«aimer, c'est agirc»
«да что у него в голове творится?» — недоумевал рацио, косясь в сторону рыжей макушки и ощущая как внутри него всё кипит, ядом выедая внутренности.
их томительная задержка и около дружеские отношения натягивались тетивой, что вот-вот — и сорвется с подушечек пальцев, покрасневших и стертых в кровь. не понятно, ударит ли, хлестко и болезненно, рассекая плоть, или пустит вдаль стрелу так далеко, что взглядом не проследить.
но второй вариант казался едва ли возможным: всё вело к тому, чтобы закончиться, так и не начавшись, и натянутая дугой тетива действительно готова была скорее сорваться, оставив лишь шрамы на коже и металлический привкус во рту, нежели привести их к чему-то более благоприятному и менее разрушительному.
их связь рвалась, а дружба — безвозвратно трещала по швам. рацио, с легким упреком раздумывая о друге, был уверен в том, что для аргенти это выглядело именно так: его резкое поведение вопило об окончании связи между ними двумя, швыряя это ему в лицо, как мокрую тряпку в морду замечтавшемуся щенку.
но если аргенти, казалось, был готов смириться с этим — он к этому явно стремился — и забыть, как самый постыдный поступок в своей жизни и не более того, то рацио отличился невероятными верой и упорством, напрочь отказываясь принимать то, что они теряют друг друга, едва сблизившись. было ли такое вовсе возможно после того, что между ними было? ну, уж точно нет.
только не после того, как они поняли, что их сотрудничество вполне плодотворное и приносит отнюдь не раздражение, а удивительное счастливое удовлетворение на лицах, и не после того, как осознали, что у них достаточно тем, чтобы и искры в глазах, и боль в животах.
более того, рацио не был намерен забывать то короткое мгновение, когда ему удалось вкусить ныне неизведанного плода, встряхнувшее сознание и перевернувшее мир наизнанку: лихорадочное смущение, пожаром вспыхнувшее на чужих щеках; до абсурдного очаровательные ноты в голосе, срывающиеся от волнения; и поплывший взгляд, о чём-то твердящий.
может, аргенти и был способен сделать вид, натянув личину безразличия и заученного «ничего не было, ничего не знаю да не-слышу-не-вижу», но ему, рацио, не забыть и того, как его сердце подпрыгнуло в груди, поддавшись сладости момента, и замерло в болезненно-приятной истоме перед тем, кто не осознавал собственную силу над ним.
однако, от простого недостатка опыта и незнания как лучше поступить, рацио аккуратно, даже с некоторой робостью, решился уступить старшему, когда тот испугался близости, и занял всего-то наблюдательную позицию, давая тому больше пространства и времени (ему казалось, что это возымеет положительный эффект и вскоре они мало-помалу, но вернут для начала хотя бы былую дружбу). но вовсе не ожидал, что от него начнут шарахаться, прятаться и, более того, — отвергать очевидную правду.
рацио, как и всю свою жизнь, и в этот раз складывал числа и вёл кропотливый подсчет, излагаясь числами и знаками, в результате чего без проблем получил удовлетворительный для себя ответ, радующий глаз. но аргенти его вычисления не понимал, не видел — напрочь отказывался видеть, не пойми чего боясь и страшась.
потому то их равенства не равнялись друг другу.
оказалось, правда была очевидна лишь для самого рацио.
ожидание на достаточном расстоянии сменилось попытками младшего ненавязчиво, но упорно оказываться рядом при каждом удобном случае, попадаться как бы ненароком на глаза и помогать, потому что «всего-то проходил мимо» и «друзья ведь», но и это не увенчалось успехом. аргенти неизменно стремительно бледнел на несколько оттенков, становясь похожим на полотно, словно завидев саму смерть, и кидался поспешно ретироваться, будто не в силах стерпеть присутствие рацио рядом с собой.
а тот понимал, что снова с крахом провалился.
«до сих пор ничего не вернулось на свои места.»
с горечью и всколыхнувшейся обидой, заполняющей грудную клетку.
рацио всегда искал повод оправдать поведение аргенти и смягчить его резкую и откровенную неприязнь по отношению к нему, а потому был полон выдержки и невообразимого терпения к тому, кто раз за разом неосознанно ранил сердце, имея дурную привычку — бежать от сложностей, что нитями вокруг шеи обвевались и узлы затягивали.
когда же он пытался оказать помощь, прояснить чужую голову и изменить течение событий, его отвергали, поджав хвост, и неслись как можно скорее прочь. само существование невыносимого младшего стало для аргенти настоящим проклятием — великим бедствием и тотальным крахом спокойной жизни.
но разве это не он называл его настоящим гением, светясь от счастья над своими баллами по точным наукам, подскочившими на несколько процентов? оценки по предметам, к которым он перестал возлагать надежды, сдвинулись с мертвой точки, а потому он ещё долгое время сверкал широченной улыбкой и осыпал красноречивыми комплиментами, невольно западающими в сердце.
и разве не он читал ему строки из откровенно любовных пьес, дурашливо играя влюбленного по уши и доводя до икоты самого же себя? не он ли отбрасывал напыщенность и становился куда мягче и одновременно с этим серьезнее, показывая и открывая младшему куда больше, чем кому-либо?
мог ли после этого аргенти делать вид, что они не знакомы? сбегать, только завидев? давать понять, что их связь — смешна и бессмысленна с самого начала?
конечно же, рацио не выдержал.
а потому, обычно терпеливый до каждой выходки аргенти, он напрочь потерял желание выжидать чего-то и дальше от этого парня, вдруг осознав, что выбрал неверный подход изначально.
равенство с самого начало содержало в себе ошибку.
само условие, опрометчиво записанное рукой рацио, оказалось ошибочным.
никакого терпения и поблажки аргенти к себе не заслуживал, только контрнаступление и захват, куда более знакомые рацио в общении с людьми, нежели излишняя осторожность.
милость сменилась резкостью. ожидание — действиями.
