Интервью с психологом, разрабатывающим психологические тесты, Анной Науменко
– Чем вы занимаетесь? Как к этому пришли?
– Я разрабатываю психологические тесты – например, те самые, которые многим приходится проходить при приёме на работу. (Так что если вы завалили такой тест, теперь вы знаете, кто виноват.) Однажды в школе, в шестом или седьмом классе, я как-то очень плохо написала тест интеллекта, который дали всему нашему классу. Я была отличницей, а интеллект у меня получился отрицательный, и меня вызвали к директору, чтобы разобраться, как такое могло получиться. Вот тут-то я тесты и возненавидела, а через несколько лет поступила на психфак и узнала, что, оказывается, там водятся те люди, которые их придумывают. Ну и решила присоединиться к ним, чтобы наконец расправиться с тестами окончательно и бесповоротно.
– Каких опросников, на ваш взгляд, на данный момент не хватает в инструментарии специалистов?
– Мне кажется, что существующих опросников по большому счёту хватает, но в России все ещё, к сожалению, не хватает культуры использования диагностического инструментария. В западном мире принято платить за пользование тестами – это справедливо и позволяет оплачивать разработку методик, валидизацию и «поддержание в форме» (например, обновлять нормы и в целом следить за тем, чтобы тест не устарел). Но в России пока принято распространять и находить пиратские версии, часть из которых имеет очень старые нормы, а про некоторые вообще ничего не известно. Это примерно как пользоваться неоткалиброванным тонометром или духовкой – вроде бы, работает, но что там на самом деле происходит, неясно. Мне кажется, отчасти это связано с тем, что многие пользователи не понимают, как устроены тесты, как они должны работать и как понять, качественные ли они.
– Нам недавно задавали вопрос, может ли чат GPT заменить психолога. Хотим задать похожий вопрос вам: как вам кажется, какую роль искусственный интеллект может сыграть в развитии психодиагностики? Способна ли нейросеть заменить психодиагноста?
– Это супер-интересный вопрос, и отвечать на него можно долго и увлекательно. Если вкратце, то я уверена, что уже через пять лет психодиагностика будет выглядеть совершенно по-другому. Во-первых, уже сейчас есть LLM (большие языковые модели), которые помогают придумывать качественные тестовые вопросы и предсказывать, как на них будут отвечать испытуемые, без собственно тестирования испытуемых. С помощью таких моделей можно существенно сократить цикл разработки теста, а значит, можно будет придумывать больше новых тестов, используя новые интересные подходы, больше экспериментировать, и всё это будет происходить гораздо быстрее.
Во-вторых, например, сейчас есть модели, которые, анализируя паттерны движения мышкой в специальной компьютерной игре, предсказывают нейроотличные черты. Это необязательно будет равноценно постановке официального диагноза аутизм или СДВГ (или других особенностей нейроразвития), но это можно будет использовать для ранней диагностики и профилактики трудностей обучения и психологических сложностей, которые часто бывают у нейроотличных людей, так что кому-то в итоге, возможно, не придётся идти за официальным диагнозом.
В-третьих, существующие модели уже «убили» несколько видов ассессмента, поскольку кандидаты пользуются ChatGPT во время прохождения тестов при приёме на работу. Например, мы уже знаем, что ChatGPT-4.0 справляется с письменным экзаменом по нейрохирургии лучше 83% студентов-медиков, решает задания тестов вербальных способностей лучше, чем 90% кандидатов, а на асинхронном видеоинтервью (там, где можно зачитать на камеру свой ответ) выступает ЛУЧШЕ реальных кандидатов. С числовыми тестами год назад ИИ справлялся хуже, но сейчас уже есть специальные нейронки, заточенные под решение именно математических задач. Это означает, что разработчики тестов либо должны придумать принципиально другие тестовые модели (например, уже существуют специальные видеоигры, использующиеся в качестве тестов, но их разработка стоит существенно дороже), или позаботиться о защите своих методик.
Например, в тестовые системы придётся внедрить дополнительные меры защиты – представлять задания в виде изображений, а не текста, ввести запрет на открытие других окон в браузере, анализировать движения глаз во время тестирования. Впрочем, все эти запреты при желании тоже не так сложно обойти. А может быть, мы вернёмся к очному тестированию в присутствии наблюдателей.
– Вы интересуетесь темой нейроразнообразия. Мы сталкивались с разными трактовками этого термина. Про что он для вас?
– Для меня нейроразнообразие, прежде всего, про то, что люди всякие нужны, люди всякие важны. Иными словами, про гуманистические ценности – толерантность, искренний интерес к другим и принятие непохожего. Как мама нейроотличных детей я часто сталкиваюсь с тем, как мало об этом знают люди, в том числе те, кто должны бы знать (например, учителя), как много стереотипов и мифов вокруг этой темы. Поэтому мы с моей коллегой недавно завели канал, где рассказываем про смешные истории из своей жизни и практики и про серьёзные научные исследования по теме нейроразнообразия и вообще многообразия. Будем очень рады новым подписчикам: https://t.me/embracing_diversity
– И напоследок поделитесь, пожалуйста, научной статьёй, удивившей вас за последнее время.
– Очень много разных статей мне нравится, но многие исследования доказывают то, о чём мы уже давно подозревали – всегда здорово наконец получить научное подтверждение, но как бы не очень удивительно. Поэтому из того, что удивило – вот эта работа, в которой было показано, что взрослые учатся новым моторным навыкам быстрее, чем дети, но дети лучше сохраняют и закрепляют новые навыки во сне. Это небольшое исследование, но я надеюсь, что будут и другие, а у нас, взрослых, теперь нет отмазки – мол, мне уже не 5/10/15 лет, и я не могу так быстро научиться. Просто надо раньше ложиться спать.
Больше интересных постов ищите в телеграм-канале Нейровечеринка🥳 :