День Валентина Ильича

11

В машине с передних сидений назад развернулась Лера с Кириллом. Они смотрели на Огородникова: он усаживал рядом Алину, а когда закончил, то сам не пристегнулся – ждал. Кирилл посматривал на Леру и на Огородникова. Он знал, что им нужно поговорить, и от этого становилось не по себе.

- Да, Валентин Ильич, да… - подытожила Лера. «Она совсем по-взрослому говорит», - подумал Огородников и внутри что-то повернулось: он и никогда бы не подумал, что и Лера станет отдельным человеком.

- Вот так, Лер, - ответил Валентин Ильич. Для чего, для чего так отвечать! Направь разговор. – Я вернулся.

- Неожиданно, к слову, - заметила Лера. Кирилл положил на ее ногу ладонь и посмотрел, как сказал: «Лер».

Они продолжали молчать. За машиной стемнело так, что виднелись только соцветия каштанов, сирени и водянисто-зеленые края облаков. Валентин Ильич посмотрел на них и увидел, что солнце никогда не растянется по горизонту.

Лера посмотрела на спидометр, на свои ладони на руле. Она слышала дыхание Огородникова, такое близкое…

- Я просто не знаю, как это точно сказать вам… - она смотрела в лобовое стекло и видела дорогу, за которой начинался тихий стройный лес. Он шуршал, переносил спокойных птиц. – Я росла без папы и тут вы. Так много доброты, поддержки… Я же не знала, что так бывает. Вы для меня – все, были всем. Пропали потом, - она выдохнула и посмотрела в глаза Огородникову через зеркало заднего вида. Она сдерживала, поджимала губы. Было неприятно, но необходимо. – Я так много любила вас, я так узнавала, Валентин Ильич… гигант, отец: мы с Кириллом шутили… основа моя. И пропали. Боже, - она сдернула с руля руки и спрятала в них лицо. – Мне так страшно было, что я не успела сказать вам, что люблю вас, что вы сделали меня. Я не сказала спасибо и мне было… И хуже всего, что злилась на вас! - Она отвернулась к окну. Кирилл положил ей на плечо руку и помассировал его.

Валентин Ильич выдохнул. Он прикусил губу, поднял удивленно брови и посмотрел на Алину. Та листала журнал.

- Да, Лера… знаешь, - он говорил это куда-то шире, чем машина, напрямую. Ему хотелось честности вслух. – Я уже немолодой, много бегал, пока время было. Фонд сделал… окружил разными хорошими людьми. Я особо не говорил про себя, но, видимо, накатило. Да, нужно, нужно, - в собственных интонациях Валя заметил звучание Вадима, - с тобой быть откровенным. Все, что я делал, я делал ради одной… уже женщины, получается, Боже мой. Всем пытался загородить невысказанную любовь. Да, такой большой дед, а совсем как подросток! – он заметил, что таким же тоном могла бы ответить и аспирантка Екатерина.

Мне очень, очень стыдно перед тобой. И твоя злость, да, обоснована. Нельзя так делать: без слов, предупреждений. Но это нужно было сделать. Я не знаю, Лер, не могу быть уверен, - продолжил Валя, хотя внутри что-то уверенное, обнадеженное разворачивалось и взрастало. – Прости меня, Лера.

Лера так и смотрела в окно. Она дрогнула плечом, чтобы Кирилл убрал руку и повернулась к Огородникову. Она смотрела на него, как маленькая дочь, которая поделилась большим, очень важным секретом. В ее глазах трепетал отсвет первого фонаря, под которым она наконец-то встретилась со своим папой, с папой Валей. Она кивнула на слова папы Вали.

Стало легко. Кирилл открыл окна и лесной воздух с ягодным привкусом смел тяжелый запах. Лера и Валентин Ильич молчали, но теперь от доверия. Они дышали до глубины легких и чувствовали уверенность друг в друге. Что-то менялось и в них самих, и в шуршании листвы. Менялось даже в тех, кто вышел из общежития.

Было тихо, и тишину увеличил ровный гудок телефона. Валентин Ильич достал его. Сообщение от Тани.