее из сказанного и есть главный корень всех политических и экономических бед нынешней России. Не классовая борьба, а социальная педагогика, не реки крови в так называемых классовых войнах, а нравственная эволюция всего человечества — таков единственно правомерный путь движения к обществу благоденствия. Такова философская концепция этических социалистов (Г. Коген, Э. Бернштейн, П. Наторп и др.), на подобной позиции стоял Л.Н. Толстой.

Сегодня некоторые российские ученые, учитывая общественное отношение к печальной истории строительства “развитого” (“реального") социализма в СССР, нарочито стараются обходить стороной этот термин (франц. socialisme, от лат. socialis — общественный) сам по себе ничем не виноватый. Думаю, делается это, чтобы “не пугать гусей”. Так, кстати, поступает в своей весьма интересной работе академик В.Л. Макаров, откровенно признающий, что расхожие термины “капитализм”, “коммунизм” и “социализм” набили оскомину и потеряли право присутствовать в формулировке национальной цели [См.: Реформы глазами американских и российских ученых, М., 1996. С. 52-55]. Скорее всего, с ним следует согласиться, ибо пренебрежение человеком, личностью, индивидуумом, с одной стороны, расчет при управлении людьми только на то, что они в совокупности представляют собой безликую и гомогенную структуру “трудящейся массы” — с другой, лишили экономические отношения реального российского социализма и целей, и средств, обрекло этот строй на отмирание. Какими бы изощренными и хитромудрыми ни были реформы, если они будут продолжать играть на той же волынке, т.е. игнорировать конкретного человека и рассматривать его как песчинку или винтик, они уже никогда не будут иметь в России общественной поддержки, а значит, и надежды на успех. Разделяя взгляды на необходимость создания в России мощной “индустрии" воспитания нового человека, изменения критериев качества жизни и других, я хотел бы подробнее остановиться на проблеме мотивации экономической деятельности, причем не на той ее части, которая определяется тягой к богатству, а на этической, социально-психологической ее стороне.

Именно эта сторона представляется крайне важной для объяснения неприятия Россией и русскими людьми импортных “национальных идей" и экономических концепций, несущих в себе чуждую “русскому духу” социальную психологию. Действительно национальную идею невозможно позаимствовать у других стран, однако одного такого утверждения мало. Оно должно быть подкреплено обоснованием значения социально-психологических факторов в экономике и определением специфических особенностей психологии русского человека вообще, а лучше — русского труженика.

Так правомерно ли говорить о “русском духе” применительно к нормам деловой морали и этики? Можем ли мы выделить его специфические черты и имеем ли мы право на этой основе делать выводы, скажем, о применимости или приживаемости тех или иных экономических концепций на русской земле? Предлагаю попытаться ответить на эти вопросы после хотя бы поверхностного их исследования.

Исторически Россия и ее экономика могут и должны, рассматриваться в различных, образах. Так, мы обладаем скудными письменными сведениями о первом из них — докрепостнической Руси. Но и в них мы уже находим наставления по деловой этике. Это и интереснейшее, глубокомысленное и афористичное “Наставление богатым” — часть Изборника 1076 г., составленного киевским книжником “грешным Иоанном” и представляющего собой своеобразный синтез Нагорной проповеди и советов типа “human relations" Карнеги. Это и “Поучение” новгородского архиепископа Луки Жидяты, а также “Поучение” князя Владимира Всеволодовича Мономаха своим наследникам, в котором он рисует образ идеального властителя.[Cм.:Златоструй. Древняя Pycь X-Xlll dekoв. M., 1990. C.150-170]

Следует признать, что историческая судьба, в течение тысячелетия с лишним существования русских как народа формировавшая русский национальный характер, привычки и образ мышления, была к нему необыкновенно жестока. По своду древнерусского законодательства “Русская правда” уже в Xll в. возникли зачатки крепостного права, когда убийство закупов, смердов и холопов оценивалось одинаковым штрафом в 5 гривен. В Xlll—ХУ вв. иноземный гнет сопровождался расширением отношений феодальной зависимости. К рубежу XVll-XVllI вв. все крестьяне и холопы были окончательно превращены в “ревизские души”. Крепостное рабство длилось до середины ХІХ в., а его рудименты (помещичье землевладение, отработки, чересполосица и т.п.) просуществовали до 1917 г. После небольшого перерыва русские крестьяне снова оказались в кабале, продолжавшейся еще более 50 лет. Таким образом, если не учитывать период между воцарением Рюрика и узаконениями Ярослава Мудрого, когда в общем-то нация еще не сформировалась, русский труженик был в постоянном рабстве, и годы своей вольной жизни и свободного труда может пересчитать буквально по пальцам — неполный десяток лет при Столыпине и два-три года при НЭПе. И это все! Это все за 1138 лет существования русской государственности!

Обычно крепостное право рассматривают в трех довольно глубоко исследованных аспектах: социальном, юридическом и экономическом. Известно, что крепостная система хозяйства и в аграрной сфере, и в промышленности (крепостная мануфактура) основывалась на крайне низком уровне и рутинном состоянии техники и низкой производительности принудительного труда. Крепостное право было главным тормозом развития производительных сил страны. Оно препятствовало культурному, социальному и научно-техническому прогрессу. Я же хотел остановить внимание на том несомненном положении, что несколько столетий фактического рабства, отсутствия стимулов к труду (на помещика, царя или так называемое социалистическое государство — все равно!) и самосовершенствованию не могло не выработать особого психологического генотипа, со спецификой которого следовало бы считаться. Поэтому, переходя от наблюдений того, как влияли на русский народный характер природа и климат России, мы теперь должны дать оценку влияния на него факторов социально-исторических и социально-экономических.

Прежде всего, естественно и необходимо определить позицию с которой будут даваться последующие оценки. Главное в том, что никакой человек не может рассматриваться как машина, инструмент или марионетка, руководимая инстинктами или свободно двигаемая “невидимой рукой”. Каждый человек конкретен, историчен, национален, принадлежит к определенному типу культуры. Любой из людей есть единица человечества, т.е. он всемирен, и для него совершается история — сознает он сам это или нет. “Лишь такой углубленный взгляд делает меня свободным, гражданином моего Отечества и гражданином Вселенной. “Частный” же взгляд на жизнь, для которого все историческое, мировое сверхличное — чуждое и инородное, делает рабом, способным лишь на рабий бунт. Раб вечно ощущает насилие над собой со стороны внешнего и для него все внешнее, чуждое. Свободный все ощущает своим путем, своим испытанием, своей судьбой”. [Бердяев Н.А. Судьба России. М, 1918. С. 207].

Несколько сотен лет рабства и неустроенной бесправной жизни подавляющего большинства народа, необходимость приспособления к временами весьма суровым обстоятельствам жизни сделали характер русского человека, прошедшего тяжкую школу смирения, раздвоенным и противоречивым. В одном русском человеке могут одновременно умещаться любовь к людям и жестокость, благородство и отсутствие достоинства. Эта загадочная антиномичность прослеживается в России во всем: в отсутствии буржуазности и наличии махрового мещанства; в искреннем богоискательстве и обрядоверии; в тяге к общинной справедливости и подавлении личности органическим коллективом; в безграничной горделивости, выносливости и нелюбви к личной дисциплинированности.

Даже подчеркиваемая абсолютным большинством авторов, исследующих русскую душу, русский народ, русскую психологию, так называемая общинность, или артельность, безусловно антиномична: с одной стороны, в общинном характере труда проявляются такие благородные черты, как кооперация и взаимопомощь, с другой — за ними прячется та самая пушкинская “задумчивая лень”, когда человек считает, что не нужно выбиваться в лидеры (“не высовываться”), что все за него должна сделать социальная среда или Господь Бог. Русские люди все еще поклоняются святости в лучшие минуты своей жизни, но многим из них недостает человеческой честности, что наиболее отчетливо проявляется в минуты перемен и испытаний.

Великие умы России задумывались над этой проблемой. Большинство из них видели выход в раскрытии в душе русского народа имманентной религиозности и имманентной морали как внутренне преображающих и творческих начал. Безусловно, все должно строиться на двух китах: воспитании и образовании. Но совершенствованию личности естественно и безусловно должно сопутствовать и улучшение государственного устройства. И в этом смысле в новом свете видится проблема, задевающая сегодня умы всех мыслящих людей России, — взаимосвязь демократии и личности, без решения которой не может быть ни социального, ни экономического прогресса. Я согласен с мнением, что отвлеченная, ничем не ограниченная демократия легко вступает во вражду с духовной природой личности. Однако истинный дух демократии прежде всего требует личного и общественного перевоспитания, внутренней работы воли и сознания, он ставит судьбу общественности в зависимость от внутренней жизни человеческой личности, нации, человечества. Отсюда следует, что обществу требуется истинное соединение людей, а не механическое их соединение. Социальное творчество предполагает творческий дух, который принуждена отрицать крайняя демократическая (я бы сказал: гайдаровско-чубайсовская) метафизика, ждущая всего от механики количеств, от внешних количественных перераспределений, которая не признает индивидуальной качественности.

Демократию слишком часто — и это происходит у нас в России — понимают навыворот, не ставят ее в зависимость от внутренней способности к самоуправлению, от характера народа и личности. И это реальная опасность для нашего будущего. Русский народ должен перейти к истинному самоуправлению. Но этот переход зависит от качества человеческого материала, от способности к самоуправлению нас всех. Это требует исключительного уважения к человеку, к личности, к ее правам, к ее духовно самоуправляющейся природе. Никакими искусственными взвинчиваниями нельзя создать способности к самоуправлению. Разъяренная толпа, одержимая корыстными и злобными инстинктами, не способна управлять ни собой, ни другими. Толпа, масса не есть демократия. Демократия есть превращение хаотического количества в некоторое самодисциплинированное качество. Прежде всего, человек, как и народ должен стать господином самого себя. Недостатки русской демократии унаследованы от нашего рабства, и они должны исправляться в практике народного самоуправления.

Следует также учитывать, что сама по себе демократия отнюдь не социальная панацея. Дело в том, что демократическая механика крайне мало считается с душой человека и личности, с душой общества и нации. Отвлеченный демократизм всегда есть формализм, он не хочет знать содержания народной воли, народного сердца, народной мысли, ему важно лишь формальное народовластие. "Дух нации глубже демократии и должен направлять ее... Идее демократии нужно противопоставить идею самоуправляющейся нации".[Бердяев Н.А. Указ. соч. С. 232.]

Читая предыдущую фразу, нам не следует забывать, что она была сказана до начала второго десятилетия XХ в., когда Россия еще не вошла в роковые и тяжкие для страны 30-50-е годы, когда в числе безвинно физически и морально уничтоженных многих миллионов россиян был срублен под корень интеллектуальный цвет нации, вытравлен ее наилучший генофонд, психология российского человека, российского труженика, безусловно, поменялась. Многие черты, привитые теми условиями жизни, так или иначе закрепились в российском менталитете, и не учитывать их было бы, на мой взгляд, неправильно.

В итоге мы и получили сегодня то, что мы имеем. Таким образом, сложился менталитет русского труженика, его эмоциональная и психическая сферы. Изучив, хотя и весьма поверхностно, эти вопросы, мы теперь можем, ничему не удивляясь, разобраться с видами и формами мотивации экономической деятельности современного русского homo economicus и даже попытаться предугадать его реакции на вызовы, которые ставят перед ним либеральные, радикальные и тому подобные реформы и прочие “перестройки”.

Специфика психологической обстановки в нынешней России, в которой вынужден существовать современный русский человек (труженик), заключается в: нестабильности и непредсказуемости социально-политической ситуации в стране; отсутствии надежной правовой защиты, как в деловой, так и в частной жизни; жесткой конкуренции на отечественном рынке, порождающей практически ежедневную и ежечасную борьбу за выживание. Ситуация постоянного стресса порождается у российских тружеников не только условиями риска и информационной неопределенности. Она порождена открытием “железного занавеса” (после чего массы людей смогли собственными руками пощупать реальные западные жизненные стандарты и ужаснуться, сравнив их со своими собственными), а также появлением среди населения России значительной прослойки богатых, очень богатых и слишком богатых людей. Произошло столкновение двух “атмосферных фронтов”, чреватое громом и молнией: господство в российском менталитете отрицания жизненной ценности богатства и накопительства встретилось с невиданной доселе и, я бы сказал, просто неприличной и бессовестной дифференциацией личных доходов. Кстати говоря, не стоит забывать одну весьма характерную черту русского менталитета, заключающуюся в том, что бедный человек в России обычно не только не думает брать пример или учиться у богатого, но и одновременно его ненавидит. Это свойство русского характера блестяще было использовано в своих целях большевиками при внедрении в российскую практику так называемого классового сознания, биолого-психологической основой которого является элементарная зависть. Где гарантия, что это качество не будет использовано еще раз? Однако политические прогнозы — не наша задача. Наш объект сегодня социальная психика, несправедливо недооцениваемая частью ученых и всеми тремя ветвями существующей власти. Мои подозрения в том, что “четвертая ветвь” (т.е. средства массовой информации) начинает понимать и использовать современные знания в этой области, причем делая это не всегда добросовестно, постепенно подтверждаются.

А ведь еще Г.В. Плеханов учил: «В общественных отношениях есть своя логика: пока люди находятся в данных взаимных отношениях, они непременно будут чувствовать, думать и поступать именно так, а не иначе. Против этой логики тоже напрасно стал бы бороться общественный деятель: естественный ход вещей (т.е. эта же логика общественных отношений) обратил бы в ничто вcе егo усилия. Но если я знаю, в какую сторону изменяются общественные отношения благодаря данным переменам в общественно-экономическом процессе производства, то я знаю также, в каком направлении изменится социальная психика; следовательно, я имею возможность влиять на нее. Влиять на социальную психику — значит влиять на исторические события. Стало быть, в известном смысле я все-таки могу делать историю, и мне нет надобности ждать, пока она “сделается”». [Плexанов Г.В. Coч. Т. VIIl. М. 1923-1927. C. 304-305.]

На мой взгляд, изложенное выше позволяет сделать следующий вывод: причина неудач либеральных реформ в России кроется вовсе не в ошибках при практическом применении методов и правил финансового менеджмента. Главное — забвение элементарного правила, особенно действенного в России: “В современной экономике не деньги делают деньги, а люди делают деньги” Принципиальный промах был не в неумелом, а в бездумно-механическом перенесении пусть где-то и прекрасно действующих методов на абсолютно чуждую, не приемлющую их российскую почву.

За спиной философии либерального монетаризма, который безуспешно пытаются насадить на русскую почву, кроется зловещая тень психологии индивидуализма, которая, смею гарантировать, еще не скоро приживется на русских просторах (если приживется вообще!), т.е. там, где по сию пору царствует психология коллективизма (общины). И вопрос не в том, хорошо это или плохо. Вопрос з том, что не надо делать удивленного лица по поводу того, что реформы “не идут”, когда никто так и не попытался учесть их социально-психологические аспекты, а попросту говоря, поинтересоваться: а нужны ли они здесь такие? Более того, нашими законодателями и “приватизаторами” были бездумно затоптаны собственные первые и весьма удачные опыты развития коллективных форм собственности и кооперативных форм организации производства и сбыта, Почему-то никто не захотел вспомнить, что психология русского труженика неразрывно связана с артельным трудом, что центральным пунктом русской культурной традиции всегда было ставить общину выше индивидуума, интересы коллектива — выше личной свободы. В системе традиционных русских ценностей труд рассматривается не только как источник благополучия, как совокупность полезных действий, но и как проявление духовной жизни. Игнорировать это было нельзя.

Навязывание чуждых русскому человеку ценностей западного общества потребления никогда не сможет дать мало-мальски положительного результата в России — скорее, оно может обернуться и уже оборачивается бедой. Не стану говорить о вещах, на первый взгляд далеких от экономики, хотя пришедшие к нам из-за рубежа наркомания и СПИД отнюдь не положительным образом влияют на формирование отечественных трудовых ресурсов. Навязывание чуждых моральных ценностей уже имеет результатом потерю духовности, разрушение идеалов и норм поведения у незрелой части русского социума, поведении которого в последнее время наблюдается повышение эмоциональной напряженности, агрессивности, чувства тревоги, стремление к эпатажу, выражающемуся в нарочитом презрении к национальной истории, национальной культуре, национальным этическим нормам. В экономической области, в сфере труда сказанное выражается в сужении и обеднении трудовой мотивации, неспособности адаптироваться к новым условиям труда, низком профессионализме, отсутствии стремления к саморазвитию. И это при том, что, по данным обследований ВЦИОМа, сегодня около 80% работников в России вообще имеют деградированное трудовое сознание, из которого вытеснено многое, что имеет отношение к общественно полезному труду, профессиональному самосовершенствованию и даже к пониманию необходимости интенсивно работать ради приличного заработка.

Выше шла речь о наемных работниках. Теперь, наверное, стоит сказать несколько слов о психологии нынешних работодателей собственников, которым, как говорится, также “не чуждо ничто русское”. Не углубляясь детали, замечу, что двумя главными требованиями, которые любое общество предъявляет к собственнику, являются этика и эффективность. Первое. Этика бизнеса связана с его социальной ответственностью и методами достижения собственных целей. Не стану напоминать, как этика большинства нынешних бизнесменов (в прошлом чиновников, которых Россия на свою беду наделила правом коммерческой деятельности) позволила им буквально вгрызться зубами в национальное достояние страны, не нарушая при этом законов. Второе. Эффективным с точки зрения общества является такой собственник, который регулярно и сполна платит налоги, предоставляет обществу полноценные рабочие места и блюдет свою честь. Следует признать, что при формировании этого класса в России был совершен ряд ошибок, в частности, проведение приватизации неправильными методами в неподготовленной стране обусловило повсеместное появление неэффективных собственников в масштабах всего ее производственного потенциала.

Каков же выход из создавшегося положения? Помимо представленных в этой книге рекомендаций и предложений по улучшению системы хозяйствования в России хочу заметить только одно и, может быть, главное: какие бы меры мы ни предпринимали, в том числе в области науки и техники, совершенствования экономического механизма, улучшения государственного устройства, развития демократии (или, наоборот, усиления диктатуры), к благополучной жизни нас выведет только один-единственный путь. Этот путь — духовное возрождение России, разворот всей государственной системы в сторону Человека с его нуждами, с его возможностями, с его интересами. Сказочных рецептов здесь нет. Никакой волшебный, тем более импортный, экономический механизм не осыплет нас в мгновение ока манной небесной. Нам нужно готовиться к тяжелой, кропотливой и долгой работе по воспитанию Личности. Предстоит решить сложнейшую задачу принципиального изменения системы экономических и нравственных приоритетов и ценностей. Только эта дорога выведет нас из перманентного кризисного состояния, позволит преодолеть дисгармонию в социальных и национальных отношениях, между человеком и природой, а также достичь экономической и психологической стабильности.

Тот же В.О. Ключевский писал, что русская история — как и тропинка от деревни к деревне — никогда не бывает прямой. Она то повернет в одну сторону, то в другую, то пойдет по холму вверх, то обойдет кружным путем. Вот и в нынешнее время — куда-то резко вбок вильнула российская тропа в последние 10 лет. Но ведь не навсегда же! Пора выпрямлять путь. Способна ли страна на это? Одна из задач этой книги — показать, что и способна, и должна. За более чем тысячелетний период своего существования Русь неоднократно вставала лицом к лицу с трудностями, которые ставили под вопрос само ее существование. И всякий раз она доказывала себе и миру свою неисчерпаемую жизненную силу, главной часть которой является ее народ. Нынешнее время — очередной такой случай.

Я — природный оптимист и верю в успех, поэтому завершаю эту главу следующей цитатой: “Недаром весь мир считает нас, русских, народом еще молодым, свежим. Мы молоды и еще свежи именно в промышленном смысле. Знание России в ее естественных условиях и знание русского народа в его способностях ко всяким видам человеческой деятельности убеждают не меня одного в том, что предстоящие России промышленные завоевания должны составить ...небывалый расцвет русских сил”. [Менделеев Д.И. Соч. Т. 19. С. 26]