Елена Костылева vs маня-варвар_ки. Золотой фонд золота
Несчастные, как вам уже известно, недавно Оксана Гомосякина написала свою лучшую поэм_ку Брейкданс Шовинизм. Поэм_ка была настолько хороша, что Галина Рымбу отправила её редакции Ж-письма. Но редакторки Ж-письма опустили Гомосякину, а брейкданс назвали конъюнктурой (то есть назвали вещи своими именами). Оксана Гомосякина возмутилась поведением редакторок и показала им в фейсбуке факъю. И начался срач.
Какие-то манячки (те же, что называют её главной феминисткой страны: так они заявленно уничтожают иерархии, хихи) даже создали петицию в поддержку Оксаны Гомосякиной. Называется Я/МЫ ОКСАНА ГОМОСЯКИНА.
Здесь сегодня я публикую ответы Елены Костылевой маня-варварам (Костылева написала отказ Оксане Гомосякине от лица всей редакции Ж-письма). Ответы показательные: Костылева (вдвоём с Агамаловой) говорит о границах литературы, о важности иерархий, о несуществующем в РФ институте критики. Ну а маня-варвары хотят организовать типографию у метро, где публикуются все подряд, потому что все феминистки должны быть опубликованы, и искренне не понимают, зачем им литература (действительно, мани, а зачем вам литература? ну занимайтесь публицистикой своей, правозащитой).
Для тех, кто хочет причаститься к происходящему Аду, вот вам три обсуждения:
А теперь ПОЕХАЛИ.
Какая-то маня-варварка спрашивает ЭЭ ЧЁ ЗА Х КАК МОЖНО ОТКАЗАТЬ В ПУБЛИКАЦИИ ГЛАВНОЙ ФЕМИНИСТКЕ СТРАНЫ. Ответ Костылевой:
Оксана, ты больше не главная феминистка страны, все это было ошибкой
Костылева о нелепости происходящего:
мне вот кажется комичным, когда редакция принимает одно рутинное решение, а весь интернет его обсуждает так увлеченно, будто они автоматически подставляют себя на место тех, кому отказали. уже даже фашистками рисуются эти, отказавшие. и всё это — в мгновение.
Костылева отвечает, почему жанр оперы-балета в тексте Гомосякиной не оправдывает конъюнктуры:
это соло-балет, соло-опера. редкий жанр. там нет персонажей, кроме одного — если бы они были, это, возможно, действительно оправдало бы ходульность реплик.
Ответ Костылевой быдлу-мане из Новой Газеты:
поэзия — это для упоротых, это типа "что курил автор", это вообще сложная штука. а газета — для нормальных типа людей, которые понимают обычные человеческие слова. ну, да. можно и так сказать.
Быдло-варварка рассказывает, что феминистки должны уничтожить все критерии оценки текстов, а то мачизм какой-то((((( Ответ Костылевой:
ни в одной теоретической книжке не сказано, что критериев для оценки феминистской поэзии не должно быть вообще, что это должна быть такая свалка для плохих текстов.
Маня-варварка качает своё варварство, выясняется, что все феминистские издательства должны быть про феминизм и феминистский опыт, а не про литературу. Ответ Костылевой:
вопрос, кто здесь вот эти мы. феминистки? зачем феминисткам, которых не очень интересует литература, вообще поэзия?
Костылева о эксплуатации темы в текстах Марии Малиновской и Ирины Котовой:
лично я развожу эксплуатацию темы и ее проживание в стихе, и мне эксплуатацией темы насилия кажутся также тексты Марии Малиновской и Ирины Котовой <...> а к творчеству Веры Полозковой вы как относитесь? к слову просто, чтобы определиться. где у вас проходит, скажем, граница поэтического поля?
В комментарии прибегает Мария Малиновская. Костылева вежливо объясняет Марии Малиновской, почему Малиновская не занимается поэзией (sic!):
если в кино "поставить", снять и смонтировать сцену насилия и просто ее показать — не факт, что это будет "кино", и это все более-менее понимают. скорее всего, получится не "кино", а эксплуатация насилия — то есть прямое использование наших чувств: возмущения, сочувствия, отвращения и т.д. почему в поэзии — и с каких пор — подход должен быть проще, я, честно говоря, не понимаю. то, что является репрезентацией опыта — это еще совсем не обязательно поэзия. это, скорее всего, как раз эксплуатация, особенно когда речь идет о тяжелом опыте. <...> если оперная певица выйдет на сцену и начнет кричать о том, как ей сегодня утром было больно, когда ее избивал муж, то это будет все что угодно — перформанс, происшествие, скандал, но не опера.
Глеб Морев, жравший ложками налоги вместе с братками, содержавшими журнал Кольта, рассказывает Елене Костылевой и редакции ф-письма, что они занимаются политической цензурой в сторону Оксаны Гомосякиной. Ответ Костылевой:
думаю, что редакция Кольты тоже иногда не хочет что-то публиковать, но разве это всегда цензура? и есть ли предположения относительно того, по каким критериям могла бы осуществляться эта цензура? разве в целом на Ф-письме публикуются только какие-то сдержанные тексты?
Задача феминистской литературы — сделать литературу безопасной для женщин. Ответ Костылевой:
моя позиция — в том, чтобы создать для женщин настоящий литературный мир, а не безопасный. тут мы реально расходимся, это сущностное расхождение. <...> вот в нем есть настоящие поэтки/ты и писательницы/ли, настоящие переводчицы/ки, настоящие иллюстраторки/ры, настоящие редакторки, и они по-настоящему публикуют тексты. критики почти нет. это большая проблема.
Костылева о том, почему конъюнктура — это конъюнктура:
упоминание маркеров той или иной ситуации или позиции — это недостаточная работа для поэта, что опыт (сам опыт) в такие сетки не улавливается и, соответственно, не может быть воспринят читателем. то есть он узнается, этот опыт, как в публицистике — и все. ничего другого не происходит. и тогда мы говорим и думаем, что это "не поэзия" или что-то в этом роде думаем.
Костылева о существовании литературной иерархии (sic!):
речь — еще раз — про то, что иерархия существует и всегда будет существовать для самих текстов. Какие-то тексты будут сильнее или слабее, лучше или хуже, а какие-то совсем никуда (твои глаза как розы на заре, например). И именно о неискоренимости этой иерархии я говорю. Эта иерархия существует и внутри вас, когда вы читаете или редактируете (делаете текст "лучше", а не "хуже", правда?)
Костылева о необходимости критики:
потому что критик�� выводит какие-то фигуры и тексты в область большей видимости, а какие-то не удостаивает вниманием. критика — это то, что создает политический процесс внутри литературы.
Елена Костылева проговаривает, казалось бы, очевидные истины, но маня-варвары продолжают возмущаться:
Феминизм и политика идентичностей не несут с собой ценностей, которых не было бы среди просто интеллигентных людей, читающих, кстати, поэзию. Но они несут с собой реальное распространение и реальное утверждение этих ценностей. То есть феминизм — это механизм по реализации ценностей, разделяемых любым порядочным и образованным человеком. Поэтому я феминистка. Но, как порядочный человек, я призываю Вас не абсолютизировать, что ли, Ваш опыт, и исходить из того, что все прозрения относительно воровства серебряных ложечек в гостях и романов со студентками, в общем-то, окружающими уже сделаны самостоятельно.