bluee star
кэйа по мнению многих был странным ребёнком, неизвестно каким только архонтом и чудом занесённым в сад к одной из самых интеллигентных и образцовых семей мондштадта. для рагнвиндеров, являющихся слишком бескорыстными и добродушными, он оказался подарком судьбы и желанным мальчиком, но для других — уродливым пятном на их белоснежной репутации.
кэйа был дефектным: неизвестное происхождение, синие волосы, отличные от благородного зарева, и повязка на глазу, точно уродливое клеймо. он не был идеален так, как единственный сын рангвиндера, и не имел ни единого достоинства, способного добиться признания и принятия.
«and you say...»
о нём говорили как о проклятой звезде, что несла за собой беды и несчастья, а, затухнув, готова была разрушить не только себя, но и заставить содрогнуться само небо, поколебав покой и мирное существование.
но дилюк, самый понимающий и лучший, перед сном обещал обратное: «вскоре они увидят то, как ты сияешь».
закрывая глаза и горячо желая изменений, кэйа верил его словам, потому что дилюк был одним из тех, кто никогда ему не врал. дилюк был тем, кто никогда не считал его другим.
но на утро ничего не менялось: он не становился увереннее, красивее, талантливее или роднее, а всё также являлся гадким утёнком, подкинутым к изящным лебедям и гонимым чужими насмешками. он не мог изменить ни себя, ни то, с какой злобой кидались на него с издевательствами и желанием сделать больно. один он был беспомощен и обречён на падение к самому дну человеческой сути.
один он был никем и ничем, уязвимый и слабый, но в какой-то момент «один» стало чем-то большим.
— иди сюда, кэйа! — радостно звал к себе дилюк, очаровывая озорной улыбкой.
а самая ласковая и тёплая улыбка, которую он только видел на свете, складывалась в простое, но такое необходимое:
оно обрывало все ходящие вокруг ядовитые разговоры, всю ненависть и презрение, и он бежал под крыло старшему так отчаянно и нуждающееся, как только мог.
стоило крепусу взять его за маленькую ладошку и прижать к своему крепкому телу, как никто больше не смел не то чтобы сказать что-то, но даже взглянуть в их сторону! все прятали взгляд, избегая контакта, и хоронили гниль глубоко в себе. да, когда рядом был рагнвиндр старший, весь мир становился похожим на самую желаемую сказку, в которой каждый любим и достоин этого.
«as long as I'm here...»
но как бы кэйа не цеплялся за доброту и защиту крепуса, работа и винодельный бизнес нещадно отбирали всё свободное время, разрывая по крупицам и оставляя мальчишек одних на произвол судьбы. и тогда они были уже против всего мира только вдвоем. в такие моменты взрослые не цеплялись, держали языки за зубами и в открытую не доставляли хлопот, видя кэйю в сопровождении младшего рангвиндера, но для детей дилюк не был помехой.
— со мной всё же что-то точно не так, — шептал кэйа на ухо, теребя края новенькой рубашки. от того, насколько он был взволнован инцидентом, его лицо приобрело дурной оттенок кожи, что только сильнее злило дилюка.
— нет! это с ними что-то не так. — фырчал он в ответ, оттирая пятна грязи со своей одежды, а его глаза пылали желанием проучить каждого.
«no one can hurt you...»
— больше тебя не тронут. — обещает он однажды, возвратившись в поместье весь побитый и чумазый, уставший и тут же ведомый в ванную перепуганной аделиндой и хмурым крепусом.
молодого господина нигде не было с самого раннего утра и до тёмной ночи. его обыскались слуги и рабочие, обошли каждый ближайший дом и окрестности. его без продыху искали отец и лучший друг — не понимающий ничего кэйа, что, спотыкаясь, хвостиком гнался за старшими, выпытывая ответы на свои вопросы:
— что это значит, дилюк? — и голос дрожит от тревоги. — дилюк, что произошло?
а тот слушал всех и молчал, лишь послушно подставляясь под руки, помогающие отмыть и обработать ранки.
чуть позже они все соберутся в детской комнате. чуть позже дилюк, сгорая от стыда и вины, расскажет всё. и о том, как разозлился, и о том, как нашёл каждого обидчика, и о том, как поступил с ними. с эмоциями и слезами на глазах он признается, с дрожью прося прощения, и окажется в крепких объятиях успокаивающего их крепуса и благодарно-плачущегося в унисон кэйи. чуть позже никто больше не посмеет что-то сказать их семье и никто не подумает о том, чтобы сделать кому-то из них больно. дилюк начал это, крепус закончил и убедился в том, что это конец.
«but me.»