Борис Черток. Космонавтика: XX век
14 декабря 2011 года не стало легендарного конструктора космической техники, соратника и заместителя Сергея Павловича Королёва, академика Бориса Евсеевича ЧЕРТОКА. Он ушел из жизни всего лишь за два с половиной месяца до своего столетия. «Новая» не раз печатала беседы с ним и очерки о нем. Так вышло, что за месяц до смерти Борис Евсеевич дал большое интервью нашему обозревателю, летчику-космонавту России Юрию Батурину. Мы готовили его публикацию к столетнему юбилею ученого. Не случилось. По всей вероятности, то было последнее интервью старейшего ветерана отечественной космонавтики. Предлагаем читателю фрагмент беседы.
Мы пьем чай с Борисом Евсеевичем Чертоком в мемориальном доме-музее С.П. Королёва, филиале Музея космонавтики. Он в двух шагах от улицы академика Королёва. Борис Евсеевич сидит на маленьком диванчике. Вообще-то диван — ценнейший экспонат, и садиться на него не разрешается никому. Кроме Чертока.
— Борис Евсеевич, когда готовили Первый спутник, создавали корабль для полета Ю.А. Гагарина, и Главный конструктор, и вы, и ваши коллеги были людьми секретными. Как сравнить ваше тогдашнее положение с сегодняшней полной открытостью?
— Мы с вами сейчас находимся в святом для космонавтики месте. Из этого домика С.П. Королёв уезжал на работу, сюда возвращался. И был никому неведом. Я тоже бывал здесь. Мы считали нормальным, что нас засекретили. Ведь мы работали на два фронта: с одной стороны, занимались космонавтикой, с другой — ковали ракетно-ядерный щит. Этим наша деятельность отличалась от работы партнеров, как мы говорим сейчас, а тогда — противников в «холодной войне».
У них военное (Пентагон) и гражданское ведомство (НАСА) занимались каждое своим делом. И они смогли решить проблему высадки человека на Луне и захватили лидирующие позиции. И по этому поводу мы очень переживали. Я стыд испытывал, что мы, став первыми в космосе, уступили Луну американцам.
— Луна тогда уже давалась Советскому Союзу непросто?
— Однажды меня вызвали в Кремль на заседание Военно-промышленной комиссии. Я должен был отчитаться о причинах неудач. Почему до сих пор нет мягкой посадки на Луну? Почему мы до сих пор не получили панораму лунной поверхности, хотя и потратили столько пусков?
Тогда старались провести такое объяснение. Американцы высадились благополучно, потому что мы показали им, что там не глубокая пыль, а твердый грунт — садитесь, мол, спокойно. Получается, что мы, советские специалисты, им как-то помогли. Хотя бы так.
Я сидел за столом рядом с С.П. Королёвым. Мне дают слово. И вдруг тяжелая рука Сергея Павловича вдавливает меня обратно в кремлевское кресло.
— Я отвечу.
— У нас по повестке дня докладывает ваш заместитель Черток, который несет прямую ответственность за наши неудачи… — говорит ведущий.
— Я — Главный конструктор. Могу я ответить за своего заместителя?
Министры сидят за столом. Рядом — Келдыш. Надо сказать, что тогдашние министры были не такими бессловесными, как те, кого нам показывают сегодня по телевизору. Слово каждого министра было очень весомым. В глубине, не за столом, пристроился Д.Ф. Устинов, ведавший проблемами обороны:
— Конечно, дайте слово Сергею Павловичу.
И Королёв очень спокойно сказал:
— Отчитаться, конечно, Черток сейчас сможет. Вон у него сколько плакатов висит. Он вам будет объяснять по каждому пуску, когда и что случилось и кто виноват. Но идет процесс познания, и в нем такие неудачи происходили на протяжении всей человеческой истории. И сегодня происходят. И не надо этому удивляться.
Устинов поддержал его:
— Мне представляется, все ясно. Пора прекратить дискуссию.
А Королёв добавил:
— Хочу вам пообещать, что в следующем пуске мы получим панораму Луны.
И действительно, следующий пуск состоялся примерно через месяц после смерти Королёва. Панорама лунной поверхности висит теперь в моем рабочем кабинете в РКК «Энергия» на самом почетном месте. Но Королёв ее уже не увидел. И мне это, если хотите, страшно больно до сих пор. (Долгая пауза.) Но что делать?!
— Борис Евсеевич, в сентябре на XXIV Всемирном конгрессе космонавтов в Москве* вы сказали, что Луну надо сделать новым «материком» Земли. Это ваша продуманная позиция?
— Да, лунные базы должны стать в ближайшие годы (не десятилетия!) столь же обычными, как и базы в Антарктиде. Это задача нового поколения, работающего в космической технике. Я уверен. И потому, где могу, выступаю и выкрикиваю лозунг: Луна должна стать в ближайшем будущем частью земной цивилизации. Населения там, конечно, будет немного. Но появятся надежные базы для решения научных проблем.
— Что вы думаете о развитии китайской космонавтики?
— Хотите анекдот? Где-то в далекой вселенной братья по разуму обнаружили нас, соорудили корабль и летят в сторону Земли. Приблизились, а на нашей планете огромная надпись: «Сделано в Китае».
Анекдот, конечно, злой, но он «далеко думающий», я бы так его назвал. Китай добился выдающихся результатов. И вполне закономерно. Китайская космонавтика сегодня пока еще отстает и от российской, и от американской, но лет через десять они утрут нам нос. Рано или поздно они полетят на Луну. И если там появится надпись «Сделано в Китае», удивляться не надо.
— Может быть, сделаем перерыв, Борис Евсеевич? Еще чаю?
— Против чая я не возражаю. Чай, кажется, тоже изобретение китайское.
— Если возвратиться к мысли Королёва, неудачи и в познании, и в космонавтике всегда были. То есть и сегодня они закономерны?
— Сегодняшние неудачи? Я не занимаюсь поиском конкретных причин, а удовлетворяюсь воспоминаниями о десятках аварийных комиссий, где был председателем или, по крайней мере, членом. Мы всегда старались понять первопричину.
И, как правило, первопричина оказывалась в человеческом факторе: кто-то допустил небрежность или разгильдяйство. Если находили виноватого, не столько занимались наказанием, сколько на этом примере обучали всех остальных.
Космическая техника требует исключительно детальной наземной подготовки. И трудиться над космическим аппаратом на Земле приходится гораздо больше, чем когда он уже вышел на орбиту. Все большие космические системы требуют хорошего думающего наземного экипажа. Когда мы смотрим на зал Центра управления полетами, он кроме компьютеров, густо населен грамотными людьми, которые, каждый в своей части, понимают и при необходимости могут вмешаться в работу космического аппарата. Но то, что произошло с «Фобосом»!..
Когда в космос выходит космический аппарат, на нем могут обнаружиться любые неисправности, возникнуть любые нештатные ситуации. Но он обязан подавать голос. На нем стоит телеметрическая система, которая должна кричать и объяснять, что же случилось на борту: «Да, у меня нештатная ситуация. Да, я не могу выполнять основную задачу. Вот где я нахожусь…» А «Фобос» молчит, как метеорит. Это находится за пределами того, что допускает сегодняшняя космическая техника. И потому это меня удивляет.
— И все-таки почему Россия начинает отставать?
— Досадно, что огромные средства, которые могли быть потрачены на космонавтику для решения очень важных и народнохозяйственных, и оборонных задач, уходят в другую сторону, например, на дорогие яхты, стоимость каждой из которых — это десятки хороших космических аппаратов, например, для решения задач дистанционного зондирования Земли.
У нас существует резко бросающийся в глаза разрыв между классом или группой очень богатых людей и окружающих их прислужников и людей очень бедных. Разрыв больший, чем в «классических» капиталистических странах. Это очень досадно! Это проблемы социальной системы, которая установилась в стране. Каким образом руководство государства будет и сможет ли (и хочет ли) систему исправить, прогнозировать не берусь. Мне уже, слава богу, вот-вот стукнет сто лет. И я больше всего обеспокоен тем, дотяну ли я до этой даты. А если дотяну, то в какой компании и как ее отметить.
Выступление Б.Е. Чертока опубликовано в «Новой» №106 23 сентября 2011 г.
Добавить в друзья в ЖЖ
Основной Твиттер
Фэйсбук
Группа в Вконтакте
ВКонтакте
Запасной Твиттер