Малая проза
September 20, 2020

Свадьба

Один рассказ каждый уикенд

АЛЕКСЕЙ СЛАПОВСКИЙ

В кино часто бывает, что история начинается с конца, а потом показывается, как все к этому концу пришло. Пусть и у нас будет, как в кино.

Мы видим, как с мигалкой и сиреной проезжает «скорая помощь», а за нею мчатся машины, все быстрее и быстрее.

Видим среди этих машин два белых свадебных лимузина.

Видим, как в одном из них девушка Вика со стаканом в руке яростно кричит невесте:

— Поздравляю, Алиночка! Надеюсь, Косте с тобой будет не хуже, чем было со мной! Ты уж постарайся!

Остальные подруги притихли, страшно смущенные, а невеста…

Но — по порядку.

Алина и Костя жили в одном доме, ходили в один детский сад, в один класс и даже поступили в один вуз и на один факультет, какой именно, для нашей истории неважно.

Важно то, что однажды утром, проснувшись, Костя долго и задумчиво глядел на спящую Алину.

Девушки, не сердитесь, но сейчас я открою ваш секрет: только во сне вы обнаруживаете свое истинное лицо. Не потому, что оно без макияжа, хотя и это играет роль. Главное — оно становится неизбежно простым и даже, извините, глуповатым. Человек ведь, и это не только девушек касается, внешне умен чем? Только глазами, и ничем иным. Только глаза, взгляд есть основное блюдо в мимике говорящего, смеющегося, радующегося или плачущего лица. Остальное лишь гарнир, приправа, обрамление. Спящее лицо с закрытыми глазами показывает будничность будущего. Если внимательно посмотреть, легко угадывается, где углубятся морщинки, сейчас еле заметные, как выступят скулы, как утолщится, нарастет, а потом и обвиснет кожа, как эта очаровательная родинка, напоминающая крохотную Австралию, станет шершавым пигментным пятном, как ссохнутся упругие губы и идеальный, словно тонким карандашиком нарисованный контур их обрамления станет рыхлым, весь во вмятинках, трещинках, углублениях — как берег той же Австралии, раз уж мы ее упомянули, особенно берег северо-западный. Посмотрите на карту и поймете, о чем речь.

Лицо это предательски выдает, каким человек будет в зрелости, в старости, но особенно ясно, ясно до ужаса, каким он будет в гробу. Ибо спящий от мертвого отличим только дыханием.

Ни одной из тех мыслей, что я вам тут излагаю, к счастью, не было в голове Кости. Зато в ней зрело и созрело нечто совершенно другое, и ему не терпелось сообщить это Алине, поэтому он позвал:

— Аль?

И Алина тут же проснулась. Быстрым движением вытерла ладошкой рот, повернулась, улыбнулась.

— Что, миленький?

Она всегда так звала Костю, и ему это нравилось.

— Я чего подумал, — сказал Костя. — Может, нам пожениться?

— Давай, — кивнула Алина и засмеялась. — А пока не поженились, кофе сваришь?

— Я серьезно.

Алина вгляделась в глаза Кости и поняла: не шутит. Ей стало не по себе.

— Как-то… Неожиданно…

— Мы знаем друг друга семнадцать лет, с четырех.

— Ужас какой.

— И уже пять лет вместе. То есть…

— Я поняла.

— И не надоели друг другу. Значит, и потом не надоедим? Нет, я понимаю, такого не бывает, чтобы мужчина и женщина всю жизнь прожили вместе. Но вдруг? Я просто подумал: мы то у твоих отлеживаемся, когда они на даче, то у меня, то еще где-то, надоело. Мне с тобой хорошо. И я дальше так хочу. Скоро закончим учебу, начнем работать, квартиру снимем, мои помогут на первых порах, не бедные, слава богу. А? Как ты?

— И детей сразу родим?

— Необязательно. Но можно и родить. Меня вон мама родила в девятнадцать, она еще молодая, а я уже взрослый, типа — отстрелялась и свободна.

Алина окончательно растерялась.

— Я даже в проекте об этом не думала, если честно.

— Так как?

— Ты прямо сейчас ответа требуешь?

— Необязательно.

Алине показалось, что Костя огорчился.

Ей захотелось в ванну, вернее, в туалет, что, впрочем, было в одном месте. Остаться одной, подумать.

Алина встала, ничего на себя не надевая — знала, что Косте это нравится, и пошла такой походкой, какой ходят по подиуму — будто огибая ногами невидимый воздух, одновременно мягко отталкивая покачиванием бедер жадные невидимые взгляды с двух сторон и ставя при этом ступни в одну линию. Взялась за ручку ванной, повернулась, улыбнулась, и сказала:

— А знаешь, давай!

И вот они едут уже в свадебном кортеже. Белый лимузин невесты с подругами впереди, потом машины друзей и родственников, потом лимузин жениха, и еще друзья и родственники.

Церемония в загсе была назначена на половину седьмого, а оттуда — в ресторан.

Выехали заранее, с учетом пробок, двигались полтора часа, осталось совсем немного — тоннель, поворот, а там и загс.

Алина так устала за все предыдущие хлопотливые дни, что даже не волновалась, ей хотелось, чтобы скорее все началось и кончилось.

Ее раздражал интерьер машины — розовые сиденья, фиолетовый потолок с красными лампочками, сердечки на стеклах. Раздражала музыка — сплошь сладкие песенки на английском и на русском. На английском хоть слов не понимаешь, а русские тексты просто выбешивают.

Ты моя голая загадка,

А я отгадка твоей тайны,

И я тебя открыть задался,

Поверь, что это не случайно.

Пусть будет длиться бесконечно,

Ночной горизонтальный танец,

Но виновата твоя внешность,

Что меня к ней так сильно тянет.

Алина хоть и не знаток поэзии, и наизусть помнит только «Вороне где-то бог послал кусочек сыра» и «Ночь, улица, фонарь, аптека», да и то потому, что читала это на школьных конкурсах, но понимает: песня эта — отстой. И словами, и мелодией, и гнусавым голоском исполнителя, который поет очень странно, будто жалуется на то, как ему хорошо.

Но ей было лень просить сменить музыку, тем более что подругам, похоже, нравилось, они смеялись, они радовались за нее, особенно ближайшая и лучшая подруга Вика.

Да, Вика, кареглазая миниатюрная девушка, казалась самой веселой. Она сидела возле ниши, где в специальных держателях были бутылки с вином и стаканы; там имелось углубление вроде кухонной раковины, никелированное и с дыркой для слива, водитель лимузина, когда девушки расселись, всунулся в салон и предупредил: пить только у ниши над раковиной, за каждое пятно на полу или сиденьях — штраф. Если кто не верит, может посмотреть договор на обслуживание, там есть соответствующий пункт.

Вику его речь ужасно насмешила.

— Началась романтика! — закричала она. — Какие слова! Договор, обслуживание, пункт, штраф! Спасибо, дяденька водитель!

— Не стоит благодарности!

И поехали, и Вика устроила забаву: наливала вино и по очереди приглашала подруг выпить.

— Над раковиной! — командовала она. — Тянись, выгибай шею, а то штраф!

Позвала она и Алину, но та отказалась, сидя одна на заднем сиденье.

А теперь признаемся, что в нашей истории не Алина главное действующее лицо, а именно Вика.

Вика тоже жила в одном доме с Алиной и Костей, но училась со второго класса в другой школе, в английской, куда ее возили то папа, то мама, а в одиннадцатом классе она ездила сама на купленной родителями машине.

Кроме английского, Вика изучила испанский, французский языки и основы китайского, поступила в МГИМО, в нее влюблялись сокурсники, в том числе иностранцы, какой-то то ли консул, то ли посол делал ей предложение, — а что Вика?

Вика любила Костю. Давно и безнадежно. Она видела, насколько крепкие, удивительно и уникально крепкие отношения у Алины и Кости, понимала, что их не разбить, и не пыталась это сделать. Она терпела и ждала. Ну не может же быть, не бывает такого, чтобы люди так долго были вместе и не надоели друг другу! Вот у нее папа добрый, умный и позитивный человек, и мама добрый, умный и позитивный человек, папа любит спорт, путешествия и джаз, и мама любит спорт, путешествия и джаз, Вика не помнит, чтобы они ругались или ссорились, а все-таки два года назад взяли и развелись. Папа нашел другую, и мама тут же нашла другого. И оба счастливы. По крайней мере, так выглядят.

И Вика ждала и верила, как пелось когда-то в старинной советской песне.

И тут известие: вместо того чтобы наконец разбежаться, Алина и Костя решили окончательно сойтись, пожениться.

Вика чуть с ума не сошла. Она догадывалась, что ее любовь к Косте уже похожа на мономанию, на затянувшийся психоз. Обратилась к опытному специалисту, тот выслушал и сказал:

— Самое трудное — отказаться от нереализованных желаний тогда, когда реализация их кажется возможной. Насколько я понял, вы даже не намекали вашему избраннику о своей любви?

— Ни разу. Наоборот, я показывала, что меня такие отношения вообще не интересуют. Только секс. Меняла партнеров — чтобы он знал. И партнерша даже была. Не впечатлило. Мне только хуже от этого.

— Вот! Надеяться и мечтать — ваш наркотик. И пора с него, извините, соскакивать.

— Сама хочу! Пыталась влюбиться, на два месяца летом к одному шейху улетала. Ну, не шейх, полушейх или типа того. Не помогает!

— А потому, что вы и не хотите, чтобы помогло. Сами с шейхом или полушейхом, а сами о нем вспоминали, да?

— Да.

— Получали дозу! Мой совет: идите и признайтесь. Расскажите все, как есть.

— И он меня пошлет. Нет, посочувствует, но все равно пошлет. В мягкой форме.

— И отлично! И перестанете наконец мечтать и надеяться! Живите дальше — в другом направлении.

— А вдруг он тоже? Вдруг он… Не то что скажет, что любит, но… Частично пойдет навстречу… То есть… Как бы объяснить…

Специалист понял без объяснений и огорчил:

— Тогда еще хуже.

— Почему?

— Сами поймете. Но в любом случае надо что-то сделать, иначе у вас вся психика рухнет.

Вика не хотела обрушения психики. Да, специалист прав, пора действовать. И она пришла к Косте и выложила Косте все как есть. Тот был ошарашен и не знал, что ответить. Предложил только пива, которое пил сам — день был жаркий.

Вика отпивала из банки пиво, сидя на диване, и плакала, утирая глаза и мокрый нос.

Костя сел рядом, положил ей руку на плечо.

— Ничего. Бывает. Найдешь кого-то…

— Да само собой. Мне уже легче. Надо было раньше сказать. Поцелуемся на прощанье?

— Уверена?

— Как хочешь. Знаешь, мне кажется, я все выдумала. Ты у меня какой-то идеальный, когда о тебе думаю. А ты обычный. Может, и целуешься плохо. Это было бы хорошо. Чтобы не жалеть.

Костя обиделся:

— Целуюсь я как раз нормально. Показать?

И показал.

После довольно долгого поцелуя Вика задумчиво склонила голову и прищурила глаз — так делают дегустаторы, оценивая вкус отпитого вина. Наконец вынесла вердикт:

— Сносно. Слишком стараешься, но…

— Повторим! Постараюсь теперь не стараться!

И опять поцелуй, дольше прежнего.

И опять задумчивость Вики, оценка.

— Ну? — не терпелось Косте.

— Буду честной — ничего неожиданного. И ты меня не убивай, Костя, но у тебя или с желудком что-то, или с зубами. Припахивает. Раньше не замечала.

— Это пиво! Ты сама припахиваешь!

— Ладно.

— Не ладно! Чтобы ты знала, у мужчины главное не губы, не рот, а совсем другое!

— Догадываюсь.

— Нет! Руки!

Костя растопырил пятерни и поднял их, став похожим то ли на кого-то сдающегося в плен, то ли на маньяка из фильма ужасов, собирающегося напасть.

— Руки? А что руки?

— А то! Руки, пальцы! Хочешь узнать?

— Костя…

Было поздно возражать, Костя обнял Вику, уложил на диван и показал, как владеет руками, пальцами и всем остальным.

И длилось это часа два или больше, или меньше, Вика выпала из реально­сти. Одевалась, уходила — и все была в прострации, плохо слыша Костю, вылавливая лишь слова: «Ты же понимаешь… У нас с Алиной все серьезно… Давай запишем, как эпизод… Оба ошиблись, бывает… Без повторения, ладно?»

Она ушла и три дня просидела над телефоном, не сводя с него глаз. Ждала звонка.

Не дождалась.

Позвонила и спросила, с трудом удерживаясь от слез:

— Ты, значит, не шутил, да? Эпизод, да? Без шансов, да?

— Да, — твердо ответил Костя. — Прости.

— А я не прощу! Я все Алине расскажу! И не будет у вас никакой свадьбы! Чего молчишь?

Костя, действительно, молчал очень долго. Он был умный человек и просчитывал все варианты. И выдал результат:

— Лучше я сам ей скажу. Прямо сегодня. На коленях буду ползать. Даже если прогонит, я ее не разлюблю, ясно? А вот тебя буду ненавидеть. Всю жизнь.

— Не надо!

— Что не надо?

— Рассказывать не надо. И ненавидеть не надо. Ты прав, давай просто это забудем. Мне уже намного лучше, честное слово.

И все, Вика больше не звонила, ничем не напоминала о себе.

Но состояние ее было жутким. Она поняла, почему специалист сказал, что будет хуже, если Костя ответит временной взаимностью. И до того была влюблена без памяти, а теперь — любит смертельно. Так любит, что ради обладания Костей готова на что угодно. Убить готова — хоть кого.

Лучше, конечно, Алину.

Вика несколько дней шарила в сети, искала информацию об отравах и ядах, не оставляющих следов. А если и оставят, надо сделать все так, чтобы оказаться вне подозрений.

Но, чем дольше искала, тем яснее понимала, что не способна на убийство.

И Костя ведь догадается. И возненавидит, как и обещал.

Что же делать, что же делать?

Вика ничего не решила до дня свадьбы.

Алина выбрала ее на роль подруги невесты. Свидетельницы, говоря по-нашему. Костя, когда узнал об этом, осторожно сказал:

— Я бы вообще не стал ее звать.

— Это почему?

— Может, я ошибаюсь, но она ко мне немного… Ну, ты понимаешь… Ей будет некомфортно, и мне тоже.

— Да брось! — рассмеялась Алина. — Она ко всем немного, вернее, много, темперамент у девушки! Даже ко мне подкатывала в десятом классе!

— Правда? Ты не рассказывала.

— Я много чего не рассказывала.

Косте стало легче, его порадовало, что у Алины тоже есть какие-то тайны.

Машины жениха и невесты отъезжали от одного дома, Костя видел Вику, и она показалась ему вполне веселой, даже слишком веселой.

Он улучил момент, подошел, негромко спросил:

— Как ты?

Вика расхохоталась:

— Ты будто умирающую в больнице спрашиваешь! Как ты! Не волнуйся, жить буду! И вот что, — сказала она, оглядевшись. — Не думай, ничего не кончилось. У нас с тобой все еще впереди, хоть ты сто раз женись!

И отошла, оставив Костю в смутном состоянии духа.

Он ехал в своем жениховском лимузине серьезный, сосредоточенный. Друзья выпивали над такой же кухонного вида раковиной, как и в машине невесты, травили байки, а Костя то и дело звонил Алине.

— Привет, как едешь?

— Нормально.

— Я соскучился.

И через минуту опять звонил, сделав это игрой, повторяя:

— Соскучился, сил нет.

— Верю, хватит уже!

— Не хватит!

Он пытался понять по голосу Алины, не случилось ли чего.

И тревожился не зря. Да, Вика сначала приняла решение — пока ничего не предпринимать. В конце концов, что случится? Свадьба? И что? Ведь не умрет же после этого Костя и даже не уедет. И она будет любить его так же, как и раньше. Любить и ждать. То есть, если применить сравнение специалиста, Вика нашла способ снова подсесть на тот же наркотик ожидания и надежды.

Но в машине, глядя на тихую и счастливую Алину, смеясь, разливая и выпивая вино, слушая приторную музыку и чувствуя, как слезятся и чешутся глаза, будто при аллергии, от этого розового, красного и фиолетового, что ее окутывало до удушья, Вика поняла: не сможет стерпеть. Ненавидит Алину. Пожалуй, ненавидит и Костю. Ненавидит и себя — дура, не сумела быть агрессивнее, наглее, подлее! Возникло жгучее, непреодолимое желание испортить этот пошлый праздник. Надо только придумать, как.

Можно подсесть к Алине и на ушко вышептать все, рассказать о случае с Костей. Но это слишком деликатно и прилично, нет, Вике хочется чего-то резкого, грубого, тупого, как в молодежных сериалах. Заорать на всю машину:

— Алин, а Алин, а ты в курсе, что меня твой Костя трахал? Ой, чего я сказала! Твой? Какой он нах твой, он мой! Въезжаешь, подруга? Он на тебе для вида женится! А встречаться будет со мной! Или тройничок устроим, я не против, я же бисексуалка! И тебя сделаем би! А? Соглашайся!

Подруги притихнут, Алина будет в шоке. Позвонит Косте, выкрикнет:

— Свадьба отменяется, я тебя знать не хочу!

А потом потребует остановить машину, водитель не захочет — вокруг плотное движение, нельзя. И тогда Алина на полном ходу выпрыгнет и тут же попадет под колеса. Белое платье, красная кровь на асфальте. Или нет, они сейчас на эстакаде, поэтому Алина добежит до ограждения и спрыгнет вниз. А там высоко. Белое далекое пятнышко невинной жертвы, красиво.

Почему невинной? Ты берешь мое, ты виновата!

Да, так и надо сделать. Но с достоинством. И с юмором. Поднять стакан и:

— Поздравляю, Алиночка! Надеюсь, Косте с тобой будет не хуже, чем было со мной! Ты уж постарайся! Если что, обращайся, кое-чему научу!

Отлично! Именно так!

А потом — звонок Алины Косте, требование остановить машину, белое платье, красная кровь.

Впрочем, необязательно. Пусть просто поплачет. Кисло скривит ротик и некрасиво поревет, всхлипывая.

Пора. Пора. Хватит оттягивать. Если Вика этого не сделает, ее разорвет, она сойдет с ума. Это не нападение, это самозащита.

Вика налила себе полный стакан, отпила половину.

Водитель открыл шторку-заслонку, крикнул:

— Соскучились, девоньки? Ничего, пробка рассасывается, сейчас помчимся!

Скорость заметно увеличилась, и это совпало с нарастанием внутренней скорости Вики, она торопливо закричала:

— Поздравляю, Алиночка! Надеюсь, Косте с тобой…

И тут лимузин на полном ходу врезался в переднюю машину.

* * *

Дальнейшее произошло так, как иногда показывают в фильмах — будто замедленно. И это не всегда трюк и выдумка, в жизни так тоже случается. А случилось следующее: все девушки упали на сиденья или на пол, Вика успела уцепиться за какую-то ручку, Алина же стремительно полетела вперед. За долю мгновения Вика успела увидеть, что будет — Алина пролетает сквозь открытую шторку, сквозь лобовое стекло и разбивается насмерть. Лежит на капоте. Белое платье, красная кровь.

И Вика отпустила ручку, и сама полетела к шторке, загораживая своим телом убийственную дыру. Что это было? Возможно, инстинкт. Безотчетность социального поступка, простите за сухость формулировки. Так рядовой телом защищает командира, мать спасает дитя, так любая девушка на месте Вики спасла бы невесту, потому что девушка пока просто девушка, а невеста — уже целая невеста, существо социально более существенное.

Я нарочно наворачиваю тут всяких отвлекающих слов, уж очень все выглядит сентиментально, почти как в песне про горизонтальный танец. Но из песни не выкинешь слов, а из жизни реальных событий, какими бы невероятными они ни казались.

Вика не пролетела сквозь шторку, как было в ее видении, она очень сильно ударилась о металлическое обрамление, сразу в нескольких местах тело пронзило острой болью, а тут и Алина влетела в нее, отчего Вика перестала дышать и сползла на пол.

Алина и подруги, помятые, но живые, склонились над ней.

— Умерла! — испуганно всхлипнула одна из них.

— Нет, — ответила Вика, открывая глаза. — Алин, я чего хотела сказать…

— Да?

— Не помню.

— Потом скажешь.

— Нет. Никогда не скажу. Или скажу. Горько!

— Это на свадьбе надо, — хихикнула та девушка, которая только что всхлипывала.

— А вдруг не доживу? — усмехнулась Вика.

И все девушки, включая Алину, начали неудержимо смеяться. Так громко и весело, что окровавленный водитель, выбираясь из-за согнутого руля, покрутил головой, пробормотав:

— Ну дают…

Оригинал