День Валентина Ильича

7

Валентин Ильич сидел на заднем сиденье. Он попросил водителя сначала выключить музыку, а после того, как тот заговорил про свои работы и друзей, попросил совсем замолчать. Он делал пальцы в замок, то правым, то левым большим пальцем поверх. Проверял время каждый перекресток, но ему казалось, что минуты не менялись. Потом смотрел, есть ли на эл-почте новое, проверял новости. Напишу ей, конечно… и что такого? Мы пятнадцать лет назад – виделись, номера есть… А сколько было бы, ай дурак. И надо ж, хватит, хватит. Нужно быть собранным, да. Сейчас к Вадиму, потом в офис, дела-дела. Все потом, а там и уляжется. Как она говорила: поступать разумно – первый шаг. Все! Все, не о ней.

Валентин Ильич понял, насколько нечестно по отношению к Тане думать о ней косвенно, и выругал себя. Все дела после, да, решил. Он посмотрел в окно: свет соскальзывал со стен, по деревьям, казалось, он даже пах – как свечка, которую он зажигал после приезда из Италии, когда платить за электричество было нечем.

Кафе, куда позвал Вадим Абрамов, было отделано зеленым и походило на ресторан. На коричневых диванах с золочеными кнопками сидели разные люди – все с вытянутыми лицами, с бокалами. Валентину Ильичу было не по себе от такой роскоши и он скорее начал искать Вадима – он сидел у окна, в простой клетчатой рубашке. Хотя заметил он его по лысине. Они увидели друг друга и обоим стало хорошо, как при встрече с другом. Они обнялись, заказали что-то в погонялочку, как сказал Вадим, и заговорили.

Валентин Ильич начал с дела: рассказал про Сергея Сергеевича, про его последнюю работу, про то, что его аспирантка хотела бы издать этот труд. Вадим чесал волосатые руки и сосредоточенно кивал. Потом скоро перешли на внучку Кормильцева, которая у третьих знакомых.

- Не знаю, Вадим, как быть с ней. Надо помочь, конечно, надо. Но дел… - Валентин Ильич посмотрел в окно. Там прошли несколько нерусских студентов.

- Валь, я тебе вот что скажу: дай себе отдых, - Вадим положил руки на стол, как в школе, и наклонился к нему. – Гоняешь ты, гоняешь, это молодец. А спасибо кто говорил?

- Да я же не за спасибо это делаю.

- В инагентов вас впишут, что тогда?

- Ладно тебе, - Валентин Ильич покраснел. Он помнил, что лет десять назад лечил одну девочку, теперь ее семья в Европе живет и каждый месяц переводит фонду: понемногу. – То, что делают, это не по-людски, но нужно быть крепкими. Как Аврелий учил.

К ним подошел официант, светловолосый студент, и поставил по чашке. Валентин Ильич, пока делал глоток, заметил, что Вадим посмотрел на этого совсем мальчика с чем-то печальным, неуверенным, но сразу же ободрился и сказал несколько шуток.

- А дома как? – спросил Валентин Ильич. Он звучал тихо, в голосе было круглое, как свежая подушка. Вадим несколько секунд не знал, как воспринимать такой тон: не вязался такой голос с широкой, крепкой внешностью Вали.

- Да дома… - Вадим выдохнул сквозь зубы. Его красивые еврейские глаза смотрели на внутреннюю часть, в то, чего в уличных студентах, диванах с золочеными кнопками нет. – Сложно все, Валь, - громко сказал он и посмотрел в глаза Огородникову. Тот увидел, как в глазах Абрамова изнутри дрожало переживание: оно было таким насыщенным, что не отражало уличный свет, только принимало его. Валентин Ильич понимал, что Вадиму хочется все сказать, но не получается.

- Как всегда… - добавил Огородников.

- Тут же какое дело, - чуть спокойнее продолжил Вадим, - на выходных сын приезжал. Мы, ну как обычно, все сидим, едим, что там еще. Ну день как день, понимаешь, Валь? А потом вечером он подходит и говорит, что он, ну – по мальчикам, - Вадим сжал переносицу и вдохнул. Он был весь красный. – Как тут быть?.. И не врет же он, с детства видел за ним… кто ж знал, - Вадим почесал шею. Люблю его, но не могу. Я не знаю, совсем не знаю. С Аней говорил, она тоже не знает. Сверх на голову, блин… Вот как, Валь, скажи – ты мудрый человек – как совместить убеждение и любовь? Это чужое для меня, я осуждал такое, а тут раз… нет, - Вадим говорил спокойнее, - разное бывает, с разным свыкаешься. Да…

Пока Вадим говорил, Валентин Ильич думал, что ответить. Он вспоминал похожие случаи, вспоминал случайные статьи, рассказы от третьих знакомых, но все было обобщенным, не подходило Вадиму. «Ладно, чтобы ответить, надо смотреть в суть».

- Я, Вадим, нечасто, вот честно, с таким встречался. Но есть одна главная, основная, вещь, которую тут надо понимать, - Валентин Ильич говорил ровным тоном, скрещенными пальцами сопровождая слова. – Есть очень умная фраза: мы не выбираем, кого любить. Но это не показывает бессилие, слабость или трусость. В этом можно увидеть вот что: да, мы не выбираем, кого любить, но за нами всегда другой выбор – между тем, быть ли ближе с родными, или одиночеством. А убеждения в этом не мешают. У Аристотеля есть фраза, дословно не вспомню, но суть такая: если ты с близким можешь разделить радость – и познания, и приобретения, и любви, - то этой радости становится в два раза больше. Наверно, так.

Вадим молчал. Он смотрел в окно, и Валентин Ильич следил за его взглядом. От слов Огородникова в нем началась перемена. Вадим не был готов признать, что она происходит в нем с воскресенья и что слова Валентина Ильича ее ускорили. Он видел ее: во взгляде Вадима, красном и влажном, появлялось другое, такое, что он и сам пока не понимал, но что расправляло его силы. Он словно бы видел себя в перспективе, уже спустя время после этого кафе. Огородников видел, видел же, что Вадим смотрит теперь на студентов, на диваны с золочеными кнопками, на кофе и на маленький сквер за окном иначе, как впервые. Он понимал, что Абрамов приходит к самому себе.

Они недолго остались. Допили кофе, оплатили счет – платил Вадим и когда подошел тот же официант, он посмотрел на него с улыбкой – и вышли. Вадим сказал, что первый экземпляр книги Кормильцева будет готов месяца через два. Они попрощались и Валентин Ильич снова вызвал такси.

Когда оно подъехало, на телефон пришло уведомление. Таня написала: «Привет, Валя! Ты как?»