Номер 30. Экстра 1. Димитрий. Франкенштейн (3)
— Говорят, ты сама хотела прийти. Что-то случилось?
Увидев её, скромно стоящую в дверях, я не смог сохранить хладнокровие, хоть и сам её вызвал. Делая вид, что занят, я расхаживал по комнате и буркнул:
— Ну, раз пришла, садись и читай.
— Хотел было вздремнуть, но не могу уснуть. Прочти что-нибудь вслух, пока я не засну. Та женщина всё равно сегодня снова тебя выгонит, а ты ведь не занята ничем, верно?
Это было последнее лето перед поступлением в пансион. День стоял жаркий, зелёные листья дрожали под солнцем. Тем летом солнце будто палило особенно беспощадно.
На почти абсурдный приказ Изабелла молча смотрела на меня. Я ждал возражений — мол, пусть слуги читают, или что ей надо к Бианке. Но она подошла к полке с книгами и внезапно спросила:
— А если выберу ту, что ты уже читал?
— Не читал. Я вообще книги не читаю.
Я ответил с такой уверенностью, что она впервые слегка усмехнулась. И прежде чем я успел уловить эту тень улыбки, она уже исчезла.
— Хорошо. Тогда можно мне кое-что попросить?
Слово попросить вызвало во мне раздражение, но я молча кивнул. Я играл роль великодушного, но если бы ещё хоть раз услышал, что мне «не стоит волноваться» или «не вмешивайся», я бы не сдержался.
В этот момент её глаза, перебирающие корешки книг, блеснули сосредоточенностью.
— Если можно… я бы хотела взять книгу с собой. В лаборатории только сложные научные труды, и когда ты читаешь, мне всё время не хватает чего-то простого.
— Ты говоришь о том, что ты кому-то читаешь?
— Ага. Это ведь не сложно для тебя, правда?
— Что?.. Конечно нет. Тут книг в сто раз больше, чем видно. Если тебе нужна — бери сколько хочешь.
Я был так ошеломлён её просьбой, что даже забыл спросить, кому именно она читает. Раз это лаборатория, наверное, есть и другие дети вроде неё. Но важнее всего было то, что Изабелла Андрей снова нуждалась во мне. Как и все люди.
Так вот, ты ничем не отличаешься.
Я рухнул на кровать, отвернувшись от неё, с чувством глубокого удовлетворения. Изабелла, немного поколебавшись, села на стул у кровати и раскрыла толстую книгу. Её тихий, ровный голос читал всё: от вступительных слов об авторе до предисловия, даже отзывы на обложке.
Я слушал каждую букву, но всё равно не мог быть уверен — действительно ли она читает или просто выдумывает. Я старался не глотать громко, подстраивал дыхание под её паузы и смотрел в небо за окном.
— «Мои злодеяния порождены вынужденным одиночеством, которое мне ненавистно; мои добродетели непременно расцветут, когда я буду общаться с равным мне существом.»¹
С середины я притворился спящим. Изабелла, не смея уйти без разрешения, продолжала читать молча.
Это было странное чувство. Я впервые провёл столько времени с кем-то наедине. Обычно я быстро начинал чувствовать раздражение от чьего-то присутствия, даже если мы не разговаривали. Но тогда — впервые — меня не тяготило ничьё присутствие. Я спокойно лежал и смотрел на голубое небо и белые облака.
В голове стало необычайно пусто. Вечный шум и вихрь внутри меня вдруг затихли.
И это стало привычкой. Думаю, она поняла, что я только притворяюсь спящим, но, похоже, ей просто хотелось читать дальше. Она вела себя на редкость покорно.
Потом оказалось, что она вовсе не так проста. Кажется, она поняла, что если я предложу Бианке поужинать вместе, то, несмотря на неловкость, ужин пройдёт втроём. И начала использовать это. Меня это вполне устраивало. Я был бы не против, чтобы меня использовали снова и снова. Если бы только это летнее послеполуденное спокойствие могло длиться вечно...
— Эй. Тебе так нравится эта книга?
Однажды я спросил, когда увидел, как она в который раз читает ту самую первую книгу. Только после того как наши взгляды встретились, я понял, что это вообще первый личный вопрос, который я ей задал. И тут же замолчал. Хотя, возможно, я замер и по другой причине — несмотря на то, что знал, временами я удивлялся, насколько красива была Изабелла Андрей. Её лоб, тонко очерченный нос, румянец на щеках, изящные губы — всё было безупречно. Как будто кто-то нарисовал.
Идеальна, как её ровное каре. Словно шутка Бога.
— …слишком много сложных слов для истории про монстра. Даже скучновато.
Я уставился на неё и нарочно лениво добавил:
— Помню, это вроде как история о монстре, которого создал человек. Он оказался уродлив, жил в одиночестве, потом попросил создать ему пару — такую же, как он. Человек сначала согласился, но потом, засомневавшись, сможет ли она его полюбить, уничтожил её прямо во время создания. Тогда монстр разозлился и отомстил.
— Не знаю, скучная ли, но… идея впечатляющая, не находишь?
— Почти в каждом мифе сначала создают мужчину, а потом — женщину, как будто так и надо. Но я впервые вижу историю, где задумываются: а что насчёт самой женщины? Хотела ли она любить мужчину?
Голос её прозвучал печально. Возможно, она думала о себе. Мне стало неловко, и я затеребил запонки на манжете.
— Да он просто был одинок. На самом деле это всё бессмысленно. Любовь — чаще всего просто результат ограниченных условий. Так говорит отец.
«Всё бессмысленно». На это она ничего не ответила, только опустила голову. Глаза уставились на страницу, но казалось, она смотрит сквозь текст. Мне вдруг стало мерзко. Как назло, это оказалось наше последнее совместное лето.
Наступил сентябрь, и я поступил в пансион Селестиал. Первые месяцы были такими строгими, что домой почти не пускали. Те летние дни казались сном. Ну не могло быть, чтобы эта девчонка, которая с таким вызовом отталкивала меня, целых три недели читала мне книги.
Было много учёбы и заданий — я совсем забыл об этом. Только зимой, когда вернулся ненадолго и увидел в заснежённом саду её уходящую фигуру, я нахмурился. Сказали, что Изабелла давно не появлялась.
— Могу запросить разрешение на посещение Первой лаборатории, если потребуется.
Это был тот самый слуга, что видел нас с Изабеллой во время прошлой ссоры. Я, пнув снег, вдруг поднял голову. Мои волосы, зачёсанные назад, колыхнулись на зимнем ветру. Что-то промелькнуло в глазах.
А ведь правда — почему бы просто не поехать самому? Мне никто ничего не запрещает.
— В последнее время девочкам в школе нравятся украшения и одежда.
— Подберу подходящий подарок для девушки пятнадцати лет.
Я невольно начал волноваться. Интересно, какое лицо она сделает, когда увидит подарок? Изабелла Андрей была самой красивой девочкой, что я когда-либо встречал. Почти как звезда на верхушке ёлки. Если бы она вдруг… улыбнулась...
Я оборвал фантазии и накинул чёрное пальто-фрак. Когда же угасло это мыльное ожидание?
— Не думал, что вы приедете сегодня. Если возможно, приходите завтра — тогда мы проследим, чтобы она не уходила в лабораторию…
Я взвился от слов испуганного исследователя. Когда я оттолкнул его и пошёл дальше, охрана задержала тех, кто пытался меня остановить.
Я не ответил. Лишь свернув за угол, я замер. За стеклом сидела ИзаБелла. Но не одна.
С ней были двое — светловолосые мальчик и девочка. Идеально подобранные, словно на картинке.
Я стоял, словно пригвождённый, и смотрел. Не знал, что чувствую — предательство? Одиночество? Звук исчез, чёрная трясина забурлила у ног.
В этом мире остались только они двое. Они смотрели друг на друга. С такой теплотой, какой я не понимал. С той самой глубины, куда я так хотел попасть.
Треск. Тогда я впервые отчётливо ощутил, что оно во мне просыпается. То, что шевелилось каждый раз, когда я отвлекался. Это было как кровь — густая, горячая. Оно закричало безголосо: Посмотри! Смотри на меня! Смотри, какой я стал огромный!
В тот момент во мне что-то обитало. И я услышал, как оно разбилось, будто стекло. Острые осколки вылетели из меня вместе со словами:
— Ещё нельзя входить. Эволюционирующее существо — главный проект лаборатории. Прошу вас, вы помешаете...
— Ты о чём вообще? Это моё. С самого рождения оно было создано для меня. И теперь — до самой смерти — оно должно быть со мной.
Чёрт побери, ты должна смотреть только на меня. Ты — ты и только ты.
¹ Цитата из «Франкенштейна» Мэри Шелли: My vices are the children of a forced solitude that I abhor; and my virtues will necessarily arise when I live in communion with an equal.